многолюдьем (!) - потной, распаренной толпы, над ладным посверком секир и
звучным чмоканьем свежего дерева. Все вместе, всем городом! Согласно,
вместе! Храм был готов к вечеру, и одетое в багрец снизившееся солнце уже
удивленно бежало по тесу кровель, по чешуе главы и замирало на кресте,
воздетом над чудесно возведенным и освященным до угасания солнечного храмом.
Ныне, содеянный в камне и пристойно подписанный, храм этот высится на крутом
берегу Волхова.
вместе, тогда и Москва не возьмет. А днесь опять розно, и шепоты ползут по
покоям владычным, и пересуды по улицам, и вражда по концам... Господи, не
отврати очес от города своего!
Господь не ошибается в путях своих, только Господь! Как выбирали по жребию
владыку Алексия, и паки владыку Иоанна, и владыку Симеона за ним, и
Омельяна, нареченного Евфимием Первым, и Евфимия Великого, как избирали и
самого Иону. И не отвращал лица своего Господь от владык новогородских!
белых клобуках, сподобившиеся святости. Светлые слезы сочатся из-под
опущенных ресниц Ионы, он слышит неземное пение иерархов, коему вторят своды
храма. Пение ширится, и разгорается свет. И вот они проходят, плывут ли мимо
него, и каждый тихо благословляет Иону. И мнится, он узнает их всех, - и
Илию, и Онтония, и Василия Калику, что склоняет к нему доброе сияющее лицо.
У него доброе лицо! Иона знает, узнает и вопрошает их, не размыкая уст, они
же ответствуют ему не людскою, но ангельскою речью...
Снова Пимен, снова заботы бренного мира сего!
нездешний хор опочивших владык.
рассказ о новой пустыни на далеком Студеном море. Медленно раздвигая сухие
морщины щек, он улыбнулся:
нетерпения, тотчас угаданной и смирившей того:
победив и на этот раз телесную немощь.
жаждущее лицо! Или он уже и тогда не был столь молод, как казалось?
настоятелях, не выдержавших пустынножительства. В хороводе лиц, отлетающем
вместе с жизнью, эти неудачные игумены проходили смутною вереницей.
спокойно выслушал о том, как почитают могилу святого, кивая согласно.
скорбный рассказ о бедах с тем, прежним, полным красоты и духовного восторга
повествованием о чудесах Севера.
старец. (Ночные зори многоцветные, полыхающие, божья красота несказанная,
колико важнее она всех сует мирских!) Его уже утомила беседа.
похлопотать об этом в Совете господ. Он поманил пальцем Пимена:
угадав слабое отпускающее движение руки, Пимен, вытесняя Зосиму, на
цыпочках, пятясь, удалился, осторожно прикрыв за собою тяжелую дверь покоя,
где последний великий владыка новгородский еще боролся со смертью, вверяя
себя Богу, и, как с живыми, говорил с отошедшими к праотцам владыками
прежних времен.
Глава 6
городе не из последних - из первых! Детьми, слава Богу, не обижена: что
Федя, что Митрий, нрава не робкого и собой хороши. И дочери под стать. От
людей мне завсегда почет. А что колгота у нас опеть в Новом Городи, дак без
того и жить скучливо станет!
свинцового переплета цветной мозаикой сине-голубых мелких узорчатых стекол.
Широкая, осанистая Борецкая и все еще стройная, несмотря на годы, Онфимья
Горошкова - выцвели брови, покраснели и как спеклись, покрылись морщинками
щеки, но в строгом овале лица с прямым, греческого письма носом еще
угадывались следы былой иконописной красоты.
вдовы села были смежные по Водле, дак уряжались. И уж от дел, согласно
выбранив Настасью за гордость и вечные недовольства, и до жизни дошли.
возить, кол колить, хоромы рубить. В весну уж и пахать и сеять начнут.
зимой везти: детные детей познобят дорогой. А Двины постеречь князь Василь
Василич послан с ратными!
Осмотрела придирчиво каждого.
холопы, да и то - кто возьмет?
дает. Только подымессе ле? Как ты, такой, косить будешь?
мелко засмеялся, обнажая съеденные желтые зубы, затрясся, кашляя.
рот, глядевшая на боярыню, тут вдруг ожила, засуетилась, шмыгнула носом и
неловко, из-за вздернутого под саяном живота, повалилась на колени:
пробормотал Степанко.
ловить?
подталкивая вперед. Мальчонка - лобастый, курносый, тонкошеий ("Эк, он всю
семью приморил!" - поморщилась Борецкая) дернул головой, исподлобья недобро
глядя на боярыню ("Волчонок!").
истрепанный малахай. Малец вырвался и вновь нахлобучил рванину себе на
голову.
паренек. - На Волгу ушкуйничать уйду!
родилсе, на век припоздал! - ответила Марфа с неожиданно для самой себя
просквозившей добротой.
напомнил маленького Дмитрия.
ответила Марфа. Повела бровью. - То-то! Рости. Отечь, смотри, из силов
выходит, а ты - на Волгу... Оглупыш!
Таких вот любила боле всего: мужик и ладный и умный, видать по лицу.
крыльца, потом прошла калиткою в сад. Отсюда, с косогора, из-за вершин