Новгорода и братства заморских купцов - новгородского купечества, ведущего
торговлю в Новгороде заморским товаром, - толстосумы, что ворочали сотнями
рублей, торговали с Югрой и с Заморьем, со Псковом, Тверью, Москвой,
Костромой и десятками других городов. Это их лодейные караваны, выходя на
Волгу, спускались до Сарая и Астрахани, их товары верблюдами везли в Бухару,
свечи из их воска горели во всех знатных домах Европы, в их меха одевались
датские и английские вельможи, из их горностаев шились мантии французским
королям. Были тут и некоторые из житьих, уличанские старосты, еще не
порвавшие с купечеством и торговлей, как Панфил Селифонтов.
суровые и хитрые лица, внимательные глаза. И пир у них велся по-старому,
степенно, с певцом-гусляром, что мерно и неспешно пропевал знакомые старины
минувших времен, как было при прадедах, а не так, как повелось нынче в
теремах боярских, с игрецами да скоморохами-гудошниками.
делах, и все они или большинство, как люди, достигшие своей вершины, боялись
любых перемен, справедливо полагая, что после вершины всякий путь пойдет
только под горку. А потому не весел был пир, и тяжко задумывались
братчинники, и тревога сочилась из речей.
начисто, а за ним и суконники московские, сурожане, совсем одолеют. Им ить с
Сурожа да с Кафы дешевле фряжский товар возить, чем нам через Ганзу, будь
она неладна!
уж того не будет, что от великих бояр: тысячами белка, сотнями пудов воск,
сало, лен - анбарами!
***
Оделась со тщанием, но просто, во вдовье платье, как одевалась, бывало,
когда ездила к черным людям. Осмотрела себя в зеркало, осталась довольна.
Пошла и от порога воротилась вспять:
фландрийский бархат, жемчужное очелье, самоцветы, кольца, серьги, ожерелье
из лалов... И когда ничего уже нельзя было прибавить или надеть, не
испортив, и ничего уже нельзя было измыслить богаче, сказала:
те ахнули. Низким грудным голосом поздоровалась, повела большим глазом,
склоняя голову, отчего подбородок сложился в тугие складки. "Волоокая", как
говорили люди прежних времен, люди неторопливой пастушеской жизни, умеющие
ценить красоту больших, влажно блестящих коровьих глаз, мудрые люди
древности, представляющие себе праматерь богов, создательницу всего живущего
в облике небесной коровы. Борецкая царственно огляделась, показав весь
округло-тяжелый очерк лица; прошла - парча саяна волнами заколебалась, меча
искры. И заговорила, как одна умела говорить: о славе Великого Новгорода, о
землях далеких, о чести, о верности. Как сор отмела пожалованье великого
князя:
Урядим с королем, старый путь великий откроетце! Через Смоленск по Днепру,
до Киева! Как прадеды и прапрадеды торговали, как ходили при великих князьях
киевских! Из устья Днепра до Царьграда, до Веницейской земли ближе, чем от
Кафы греческой! Да и крымскому хану даров не дарить!
страны - куда Москве!
повеяло и тут удалью древних времен. Манил древний путь торговый из варяг в
греки. Твердо обещала Марфа, что не порушит Новгород православия, не
допустит ляшских попов, ни церквей латынских на своей земле, твердо обещала
беспошлинный путь по Днепру. Убедила. С поклонами проводили Марфу
толстосумы. Качали головами:
погубит нас князь московский!
Москвы, и все сходились к тому, что надо рискнуть, и побеждала, и победила,
- золотым видением над вязью слов предстоящая, - боярыня Марфа Борецкая.
Великое Иваньское братство решило даться за короля.
громаду житьих, поругался с сыном Григорием. Этот сухой жилистый человек,
основательный в делах и суждениях, бодрый, прямоплечий, с небольшой темной,
в полсеребра, подстриженною бородкой, умевший красно говорить, муж Совета,
всеми почитаемый староста великой Никитиной улицы Плотницкого конца (точнее
- один из старост, но при Киприяне второго старосту даже не упоминали),
побывавший и в посольствах, и выборным в суде - при всяком деле, в коем
требовалось по закону представительство от житьих, Киприяна избирали в
первую очередь, - рачительный хозяин, умноживший и укрепивший отцовское
наследство приобретением земель по Двине, человек, умевший доводить до конца
всякое дело, за какое брался (что, впрочем, в его пору было не редким
качеством в русских людях), Киприян Арзубьев отнюдь не пользовался
непререкаемым авторитетом в своей семье. Во всяком случае Григорий, старший
сын Киприяна, давно уже старался выйти из-под строгой воли родителя, и
теперь, то ли обиженный заносчивым Федором Борецким (Марфа Ивановна
построжила бы младшего своего, все дело портит!), то ли на Славне, у Исака
Семеныча наслушавшийся умных речей, забунтовал. Киприяну мешало спорить с
сыном то, что Григорий отлично знал и помнил все мысли отца и умел
выворачивать их наизнанку, подчас побивая родителя его же доводами.
порывался прекратить говорку силою власти родительской, попросту прикрикнув
на сына, но ему не хотелось проявлять слабость, да к тому же Григорий
высказывал такое, о чем спорили слишком многие из житьих, и уже поэтому
просто отмахнуться от его слов нельзя было.
собою, а чего ради? Московськи дворяна от великого князя землю емлют за
службу-то!
благостыня! - возражал отец.
наши ти воеводы после кажной войны московськой деньгами откупаютце! На своей
земле воевать - зипунов не добудешь! В суде, говоришь, наши сидят? Дак тоже
то только и приговаривают, о чем великие бояра порешили! Преже еще с
наводкой приходили к суду! Иной всю улицу с собой приведет, тот же Захария
Овин, скажи поперек слово!
вече, скажешь, наши голоса? А часто вече нынь созывают? Все один Совет
вятших вершит! Мы не бояре! - кричал Григорий, непристойно бегая по горнице
перед отцом. - У тебя вот земля и все, а могу я стать тысяцким хотя! Уже не
мыслю посадником! Сотским могу ли стать?! Гришка Берденев предо мной нос
задирает, чем меня лучше? Суд! Покуда судиссе друг с другом, туда-сюда, еще
по правде решат, а с боярином? Кого оправят? А пойди на Городец, ко княжому
суду, как Олфер Гагин, тебе же мало не будет, и вовсе в порошок истолкут!
Даве у Борецких съезжалися, нас созвали мало не для смеху! Ефим Ревшин стал
дело баять, урезали его тот же час: потом, мол! Потом! Когда нас
спрашивают?! А к королю перекинемся? Судить кто будет? Королевский
наместник? Рада литовская?!
не обсохло! (Сопляк был, впрочем, давно уже чернобородым рослым мужиком, и
настегать вицей, задрав рубашонку, его никак нельзя было.) - А на Низ тебя
пошлют?! - стукнул по столу кулаком Киприян. - На Низ посылать станут со
своим коштом! Там привезешь ли, нет, а в пути себя истеряешь, а то и голову
сложишь! Это московским дворянам доходно, дак им боле и жить нечем, а у нас
земля! И в Заволочье у нас земля! На Низ уйди с холопами, ни жато, ни сеяно,
воротиссе - милостыню на торгу прошать! Я староста в улице, помру - тебя
выберут! А тамо кто ты будешь? На вече ты свое слово сказал, а послушает
Иван тебя тогда, как же! Думаешь, там выбитьце легче? Да таких, как ты, у
Ивана, сопливых, не сосчитано! А великие бояра на Москвы еще простых-то
ратных дворян и за люди не считают, знаю, слыхал! Не родился Вельяминовым,
любо Оболенским, любо Ряполовским там, аль бо Кобылиным, и сиди! У нас с
тобою есть, что защищать! Это вон у Лядининых да у какого-нибудь Мишутки
Линька по две да по три обжи, а и им хорошего от московских позвов ждать
нечего, отберут и три обжи! Я с Борецкими не первой год. Бывал и в доме и на
пирах...
будет все одно по ихней, а не по нашей воле!
кружила головы - два пожилых человека, два друга встретились.