чем-то тихо споря вполголоса, тоже убрели в гору.
звезды, и вохряная полоса заката похолодеет. Над рекою уже струился туман.
весел и бульканье воды, обегающей смоленые борта елы. Наступила тишина. На
белом, тронутом желтизной, дымящемся зеркале Волхова ясно чернела одна
только остороконечная скуфья монаха.
так много и так красно говорил при нем) отрок Данило, кашлянув, напомнил о
себе:
что весь день стояли распахнутые настежь.
сквозь них прощальные гаснущие лучи на Торговую сторону, выхватывая то
два-три слюдяных оконца на вышке терема, то купол и белую стену храма, меж
тем как церкви и монастыри Неревского ополья, от Петра и Павла в Кожевниках
и до Зверина монастыря, начинали сливаться в вечерней мгле. Четко
вырезывался на закатной желтизне стройный очерк маленького Симеона
Богоприимца, последнего творения архиепископа Ионы, поставленного им три
года назад ради утишения гибельной моровой болезни.
бочек и горы леса тянулись по неревскому берегу аж до Хутыня, а на Торговой
стороне уходили далеко за Онтонов монастырь. И не чаялось конца теремам,
храмам, кровлям, перемежающимся огородами и садами, отходящего ко сну
огромного города, яко древлий Вавилон не вмещающегося в пределах своих.
полный рост уже все ветви и все листья свои, и кажется она еще более
прекрасной и гордой от золота, багреца и черлени, - первых смертных печатей
увядания.
удовольствием, сильно и ловко загребая веслом, он гнал лодку наискосок и
вниз по течению, к неярко белеющему на той стороне Онтонову монастырю, где
соловецкий угодник со спутниками получили пристанище.
простодушно пояснил:
же искренним простодушием, за самое больное:
поцитай, на три годы. Тута бы жить! Уж толь красиво!
седатого философа, чуть было не переспорившего его у перевоза, цветные
стекла недоступного терема, амбары с солью, рваных мужиков на берегу и,
разомкнув уста, прошептал:
Глава 2
великий князь киевский Владимир Мономах.
дочь: "Только по беседам и шастать, воды наноси!", задают корм скотине, доят
коров. Прилежный мужик тоже не проспит зорю. Плеснув холодной воды на
засмяглое со сна лицо и крепко утершись посконным рушником, с еще влажной
бородой, перекрестясь на икону, берется за топор ли, сапожный нож, косу или
тупицу, кузнечное изымало, клещи, пробойник, долото или ножницы - каждый по
своему ремеслу. Повозник еще затемно уздает лошадь, заводит, храпящую, в
оглобли, оглядывая светлеющее небо и настороженным ухом ловя скрип соседских
колес: не выехать бы последи всех!
свою кладь, пуда два, а то и три, на плечах, покряхтывая от натуги; побогаче
- отпирает лавку, строжит приказчиков: "Зорю проспишь - и прибыль проспишь!"
Такие, как Иван, затемно тянутся к вымолам, разгружать смоленые бокастые
лодьи с товаром... И где там, рай земной! Только поглядеть на диковины
заморские, что привозят и увозят богатые гости.
принять и отправить обозы, проверить коней. Князь Мономах своего скакуна и
чистил сам, не доверяя паробкам княжьим. Но всех раньше, быть может, встают
монахи. В темноте ночной, еще чуть светлеющей бледно по краю неба, движутся
смутною вереницей к церкви, на молитву, и стыд тому из них, кто проспит
утреню. Рано встают на Руси!
своего. Ходил вчера, а что выходил? И сам не хочет игуменствовать, и о
хиротонисаньи Зосимы не урядил. Пастух стада святого, руководитель
духовный... Никак отоспаться не может! Радости не чает, что сбежал от
подвига назад, в Новгород.
Павлу, и к Феодосию, и к этому, последнему - относился Зосима с почтительным
смирением и с сокрушением неложным провожал их из монастыря.
ему одному и никому более по плечам сей груз, крест и искус - руковожения
братией соловецкой. Паки и паки смиряя себя перед пришлыми настоятелями,
Зосима уже давно был вождем духовного стада своего и не мог им не быть. Не
потому ли еще не выдерживали в монастыре приезжие игумены? И долг перед
святою обителью Соловецкой достоит исполнить ему, Зосиме, и никому больше.
позади и в стороне от местной братии, он молится о смирении гордыни своей:
безмерной доброте твоей. Прости и помилуй мя. Господи, прости и помилуй!"
котором рождается упорство труда и подвига духовного.
разбираясь в сложных отношениях новгородской вятшей господы, Зосима, в
простоте душевной, ожидал самое большее - сожалительного снисхождения к
себе. Меж тем он был встречен так, словно вчерашнее позорище только
прибавило ему почета. Знакомый келарь был тут же.
сдобренной иноземными пряностями, служка налил малиновой воды в тонкую
серебряную чару.
утренней прохлады, пахло от монастырского сада созревающими яблоками и
вишеньем, терпким ароматом капустных и луковых гряд, укропа. Во всем были
основательность и довольство: и в серебряных, с каменьями, дорогих крестах и
складнях перегородчатой эмали, и в изысканной простоте трапезы, и в
расчесанной, волосок к волоску, бороде настоятеля, его подряснике из
лилового шелка, и в почтительности служки, подающего блюда. И Зосиме было
неприятно, что все это неспроста, что к нему явно приглядываются и ждут от
него чего-то... А что мог обещать он, еще даже не будучи хиротонисан и,
значит, не имея прав распоряжаться имуществом своей обители, которая и
сама-то просуществует ли еще? На чужой-то земле, гонимая и обижаемая
мирянами! Соль? Много ли ее у них, соли той! Семга? Кабы боярские слуги не
запрещали ловить! И потому он сурово нахмурился, когда келарь возгласил
здравицу "грядущему игумену Соловецкой обители".
монастыри вельми часто обижаемы боярами.
сел со крестьяны, кои колют глаза некиим, хулящим черноризцев и чин
монашеский.
произнес настоятель и взглянул на келаря. Тот опустил голову согласным
движением, подтверждая невысказанный приказ настоятеля устроить встречу
угодника с этим, как знал Зосима, богатейшим и самым влиятельным, после
степенного посадника, боярином Плотницкого конца.
грядущих торговых оборотах Соловецкой обители, а и прикрепить юную обитель к
себе, на правах младшего брата. Но почему они именно теперь завели этот
разговор, после изгнания его со двора Марфы? И почему так уверенно говорят
именно с ним?
а здесь уже начинаются хлопоты, и обитель святого Онтония торопится стать
хозяином в Поморье... Да первая ли? И послание Кириллова монастыря касалось
не одних лишь мощей блаженного Савватия, как-никак выходца из этой далекой
Белозерской обители.
покровителя! И Зосима в тех же окольных выражениях дал понять, что сам он,
хоть и не удостоен пока высокой чести, но почел бы за счастье заступничество
столь древней и славной обители, как монастырь святого Онтония. Он был
искренен, и настоятель с келарем переглянулись удовлетворенно.
как выразился он. Впрочем, беседа пошла о вещах совсем мирских, в основном
касавшихся того, к кому и в какой очередности должен являться Зосима в своих
дальнейших хождениях.
келарь прибежал снова, радостно-суетливый, и потащил Зосиму за собою, уже по
Свержин Владимир
Беляев Александр
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Жюль Верн
Володихин Дмитрий