украсотой, не прерывая и где-то внутри себя ощущая подступающую последние
годы все чаще и чаще усталость, с невольным уважением дивился настойчивости
этого, изгнанного Марфой Ивановной человека, упорно добивавшегося владения
тем, что ему не принадлежит.
очень крут с расположенным частично на его землях Вишерским
Николо-Островским монастырем. Не раз "сильно наступал" на земли монахов и
уже вовсе бесцеремонно сгонял их со своих пожен и рыболовных угодий. Так что
гнев Марфы Борецкой в этом случае он понимал вполне. Да и другие дела
одолевали, поважнее.
ганзейских купцов, когда казалось, что черные люди разнесут немецкий двор в
щепы... Кто там виноват в драке - темный лес, а допусти он самосуд, и
налаженный с таким трудом мир, а с ним и торговля опять рухнут, и это перед
лицом московской грозы! Конечно, жаль этого лодейника, убитого немцем.
Передают, и мастер был добрый. А на того рыжего детину из Любека,
красноглазого, с воловьими ручищами, он не мог смотреть без отвращения. И
уже приходили старосты двух улиц, и от братства лодейников... Немцы
откупились, конечно, дали виру, но по закону следовало бы судить преступника
и посадить в железа, а то и казнить... Как это нелепо, что ради интересов
градских приходится действовать противу своего народа!
Борецкая затеяла все это! Трудно ли было обласкать старца, наобещать с три
короба и услать назад, несолоно хлебавши. А сейчас, когда все силы уходят на
то, чтобы собрать воедино перессорившихся бояр...
Андреевич, чтобы выставить свой Неревский конец в Великие концы, увеличил
посадничество, а чего добился? Оттолкнул славлян от общего дела, да и с
Захарией ноне Борецкие урядятце ли?
боярин. - То плесковичи отымали хлеб у святой Софеи, теперича етот...
улыбнувшись, и Зосима понял, что вот-вот погибнет все его дело.
охулившему его боярину, что-де обитель святой Троицы на Клопске основана
московитами, шестниками, их же обитель, Соловецкая, корень свой ведет из
природных новгородских земель. Тут Зосима смиренно добавил, что и сам он, в
миру, родом из Толвуя, тамошних бояр недостойный отпрыск. Что же касается
нужд обители, то дар, который она просит, сторицей возместится укреплением
веры святой у народов полуночных: дикой лопи, чуди и северной корелы к вящей
славе Господина Великого Новгорода.
припоминать, не изрек ли он напрасной хулы на Борецкую?) - С Марфой
поговорить надо, без нее как же! - отвечал Немир.
давеча был изгнан с таким соромом.
монастырю, ежели будет на то согласие землевладельцев, - заключил Иван
Лукинич.
согласия славенских бояр, потомков Дмитрия Васильича Глухова. Порог гордого
терема отдалился от него еще на одну ступень.
тишина и благолепие - все располагало к душеспасительной беседе, и Зосима
превзошел самого себя. В середине беседы слуга внес серебряный поднос с
чарками. Зосима отпил глоток, мед был легкий, не хмельной. Отметил, как знак
уважения к монашескому сану. Лука и Федор переглядывались, вздыхали.
недаром после смерти Дмитрия Васильича на островах хозяйничали одни лишь
ватаги Борецкой. Терять Глуховым, по чести сказать, было нечего. Братья еще
подумали, повздыхали, наконец Федор, опершись руками о колени, откашлявшись,
сказал:
***
прекраснее другого; крылатые стада лодей, малых и больших учанов, насадов,
паужин, челноков; подобный муравейнику торг Великого Новгорода...
над всем этим тьмочисленным сонмищем непонятная власть вдовы посадника Исака
Андреича Борецкого, власть, которую ощущал Зосима с каждою встречей паки и
паки.
- уже с сомнением думал он, пока утлый челн, едва вместивший троих путников
(Зосима вез-таки с собою в Юрьев соловецкого игумена Иону), ведомый все тем
же Данилой, ныне взмокшим от усердия, проходил вверх по течению, вдоль густо
застроенных берегов.
назад. Еще теснились рыбацкие избушки на ежегодно заливаемом лугу под стеною
Людина конца, но уже отступали терема, и в прогалинах меж домами чаще и чаще
мелькали копны сена. За кущами дерев проблеснули главы Аркажа монастыря, и
вот, сияющий, величавый, надвинулся на них Юрьев.
зачем, указал дорогу.
как только они проникли за ограду монастыря, и путники, согласно осенив себя
крестным знамением, зашли внутрь, чтобы помолиться под его безмерными
сводами, круглящимися где-то в вышине, от коей начиналось головное кружение,
стоило лишь поднять очи горе. Как мал человек пред величием божьим, если
одна лишь мысль о Нем подвигнула руки древних мастеров на создание столь
величавой храмины, одной из тысяч посвященных Ему - безмерному и объемлющему
мир! Ныне уже не созидают такого, при конце времен живем, истинно при конце!
Умалилась вера у нынешних людей, умалились и обители господни!
отправились к архимандриту Феодосию.
у порога, недолгом, но полном внутреннего значения, в сдержанных голосах
послушников, в драгоценности утвари и одежд, в полуприкрытых глазах рослого,
хорошо кормленого, усталого от забот человека, который глядел и слушал
внимательно, без обидного снисхождения, не замечая ни пропыленной, грубой и
порыжелой рясы Зосимы, ни голодного блеска в глазах Ионы, окончательно
умалившегося перед всем этим велелепием.
прислужника, проглядел, то опуская глаза к строкам, то подымая их на Зосиму,
начертал неспешно на пергамене и знаком холеной руки с большим темным камнем
в золотом перстне отпустил посланника. Так же, почти одним мановением длани,
принял и отпустил он еще двух монахов и одного мирянина, видимо, из житьих,
пришедшего сообщить что-то, касающееся монастырского конского стада.
улыбнувшись, пошутил Феодосий, отпустив конюшего. - Наши дни проходят в
суетах мирских. Завидую вам, которые процветают в тишине, вдали от соблазнов
мира и ближе, вельми ближе к Господу! - Он с легкой усмешкой оглядел Иону, и
беглец из "тишины" весь покраснел пятнами, даже пот выступил росинками на
висках.
Феодосий, пристально глядя в лицо смутившемуся Ионе. - Но у каждого свой
крест, и должно нести его со смирением и твердостью. А кто окажется мал и
кто велик перед Ним в день Судный - судить не нам! Итак, продолжал он,
оборотя теперь на Зосиму повелительный взгляд своих полуприкрытых, с
намечающимися под ними отечными мешками глаз, - обитель Соловецкая вновь без
игумена? В мыслях наших, что труд сей достоит принять основателю святой
обители.
показать обуявших его чувств: так нежданно просто разрешалось то, к чему он,
невольно для самого себя даже, шел все эти долгие годы и чего теперь уже
стала требовать вся соловецкая братия.
сердце болярыни Марфы.
соловецкий игумен, с некоторой запинкою называя соименного ему великого
архиепископа.
деснице Превышнего, он един ведает меру дней наших. Питаем надежду, однако,
что телесные немощи не воспрепятствуют святителю принять брата Изосима, о
чем и мы тоже похлопочем.
Зосимы, ибо рассматривал появление каждого нового монастыря как укрепление
новгородской церкви. Но тут была против сама Марфа Борецкая, и следовало
быть чрезвычайно осторожным. Только через архиепископа Иону, и скорее даже
не через него, - Иона был тяжко болен, и его кончины ждали с часу на час, -