послал за новыми мастерами во Псков и в заморскую землю, в Италию, веля
сыскать мастера самого лучшего, какой только найдется.
татарские пригнали на Москву сорок тысяч коней продажных и иного товару
привезли много.
вовремя схвачен, но казнить или инако жестоко наказывать лучшего своего
воеводу Иван Третий не решился. Он был достаточно умен, чтобы в этом случае
сдержать себя, понимая в душе к тому же, что Холмский действительно обижен.
Взяв с князя грамоту, в коей Данило Холмский обещался клятвенно не отъезжать
от государя Московского, Иван не в долгом времени пожаловал его званием
боярина, а годы спустя выдал за сына Холмского одну из своих дочерей.
труднее удавалось проводить назначенную Иваном жесткую политику в судебном
праве. Многие из двинских земель, отошедших было в казну великокняжескую,
новгородские бояре вернули себе. Но Иван медлил, все еще выжидая. Рассылал
послов, укреплял границы. Зимою он выкупил остатнюю вотчину князей
Ростовских и подарил ее матери.
Толбузин и привел с собою мастера, искусного ставить церкви и палаты,
Аристотеля именем, который к тому же был нарочит лить пушки, колокола и иное
что.
и ознакомился с древним Успенским собором. Москвичи дивились подъемным
воротам и тарану, с помощью которого Аристотель в неделю разломал остатки
обрушенных стен. Потом он начал углублять рвы под основание храма до двух
сажен и более. Раствор он приказал замешивать густо, мотыгами, так что
назавтра его было уже не отколупнуть, и все время вокруг строительства
толпились любопытные. Иван Третий милостиво принял мастера и стал милостив
еще более, увидя, с каким старанием и как успешно тот повел дело.
пути. Он пойдет в Новгород миром, как государь, как новгородский, принятый,
князь, как ходил его отец после победы под Русой - тоже через четыре года.
Так и он через четыре года после Шелонского разгрома появится в Новгороде
судьею и господином, тем паче что судить было кого и было за что.
Новгороду, оставя на Москве наместником сына своего, семнадцатилетнего
княжича Ивана.
Глава 22
Приехала на Двину к головешкам. Боярщины разгромлены, люди разбежались или
числили себя за великим князем. Все надо было начинать сызнова, сначала. И
она начала сначала. И уже не так, как в молодости, не до красоты было, не до
песен, не до пиров. Чуть что - звенели мечи. Сама усмиряла бунтующие
деревни, казнила и вешала сама (в Золотице пришлось пойти и на такое).
Скрестив руки, стояла при казни, смотрела, как дергаются повешенные тела, не
отворачиваясь. В глазах был казненный Дмитрий.
строительством. Вятчане да устюжане, после победы, поусердствовали.
двинян-перебежчиков. В своих боярщинах Марфа навела строгий порядок и, не
считаясь, помогала всем, лишь бы работали. Рубила избы погорельцам,
раздавала коней и коров из захваченных стад, оделяла солью под будущие когда
поправятся - уловы семги, сельди, палтуса и трески. Показывала бабам,
особенно из пришлых, как запаривать молодые еловые побеги скоту на корм,
учила, как коров и овец подкармливать яголью, что собирают для оленей.
Сумела, заставила, добилась: в первую же весну распахали всю землю, что
было, хоть и не хватало рук, коней, сох, сбруи, семян.
и оседлав коня, скачи в набег, а с набега опять на пашню, не передохнув
пахать, боронить, сеять. Но знали - за Марфой Ивановной не пропадет. Ела с
холопами, с дружиной, сама во главе стола. Не сдерживая соленых шуток,
подчас и усмехаясь смелому слову. Не видали, когда спала. Силы брались на
удивление мужикам. И памятлива - вины не простит и выслуги не забудет.
Борецкой, тучнели стада, начинали румяниться изголодавшиеся за зиму,
осунувшиеся лица.
усердствовали в своих северных вотчинах. Это тем, у кого вотчины под боком -
славлянам иным, или Захарье Овину, можно сидеть в Новом Городе. У него-то
все волости не далее Бежецкой или Водской сотен. А тут потеряй Двину, Мезень
да Вагу, откуда потекут меха, соль, рыба, хлеб, серебро? А серебра нынче
надо немало! Выплаты тяжкие, да черный бор берут по волостям. И не
возразишь, и не спихнешь, как бывало, княжьих черноборцев со своих земель. А
Иван хочет и корову забить, и молоко доить: отобрав Двину, прежние
дани-выходы брать с Господина Великого Новгорода!
северных, неоглядных, откуда и меха, и иное добро, стоит Новгород! Отбери
одно да прикрой другое - и захиреет гордый город, уже не щитом порубежных
земель, не серебряной рекой из замория, а бедной окраиной, что и оборонить
нечем и незачем, да болотами непроходимыми, неродимыми обернется северная
лесная земля. Но до того еще много дел, и еще долго времени, лет поболе ста.
Правнуки да праправнуки, позабывшие славу прадедов своих, узрят тот сором. А
пока и помыслить о нем нелепо. Еще могуч, еще богат Господин Великий
Новгород!
скоте и землях то с Онаньиным, то с молодым Своеземцевым, который раньше
прочих уехал на Двину и быстрее поднял хозяйство. Из Марфиных деревень к
нему было перешли люди, но Иван не стал спорить с Борецкой, воротил мужиков,
а Марфа обещала вернуть через год деньгами, хлебом ли или иным припасом - в
чем он потратился на ее крестьян. В иных случаях она и сама принимала
даровую силу, а потом тоже возвращала, по требованию владельца. Бывали у
бояр новгородских на Ваге, Кокшенге, да и в устье Двины и друг с другом
стычки из-за людей, стад, рыбных ловель. Но улаживались обычно сами, без
суда княжого, памятуя шелонский погром. Беда общая, а тянуться в Новгород на
Городец, ко княжому наместнику, не велика благостыня!
угла, хоть какой защиты от голодной смерти. Разведенные по избам, они в свой
черед начинали работать. Было бы дело, и был бы хозяин при деле, чтобы знал,
кого куда поставить, на какую работу, с кого что спросить, чтобы и даром
хлеба не ел да и талан в землю не зарывал тоже!
дороже станет! Это Марфа умела, видела людей. Старики у нее не надрывались
на такой работе, что по силам мужикам, зато плели сети, корзины, мастерили
телеги, сани, упряжь, чеботарили, сеяли. Старые руки слабже, да искуснее,
навыку больше в них. Молодые мужики не стояли над работой с плеточкой, сами
воротили. Сила есть - работать должон! Бабы ходили за скотиной, старухи - за
птицей, пряли, вязали, ткали. Плотник у нее плотничал, кузнец ковал. По
силам да по душе работа - боле от человека и прибыли. На вторую весну стало
уже легче. Марфа больше не ночевала в курных избах, отстраивала боярские
дворы в волостках, подымались шатровые верхи пожженных церквей. И уже не
одни подковы да гвозди - узорные накладки на двери мастерили кузнецы,
загибали рогами железное кружево, завивали раскаленные граненые пруты и из
витого уже гнули кольца дверные, стоянцы, светцы. Морозом покрывали жестяные
оковки к сундукам, медники узорными бляхами испестряли сбрую. Топор, тесло и
долота в руках плотников начинали творить чудеса, густою перевитью узорочья
со звериными и змеиными головами, хвостатыми девами и девами-птицами
окутывались вереи, столбы, причелины, деревянные полотенца и балясины
оперенных крылец.
стереглись. Потишела жизнь двинская, приумолкли скоморохи-игрецы. А все же
хозяйство направлялось. Можно было уже дать роздых рукам и сердцу, что порою
начинало заходиться, сложить на плечи ключников и посельских ношу мелких
дел. Уже полные обозы с зерном, салом морского зверя, скорой, кожей, солью,
рыбой потянулись горой и водой, - по рекам и посуху, - в Новый Город, на
торг и в амбары. Уже, почитай, можно было и возвращаться назад, под сень
златоверхого терема.
отводили душу:
униатке! Теперь везет латынского легатоса на Москву, никто ему не зазрит!
Двины дотянуться. Ругались и на то, что Иван под себя Пермскую землю взял. А
тоже, что Колопермь поминать, коли Двины оборонить не замогли!
Андреичем, со Славны, ходила на помочь. Опять ругались: и немцев не побили -
в распуту угодили как раз, а волости Новгородской от прохожденья московского
опять тяжко пришлось. Всем в городе, по слухам, заправляли славляне. Кто
раньше сидел да ждал, как что повернется, стали у князя в чести. Пора было
вмешаться, не то и без войны город продадут! Да и Федор сильно тревожил
Борецкую - как еще управляет один?
ездила по делам к Ивану Своеземцеву. Вдруг, сама не чая с чего, отослала
посельского и одна поднялась на приметный угор над речной излукой. Трудно
узналось место. Церковь та, белоснежная, давно потемнела, да и огорела краем
в нынешнюю войну. И дали были не те. Где вырубили и распахали новину, где не
стало деревень или отстроились на ином месте. И все будто выцвело,
Корнев Павел
Орлов Алекс
Соломатина Татьяна
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Маккарти Кормак