застенчиво-жадным выражением свежего лица и широко раскрытых, сияющих
глаз. Они поздоровались. В большом чужом городе, вдали от домашних забот,
Федя неложно обрадовался Данилке, не чувствуя той постоянной
насмешливо-завистливой остуды сторонних, которую ощущал всегда мальчишкой,
водясь с княжичем. Тем паче что не виделись они несколько лет.
дорогом платье, и, перебивая друг друга, торопились рассказать, что с ними
было за протекшие годы.
горячо, с новыми, властными переливами ломающегося голоса, которых у него
не было раньше. - А дядя Василий татар созвал. Он у нас был, обедал. Матка
его ругала даже!
очередь Федя. - И Белянку татары съели, когда нас числили.
ратным подарки, и порты им давали, и сбрую, и ячмень, и сено, и кормили
их. А Феофан с Павшей с дружиною у Гориц стояли, а ничего тоже не сделали
им! А <число> когда клали, тоже полон двор был татар у нас, и тоже с наших
жеребят конину варили! Им конина - первая еда.
к Успенскому собору и зашли внутрь, и служитель безмолвно пропустил их,
покосившись на Федю, но Данила прошел, будто и не видя никого, кроме
Федора. Они постояли в соборе, обошли боковые притворы и осмотрели
иконостас, причем Данила купил свечей и расставил перед иконами. Потом оба
постояли над Клязьмой, поглядели на юг, туда, где терялась в лесах дорога
на Муром, и пошли к Золотым воротам. Княжич уже бывал тут не раз, и сторож
- опять только покосился на Федора - пропустил безмолвно. Мальчики
поднялись на глядень.
глядя вдаль, туда, откуда почти сорок лет назад подходили бесчисленные
татарские рати. Федя поглядел сбоку на княжича. Данил смотрел строго, и
впрямь казалось, что будь Невский на месте Юрия, все бы поворотилось
по-иному. <Зачем же тогда князь Александр кланялся татарам?> - подумал, но
не сказал Федор.
Федя, тоже краснея и стыдясь, отчаянно привирая, стал сказывать про свою
зазнобу и, желая прихвастнуть, намекнул, что уже знал девушку.
спасая свою ложь, в которой он успел горько раскаяться, сочинить целую
нелепую историю, присовокупив в конце, что все это пакость и лучше с
бабами дела не иметь.
на беседы, сам рассказал про племяша, Ванятку, который так и рос под
Даниловым надзором. Митина женка родила с тех пор второго сына, но Данилка
привязался к старшему и продолжал возиться только с ним.
Москву и бывал ли он в ней? Сам Данилка, <московский князь>, - вспомнил
Федя насмешливое прозвище - о том не поминал, и Федя тоже решил не
спрашивать.
несколькими холопами верхами подъехали к ним. Боярин спешился, и с ним
подросток, ихних лет, в боярском платье. Данилка приятельски кивнул обоим,
без смущения назвав боярина по имени, Федором.
представил Федю боярам: - Приятель мой, вместях учились с ним! - сказал он
и, снова указав на боярина, прибавил, уже для Феди: - А его мне батя
покойный поручил, со мною быть!
подъехав, принял Федю к себе на седло. Они воротились к Детинцу, и Данилка
еще пожелал проводить Федора до самой его избы, сердечно распростясь на
глазах удивленного старшого, которому бросил совсем уже по-княжески:
княжич, по переяславскому знакомству, брал его в провожатые и он не мог
отказать сыну Александра. Старшой похмыкал, покачал головой, и лишь когда
Федя с готовностью, даже не евши, пошел обихаживать лошадей, успокоился и
предложил:
владимирец, сидел с ними и жалился, что одолели ростовщики, берут с живого
и мертвого, серебра нет, а возьмешь в рост - не расплатиться, лихвы и то
не оправдать...
гостя, который все никак не хотел уходить, а сидел, глядя тоскливо на
огонек одинокой свечи, перед чашкой квасу и бормотал, бормотал, когда уже
переяславцы, почитай, все поукладывались и только старшой да еще двое
мужиков клевали носами, жалея выгнать владимирца...
раза, когда хоронили отца, не помнил совсем, а от второго посещения, пять
лет назад, у него остались только сбивчивые воспоминания о долгих службах,
пространных и чужих покоях с массою незнакомых лиц да уличной пыли. Теперь
он впервые по-настоящему знакомился с Владимиром.
монастыря, пустом и строгом (не в пример пышно изукрашенному Дмитровскому,
где была могила прадедушки Всеволода Великого), чем-то странно похожем на
их родной Переяславский собор, и долго стоял перед гробницей отца.
Хмурился, стараясь вызвать слезы, слез не было. Мешали восчувствовать
шепоты, доносившиеся сзади:
еще, подумав, как жаль, что батя не видит его сейчас, и оттого вдруг
защипало глаза. Стало обидно, что и Андрей, и Митя, и покойный Василий -
все знали и видели отца, и только он не видел и не запомнил ничего, даже
похорон. Он расплакался и даже не мог объяснить ничего боярину Федору,
который нынче опекал его с особым тщанием, всюду провожая, и с сыном
которого, Протасием, или Веньямином (последнее имя было крестильное),
Данила теперь бывал все чаще и чаще. Вместе катались верхом, вместе
побывали на охоте. Венька учился во Владимире и знал кое-что неизвестное
Даниле. Он рассказывал иногда про римских кесарей, про древних киевских
князей, про Владимира Мономаха, который громил половцев, ходил на
Царьград, строил города и соборы. И Данилка молча слушал, испытывая
уважение и легкую зависть. Иногда спрашивал:
черниговские!
она дочерь Михаила?
хозяйственным. Ему нравилось бывать в торгу, заходить в лавки, трогать
оружие, посуду и ткани. Во Владимире он упросил монастырского келаря
пустить его в ризницу и долго разглядывал сионы и облачения, посохи,
наручи, митры, шитое золотом и жемчугом богатство епископского двора,
премного оскудевшее, как говорили ему, после татарского разгрома.
Митрополит, хоть и подолгу жил во Владимире и даже покои себе выстроил, но
кафедра по-прежнему считалась и была в Киеве, и самые древние священные
одеяния, реликвии и сосуды тоже хранились там, как передавали, в пещерах
под горой.
маленьким он подолгу мог смотреть, как варят сыр или перетапливают коровье
масло, как коптят рыбу и мясо, трогал туши, запускал руки в зерно и уже
мог правильно сказать, почти не задумываясь: сухое или влажное, готово или
нет, - про всякую приготовлявшуюся дома впрок и про запас снедь, зерно,
крупу, рыбу или овощь.
уже пробивалась светлая бородка и усы. Утром другого дня, как Данил
встретился с Федором, они выехали верхами прогуляться, и Ориниными
воротами выскакали за городские валы. Данила запомнил вопрос Федора и про
себя повертывал его и так и эдак. Батя жил в мире с Ордой, и Федя,
конечно, был прав, хоть Данила ни за что бы в том перед ним не признался.
Батя тоже не мог, видно, справиться с татарами, потому и платил им дань...
чтобы разгромить татар?> - думал Данила, озирая окрестные поля в
перелесках, в путанице дорог и крыши там и сям, курящиеся белым дымом. Он
не выдержал наконец, спросил Веньку, но не про отца, а про Юрия
Владимирского. Почему тот ушел, бросил город, не собрал всех вместе против
Батыя?
что Ярослав Всеволодич, дед Данилы, не помог Юрию. Но Юрий и сам не помог
рязанским князьям!