нужна! Стоит на устье Москвы, там бы и мыт свой поставить, и амбары, и
торг завести. (Уже и ставлено, и завожено, а все - не у себя под рукой.
Повозное, лодейное идут рязанскому князю. И протори, и убытки, и обиды...
А все одно не доходят у рязанского князя руки до Коломны!)
монастырь. <Там и пообедаю!> - решил. В монастыре тоже строили, и тоже
следовало поглядеть и поговорить с экономом. За одним разом надумал
проскакать и до Воробьевых гор, до княжеских сел. Оттуда должны были гнать
скот на убой, на прокорм градоделей, и требовалось проследить, чтобы не
забивали хороших молочных коров, как случилось давеча. Села были бывшие
наместничьи, к Даниле еще не привыкли. Он уже переменил одного посольского
и двух сырных мастеров новых поставил у дела. (Они-то и пожаловались на
забой молочных коров.)
медовушу, где стояли бочки сырого и вареного меда и доходил недавний
сыченый мед. Попробовал малость. На пустой желудок горячо ударило в
голову - проездившись, Данил сильно оголодал. На посаде уже замолкали
топоры. Замерли одна за другою дубовые бабы. Сиреневая, синяя ночь
опускалась на город. Он отдал коня, кивком отпустил слуг, что сопровождали
его в пути, а сам, пошатываясь и разминая ноги, пеш, пошел по двору к
себе, в терем, к сыну, к сытному ужину, к приятно округлившейся Овдотье.
(<Чего они все на <а> гуторят?> - подумал скользом, услыхав толковню двух
баб-портомойниц.)
были там, за стеною, где суетились холопы, а сюда, в горницы, шло только
приятное горячее тепло. Давеча ценинный мастер сделал в тереме муравленую
зеленую печь. По гладким, скользким поливным изразцам, нагретым изнутри,
было приятно проводить рукой.
пряли, сама вышивала серебром и золотом пелену в Данилов монастырь. С утра
сказывали сказки, а ныне занялись чтением. Из Мурома привезли списанное на
грамоту сказание про князя Петра и деву Февронию. Данил остановился,
невидимый, у приоткрытых дверей, посмеиваясь про себя. Вот уж бабье
чтение! Впрочем, было похоже на житие. Про князя и его жену, видимо, была
из простых, начала Данил не слышал. Читали, как изгнанные князь с княгиней
плыли по Оке и некий боярин восхоте княгиню, разожжен от красы лица ее. И
княгиня, поняв это, наклонилась и зачерпнула воды с той и другой стороны
лодьи. Данил повел головой и рукою остановил сунувшуюся было прислугу:
веретена и, уронив руки на колени, вперила взгляд прямо перед собою, лишь
губы беззвучно шевелились, что-то произнося, не слышное никому.
стороны. Откуда слаще?> - Разом вздохнули Нюшка с Машей, сенные девки
Дунины. Маша прижмурилась и повела головой, отгоняя видение: красивый
всадник, ездец, на чалом жеребце, что снова приснился давеча перед утром.
Сама Окулина Никитьевна, сенная боярыня, преисполнясь тихим восторгом,
читала все истовей и проникновеннее, медленно складывая слова, простые и
прекрасные, как прозрачные индийские камни.
Феврония, спеша дошить воздух, и уже когда пришли от Петра в третий раз,
передав его слова: <Уже хочу умереть и не жду больше>, - сказала: <Иду!>
Вколола иглу в недоконченную работу и умерла вместе с ним.
зажимая лицо руками, и княгиня неожиданно добрым движением привлекла к
себе ее сотрясаемые рыданием плечи:
пошла ему навстречу. Улыбаясь, Данил оглядел горницу. В стоянцах светло
горели желтые ярого воску свечи. Девки вскочили, боярыни склонили головы.
Данил махнул им рукой - сидеть. Улыбаясь Дуне, погладил тепло-гладкую
изразцовую печь. Поглядел на воздух в больших пялах, что шила Овдотья.
Пошутил:
оттого стало еще теплее. Скоро Данил, переменивший платье и сапоги,
омывший руки под медным рукомоем, сидел за столом и ел тройную уху, а
Овдотья глядела, как голодно ходят у него скулы, как поблескивают глаза.
Привставая, сама подливала того и другого. По случаю начала поста уха была
рыбная. От меда Данил отрекся, помотав головой:
Ты-то ела? Поешь со мной!
чесноку.
алым румянцем, поглядела из-под ресниц, отрицательно покачала головой.
Данил, отвалясь, шелушил чесночину.
лучше лежит!
Испортили никак о двести пудов!
Работники ели - нахваливали! Спросил про сына:
тенях и отблесках заколебавшихся свечей стало ясно, что вести были
недобрые. И когда боярин, косясь на княгиню, начал сказывать, Данил махнул
рукой Овдотье:
могло откликнуться не тем, то другим. И сразу как-то словно даже холодом
повеяло по Кремнику от того места, где стоял ордынский двор и сидел баскак
московский. Правда, Данил ладил с баскаком неплохо. Татары подторговывали,
и торговля эта - так уж он сумел устроить - шла тоже через князя и была не
безвыгодна Данилу. Теперь же, с переменами в Орде и нелюбием между Ногаем
и Телебугой, приходилось держать ухо востро.
бесермен Ахмат, откупивший у татар сбор даней. (Слава Богу, у них здесь с
Александровых времен дани собирали сами и уже сами передавали баскаку!)
Ахмат, кроме того, что немилосердно обирал княжество, устроил две своих
слободы в отчине Олега, князя Рыльского и Воргольского. Ахматовы слобожане
не платили мыта, ни выхода ордынского, и потому слободы скоро наполнились
народом, а села близ Курска и Воргола опустели. Сверх того, слобожане,
поощряемые Ахматом, сами грабили окрестных крестьян.
Орде сел Телебуга, отправилась к нему с жалобою. Ахмат не имел права
заводить слободы на княжеской земле и переманивать людей, отчего, кстати,
страдала ханская казна. Телебуга тотчас дал князьям приставов и велел
забрать из слобод своих людей, а слободы разогнать. Олег и Святослав
воротились с татарским отрядом, ратникам повелели пограбить обе слободы и,
поковав, забрать и вывести своих людей из слобод, что и было сделано.
оклеветал Олега со Святославом перед Ногаем: мол, Олег со Святославом не
князи, а разбойники и твои, великого царя, супротивники. Аще хощеши
испытати, то пошли к Ольгу сокольников своих. Есть ведь у него в княжении
ловища лебединые, ежели будет ловить с твоими сокольники и придет к тебе,
тогда не ратен есть.
разрешение Телебуги без ведома Олега ночью ударил разбоем на слободу, а
тут, как ни поверни: разбой - разбой и есть. Сокольницы пришли, звали
Олега, вызнали все и донесли Ногаю, что Олег и вправду разбойник и враг
Ногая. Тут-то Ногай и показал, чего стоят в его глазах Телебуговы
повеленья. Тринадцатого генваря, как о том уже доносили Даниле, под
Ворголом появилась татарская рать, посланная Ногаем. Олег бежал к
Телебуге, а Святослав укрылся в воронежских лесах. Татары опустошили всю
округу, гнались за князьями, захватили тринадцать человек Ольговых и
Святославовых старейших бояр и, поковав их в немецкие железа, отдали
Ахмату на расправу.
земли и забирала полон, а Ахмат снова собирал свои слободы, сгоняя людей,
скот и свозя добро. А бояре те уже, сказывают, казнены и развешаны по
деревьям. Их видали с отсеченными правыми руками и головами...
Свержин Владимир
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Прозоров Александр