неподвижным белым извивом. Чернели уходящие туда, к устью Тверцы, ряды
клетей и анбаров. Отсюда, с кручи, с высоты смотрильной башни княжеского
терема, было далеко видать; вытащенные на берег и опруженные лодьи,
торговые ряды, лабазы, неровные посады окологородья, суетящийся народ,
черный на белом снегу.
не шевелилась. Пуховой плат на невысокой новгородской кике четко обводил
точеную линию щеки. Шариками снега повисли надо лбом крупные жемчужины
редчайшего, розового в отливе, поморского жемчуга княжеского головного
убора. Бобровый опашень прямыми складками падал с плеч, почти скрывая
носки зеленых, тоже шитых жемчугом сапожек. В руке, спрятанной в рукавах,
был зажат белый шелковый плат. Она только изредка смаргивала, смахивая
длинными ресницами снег, и безотрывно глядела на далекую дорогу.
холодного ветра, но тоже не смея пошевелиться, пока госпожа не подаст
знака.
и стали выкатываться новые и новые. Это шла, возвращаясь от Кашина,
тверская рать.
лица их госпожи, и только когда вдали, на кромке леса, просверкнули яркие
корзна и разноцветные попоны княжой дружины, великая княгиня Ксения
Юрьевна медленно разжала руки, обернула строгое, с большими иконописными
глазами, удлиненное, в сетке чуть приметных морщинок лицо к своим дворянам
и, не улыбнувшись, но как-то прояснев изнутри лицом, сказала:
гулко ударил колокол, и над Волгою полетели звуки благовеста. Княгиня
медленным удовлетворенным движением свела руки, спрятав их в рукава, и
отвернулась, так что вновь остался виден только точеный очерк щеки да ряд
недвижных, словно замороженных, жемчужин в уборе. Почти не дрогнули
складки бобрового опашня, но как-то стали строже, словно незаметно
выпрямились; и выпрямились, забыв про холод, <дети боярские>. А там уже
кто-то бежал, и готовили встречу, и вершники выезжали из ворот. Колокола
били не праздничным красным звоном, но торжественно и величаво. Мир был
заключен, хоть и с потерями, и рать возвращалась непобежденной.
силы, и уже казалось, что от нее самой исходит властная волна и к ней,
притягиваясь, ползет и ползет бесконечная вереница пеших и конных полков.
горожане, сбиваясь в снег по сторонам пути, чтобы первыми увидеть и обнять
своих близких.
повернулась и стала медленно спускаться по ступеням, чтобы встретить сына
у входа на сени. Ее строгое, слегка потемневшее лицо было все так же
спокойно, и лишь глаза лучились сдержанной радостью.
как положено вдовам. Не употребляла ни притираний, ни белил. Но красота
ее, которой когда-то без памяти пленился князь Ярослав Тверской, с годами
становилась только чеканней и строже. Все яснее проглядывало в облике
княгини-вдовы то, чему предпочла она утехи молодости, - власть. Властность
была в походке и взгляде, в несуетливых движениях рук, в неженской
твердости решений. И сейчас она шла встречать сына, а скользящим боковым
взглядом отмечала осанку и выправку дружинников. И запоминала. И это
знали. И забывали дышать в строю.
Ярослав так и не увидел своего сына Михаила. В рассказах сыну старалась
передать, каким был отец (забывая о многом, что отличало старого Ярослава:
его крутости, причудах, быстром гневе, его неразборчивости в средствах,
когда ходил на Новгород и бился за власть). И второе, о чем всегда, с
детства, рассказывалось маленькому Мише, была родина самой Ксении Юрьевны
- Господин Великий Новгород. В Новгород посылала она молодого князя
учиться грамоте, когда ему сравнялось семь лет. С Новгородом соединялись у
нее мечты возродить древнее киевское великолепие. Теперь же незаметно для
себя самой образ старого Ярослава, выдуманный ею, начал сливаться у Ксении
с обликом юного сына. Сын должен стать воином и мужем мудрости, сын
должен, вослед отца, стать великим князем Золотой Руси. Она не допускала
мысли, что может быть иначе. Тверь богатела. После смерти последнего
пасынка, Святослава, исчезли поводы для неурядиц в своей земле. Дмитрий с
Андреем много старше Михаила и того и гляди погубят друг друга в борьбе.
Остается только Данила Московский...
мечты. В нем одном! Любая беда с ним - и исчезнет все. Сердце ширилось от
любви и страха за сына. И теперь она, не признаваясь в том, не находила
себе места: в семнадцать лет долго ли, потеряв голову, кинуться в сечу
одному, напереди всех, и погибнуть в глупой сшибке!
плечах, с большими, как у матери, чуть широковато расставленными глазами,
темными на белом, длинном, с юношеской худобой западающих щек лице.
Надменный, небольшой, твердо очерченный рот, все линии которого были
словно подчеркнуты темным пухом пробивающихся усов, вздрагивал, сдерживая
не то улыбку, не то смущение. И по тому, как нервно шел, уже на расстоянии
ощущала его волнение.
обиду, детскую, кровную, от того, что отдали Кснятин и пришлось покориться
Дмитрию. Шепнула:
запрокидывая голову, он прошел впереди матери сквозь строй неподвижных
дружинников, что замерли, лишь глазами провожая молодого князя.
самые нарочитые из гостей торговых собрались в тереме великого князя. Мед
и темное фряжское вино делали свое дело. Головы были горячие, и поражение
начинало казаться чуть ли не победой. За столом громко хвалили Михаила,
оказавшего мужество в сшибке с московской ратью. Старый воевода Ярославов,
Онуфрий, хрипловато возглашал, поводя косматой бородой, брызгая слюной,
широко взмахивая руками:
ждали! Стратилат! - Брюхо воеводы ходило под распахнутой ферязью.
соратники...
от пустых похвал? Нет, не закружилась. Чтобы и вовсе погасить неуемные
восторги воевод, Ксения еще раз перечислила, сколько серебра пришлось
заплатить Дмитрию, что уступить ростовским князьям, какие пошлины с
тверского гостя обещать Андрею. Девятидневная война дорого обошлась Твери.
Виноваты были все. И воеводы, что слишком возгордились тверской силой, и
гости, у которых от растущих доходов закружились головы, и сама она тоже.
Данил Московский, два года назад приславший полки на помочь противу Литвы,
и тот нынче против! И поделом. Прав Дмитрий. Великокняжеская власть должна
быть сильна. И добро еще, что не привел татар Ногаевых, попустошили бы всю
землю. Ярослав тоже не терпел перекоров, когда был великим князем.
жаль было всем, и гостям, что теряли торговую пристань, лавки и лабазы с
добром, и воеводам, и самой Ксении Юрьевне. Жаль было и сел, уступленных
ростовчанам. Но все можно еще воротить, ежели выждать время.
гости, урядясь с княгинею, сколько им платить за проигранную войну.
расслабиться. Круглее стала спина, виднее в колеблемом свете стоянцов
морщины на усталом лице.
сверкали в темных озерах глазниц. От теней виднее стали западины щек,
мужские бугры вокруг рта.
Мыслю, рукополагать достоит игумена Андрея.
сын!
перемолчав, мягко и задумчиво улыбнулась. Гася порыв сына, медленно
покачала головой.
(Ксения до сих пор говорила по-новгородски, как, впрочем, и многие на
Твери.) С Данилом Лексанычем дружитьце нать! Его старшие братья простецом
сцитают... Послов пошли. А лучше - езжай сам! Он добрый. Не хочет брани. А
теперь ступай!
осталась одна.
чего можно достичь без трудов. Она погасила свечи. Вышла на галерею. Тверь
спала, смутно пошумливая, посвечивая поздними огоньками. Звезды роились в
вышине. Красная звезда войны мерцала середи прочих.
Сапковский Анджей
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Сапковский Анджей
Панов Вадим
Шилова Юлия