город на щит (здесь тоже князь Михайло поставил своего, тверского
воеводу), Онисим думал об одном: довести бы сына живым до дому! В каждой
яме с водой стирал ему замаранные порты, поил и кормил, со страхом думая о
том, что рана вновь загноится, что хорошую ворожею-травницу тута не
сыскать... И - как тогда?
зипун. Коляня изволок откуда-то куль ржи и связку подков. Тяжелогруженая
телега едва шла, скрипя всеми членами своими, колеса качались в осях,
выписывая восьмерки. Сам он исхудал, отвердел, весь пропах гарью и дымом
и, когда шел домой, рядом с возом, понукая спавшего с тела коня, не думал
уже ни о чем. Когда Таньша бросилась к возу, заполошно всплеснув руками,
вымолвил только сорванным голосом:
бессильных рук и ног - заводили, почти затаскивали, под руки. На добро,
нахватанное дорогою, никто и не глядел. Кое-как сгрузили, заволокли в
клеть.
а Недашиха поколдовала над ним, приложивши к ране свежие травы,
вытягивающие гной, сидя за столом, Онька немногословно повестил о походе.
Федюха слабым голосом подсказывал. Спасшись от смерти, достигнув дома и
чуя, что уж дома-то беспременно оживет, он снова стал счастлив и горд
походом, боями, нятьем городов, собственной, как казалось ему, ратною
доблестью. Малыши сидели округ него, во все глаза и уши внимая старшему
брату. Дом был свой, не порушенный, не сожженный ворогом.
глядя куда-то вдаль, - вота конь у ево был! Да жалко стало свесть,
разорить мужика...
когда!
оттяжкою: - Та-а-а-к... - Куля ржи, который они привезли с собою, могло
хватить самое большее на месяц-два.
Таньша отозвалась, не оборачиваясь, от печки:
Только надо теперь его дергать, до зимы! Я уж девок сошлю своих да
Коляниных - позволишь?
княжескою ратью, начал он понимать, что война с Москвою только еще начата
и совсем неведомо, чем и как окончит и не явятся ли теперь сюда, к ним на
Пудицу, московские ратные, отмщая за погром городов?
двое Вельяминовых - окольничий Тимофей Василич и его племянник Иван
Федорович Воронец, двое Кобылиных - Семен Жеребец и Федор Кошка, Данило
Феофаныч Бяконтов, Иван Мороз и Александр Всеволож - вс° великие бояре
московские. С ними киличеи и толмачи, десятка четыре <детей боярских>, два
попа и четыре дьякона, спасский архимандрит со своими служками, сотни две
слуг: повозники, стремянные, постельники, оружничьи, повара, конюхи,
сокольничьи и пардусники. Посольство везло в клетках двух живых медведей в
подарок хану. С княжеским караваном отправлялись купцы к ежегодному
конскому и скотьему торгу - русичи, сурожане, кафинские фряги. Везли с
собою закупленные в московском торгу связки беличьих шкурок, меха
горностаев и соболей, бобров, лисиц, зайцев, ласок, а также медвежьи и
рысьи шкуры. Московиты везли седла, уздечки, сабли, замки и прочую
кузнечную ковань. Везли холст, шерсть, сало морского зверя, воск и мед. В
Орде те же возы нагрузят солью, дорогою рыбой, черной икрой, кожами и
разноличным сурожским и кафинским товаром - тонким полотном, шелками,
бархатами, сукнами и парчой. Опытные табунщики погонят на Москву купленных
в Орде степных низкорослых, невероятно выносливых лошадей.
растянулись на многие версты. Слышится порою фряжская, греческая и
татарская речь. Вечером раскидывают шатры. Длинная змея московского поезда
сжимается, возы ставят куренем, вокруг стана, огораживаясь от возможного
лихого набега диких, не подчиняющихся хану степных наездников, черкесов
или татар. Все меньше прячущихся в логах и приречных долинах русских
деревень, все шире поляны, и вот где-то за Красивою Мечью начинается
степь, бескрайняя, уже отцветающая. По вянущим серебристым травам проходят
волны, горячий ветер клонит долу сухой ковыль. Курганы. Вымытые ветрами
кости павших животных. Степные орлы. Дешт-и-Кыпчак - половецкая степь!
вглядываясь в лица бояр, гадал: как поступит тот и другой, ежели Мамай
повелит его схватить? В ночные часы, просыпаясь в шатре и слушая далекое
подвывание волков, вдруг заходился от ужаса, и таким малым казалось дело,
затеянное некогда Алексием: вся эта суета сует, борьба за наследственное
великое княжение, грамоты и соглашения, тайные пересылы и подкупы, нятье
тверского князя... перед возможною кровавою расплатой, перед древнею ширью
степей, поглотивших и растворивших в себе тьмы тем языков и народов!
грудью травы. Сокольничий спускал сокола и, подскакав, передавал князю
сбитого соколом селезня. Светило солнце, такое же туманное, в черных
гвоздиках пятен; оно все-таки над степью казалось ярче, чем над Русью,
небо которой было затянуто мглою боровых пожаров. Реки старались
переходить в верховьях, вброд, и Дмитрию так и не довелось узреть
татарского способа переправы, когда под возы набивают связки речного
камыша, вяжут плоты из сухостоя и, привязав их к хвостам лошадей, плывом
плывут к тому берегу. Бывалые гости сказывали, что вся Орда таким способом
за два дня переправляется через Дон.
шевеление в траве. Попискивая и обтекая копыта коня, бежали, перепархивая,
по степи тысячи птиц; целыми стаями пробирались куропатки, потом
показались бегущие дрофы. Ход этих крупных птиц отмечался струистым
колебанием трав. Дмитрий придержал коня, не желая давить живность, когда к
нему подъехал Федор Кошка и, сгоняя вечную улыбку с лица, изрек одно
слово:
окоем.
появляться стайки джейранов, а вслед за ними, к вечеру, показался первый
татарский разъезд. Подскакали незастенчиво, голодными глазами оглядывая
русичей. Узревши пайцзу, отступили, гортанно о чем-то перемолвив друг с
другом. Ночью к стану русичей подходили раз пять ватагами по десять -
двадцать, а последний раз почти в шестьдесят всадников.
коней. Их было много, очень много, по сто, по двести и более голов. Они
постепенно заполнили весь окоем. Конские стада обтекали стан русичей. За
ними показались верблюды и волы. От глухого гула тысяч копыт дрожала
земля. Воздух уже наполнился пылью. Погонщики щелкали кнутами, подъезжали
к русскому стану, иные кричали, уродуя русскую речь:
неисчислимые ряды высоконогих татарских курдючных овец. В их блеянии
утонули все прочие звуки, а густой бараний дух перекрыл полынные запахи
степи. Там, вдали, за овечьим морем, на гаснущей закатной полосе, явились
наконец движущиеся по степи островерхие домики, донесся надрывный скрип
осей. Это катились татарские широкие двуколки с юртами, поставленными на
колеса. На охряно-желтой полосе заката колыхалась, то сжимаясь, то
распадаясь, лавина всадников, и шум, неразличимый, но грозный, растекался
все шире по степи.
Дмитрий увидал, что их караван стоит на краю широко раскинутого войлочного
города, в середине которого подымались круглые шапки ханских юрт, а вчера
еще колыхавшаяся травами степь вся вытоптана, сплющена, избита до черной
земли и не в отдалении от них уже шумит развернутый базар, с шатрами и
юртами, обращенными в купеческие лавки, с выстроенной за одну ночь из
привезенных с собою жердей огорожею, за которой плотно, голова к голове,
помещался выставленный на продажу скот - в основном быки и овцы.
конных русичей пробралась к ханским шатрам. Здесь было зеленее и легче
дышалось. Ханские нукеры приняли у них коней и оружие. Ноги, привыкшие к
стременам, плохо слушались, и Дмитрий едва не споткнулся на пороге
шелковой ханской юрты. Внутри показалось сразу темно, и он не враз узрел
хана и Мамая, восседавшего справа от него на таком же низком позолоченном
троне.
склонял голову, низил глаза. Думал: неужели это никогда не окончит? Какое
же великое княжение изготовил ты для меня, Алексий! Ежели оно вновь и
опять зависит от того, кто восседает пред ним на троне, меж тем как он,
великий владимирский князь, стоит, опустив голову, и ждет милости, как
нашкодивший мальчишка порки родительской. Да и поможет ли чему его
унижение и лесть московских бояр?!