Уже весь Новый Город на дыбах! Полтораста никак альбо двести ушкуев
готовишь! Цего там! Ай ненадобны стали? Словно бы нас, таких, нынце и не
берут?
двор, потолкуем!
Птаха, торопясь закрепить успех.
кожаных бел.
прищуром и словно невзначай загораживая проход. Осиф Варфоломеич, ворча,
достал рубленую половину гривны. Отмотавшись наконец от мужиков, пошел
берегом.
припай. У низкого моста, у лодей, возились плотники. Густо тек дух смолы,
смолили все, почитай, торопились выстать до чистой воды. Он глазом нашел
свои ушкуи, там тоже густо копошился деловой люд. Вступил в нутро ворот.
Миновав деловое нагроможденье амбаров, лабазов, основательной рубки
деловых палат, вышел к Борису и Глебу. Отсюда, минуя Софию и владычный
двор, сквозь Неревские ворота вышел к началу Великой. Сенька, холоп,
догнал, запыхавшись:
только верха теремные. Впрочем, в отверстые ворота и здесь было видимо
деловое кишение: готовились к весне, к торгу, к первым торговым лодьям, к
орамой страде. Обросшие кони чесались о вереи ворот. Пробегала челядь.
лужи, налитые на бревенчатом настиле там и сям (непротаявший лед не давал
уходить влаге). Весной пахло, весной! Он взглядывал вдаль, где нежною, в
дымке, голубой лазорью светило весеннее прозрачное небо, приманчиво
далекое над уже потемнелыми, сбросившими иней и снег прутьями садов. И
виделись высокие медноствольные боры на ярах, синяя вода рек, чужие
города, Камень со сбегающими с оснеженных вершин потоками, с настороженной
чащобою, откуда могла прилететь вогульская оперенная стрела... Весною и
старого старика тянет вдаль!
боярина. Александр соколом стоял в воротах Онцифоровой усадьбы,
выглядывал, а Василий был в тереме. Поздоровались.
чему, а больше своему здоровью, весне, молодости.
лавке, беседуя. Привстал. Хитрые морщинки побежали от глаз.
Расторопная девка тотчас внесла кувшин, чарки темного серебра и закусь:
хорошую рыбу на деревянной тарели, грибы, брусницу, заедки. Налили белого
меду, выпили.
спросил Онцифор.
берем с собою! Эко, рты раззявили: бражничали под самым Нижним да
Костромой... А бесермен подвинуть давно надобно! Да и нижегороцки купчи
зачванились: с той поры, как Митрий Кстиныч на великом столе сидел, нашему
новогороцкому гостю торговому и вовсе пути не дают!
прервал Онцифор. - Про Еску Ляда и Гридю Креня слыхал? Из ихней ватаги
мало кого и спаслось!
Мурман ходили с ним. Каку беду - за неделю чует мужик! Шли с Груманта.
Всем нисьто, а Ляд: чую, мол, норвеги тута, чую, и вс°! Заставил мористее
взять и оборудиться всема. Ну и прошли, миновали! А те, после вызнал, на
Пялице-реке стояли, наших стерегли, так-то!
сердце, бает! И тех-то хотел упредить, в главной ватаге, да их уже всех
повязали и повезли молодчов!
Гридя Крень началовал има, да и те еле живы до дому добрались!
Александр.
Обакумович. Василий с Осифом согласно склонили головы.
Бесермены завсегда тверезые, дак перережут пьяных-то!
брови. - Боле житьих, молодых молодчов, которы к порядку послухмяны, да
хожалых, навычных к той страде.
Варфоломеич. - Народ зол да и к прибытку жаден, татары нонь не угроза ему!
тута в деле понимаешь...
бояре...
объяснять Онцифору свой умысел.
кусочек бересты, писало, стал чертить. - Вот, ежели вымолы у их... - Скоро
все четверо лежали локтями на столе, разглядывая рисунок и споря. Онцифор
глядел вприщур, потряс головой и твердым ногтем показал на чертеже: -
Отселе! - И хитро, мелко рассмеялся старческим смехом, видя, как
задумались враз воеводы. - Эх! - выдохнул он, отваливая на лавку. - Эх!..
промашку содею, сына Юрья опозорю, осрамлю! Нет, как ся закаял, дак уж
слова не переменю. Да и стар! Одышлив стал! Да хворь... Тута надобна
молодость! Оногды по трои д°н не спишь - и греби али пихайсе... И ницьто!
Како-то все, вишь, преже легко было! К вам кто в долю-то?
ладит... Поцто не вместях? Весь ить конечь Плотничкой в руках держит, а
посадницять, дак братьев! И братья-те не худы у его!
очелье, в палевого персидского шелку летнике. Высунула нос, скрылась,
после сызнова высунула лукавую рожицу.
- Похвастал.
которыми исподлобья так и стреляла, разглядывая гостей. Тонкая шейка в
янтарях в три ряда. На руках - серебряные браслеты. Видать, приоделась к
выходу.
и улыбками разглядывали дедову баловницу. Уже теперь виделось, что года
через два-три станет писаною красавицей.
Девушка вся вспыхнула, зашлась темным румянцем, отемнели глаза. Гордо
вскинула подбородок.
себе тонкий стан внуки, посадил рядом, огладил, вопросил заботно:
до клюквенной краснины. Не договорила, потупилась: - После, потом! - Легко
взлетела с лавки, перепелочкой порхнула, только и видели ее.
пройдут, и уж себе-то ницего окроме доброй домовины не нать! А все для их
да для их! Ты, Олександр, - поднял он омягченный взор, - не усмехайсе,
того! Годы прокатят, и не увидашь их! А тамо и сам будешь во внуках свою
прежню младость лелеять... - И, осурьезнев ликом, прихлопнул по бересте: -
Так вот! И боле иного протчего - в горсти держи молодчов! Быват, на первом
суступе одолели - и пустились порты одирать да лопоть, а тут свежая ватага
нагрянет, и переколют их, болезных, как куроптей! Товар бери весь зараз на
лодьи и под крепки заставы. А делить - потом. Иначе толку не добудешь и
беды не избудешь! Ну, созову Еську-то с Кренем! - прибавил Онцифор, ударяя
в край подвешенного медного блюда.
бороде, с лицом в морщинах, но крепкого еще телом молодца. Ляд сдержанно
поклонился. Принял предложенную чару. Гридя Крень вступил в покой опосле.
Боярину Осифу Варфоломеичу кивнул, как равному. Приглашенные сели не
чинясь, но сидели молча, ждали, что спросят, а бояре сперва как-то и не
знали, о чем прошать. Наконец Онцифор, видя смущение вятших, подсказал,
молча подвигая ушкуйникам тарель со снедью:
места, от смерти уходил, дак!
Акунин Борис
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Маркелов Олег