Галате. Уже здесь вдосталь наслушались о похождениях нового императора
Иоанна V Палеолога, который, сменив Кантакузина и одолевши Матвея, теперь
радостно распродавал, вернее даже - раздавал направо и налево обрывки
империи, весь свой досуг обращая на охоту за хорошенькими женщинами.
Постельные подвиги василевса, о чем на Руси стыдно было бы и говорить,
были ведомы всей Галате и обсуждались без особого осуждения в каждом доме.
из которых, Иван Артемьич Коробьин, пошел по стопам отца (престарелый
Артемий, когда-то возивший на поставленье Алексия, нынче по хворости
остался дома). Иван был столько наслышан о Константинополе, что первую
ночь, проведенную в Галате, не мог спать и, невзирая на холодный, с мелким
моросящим дождем ветр с Пропонтиды, выбрался из палаты и, завернувшись в
дорожный суконный вотол, пошел один по темным улицам генуэзской крепости,
когда-то - пригорода, теперь почти поглотившего прежнюю торговую славу
столицы византийских императоров.
горбатилась неровными щербинами камня. Он лез куда-то в гору, к подножию
генуэзской башни Христа. Несколько раз едва разминулся с фряжскими
дозорами. Спасало хорошее знание греческого, да еще - владение тем
обиходным фряжским наречием, на котором объяснялись в Кафе. Генуэзцы,
принимая Коробьина за сурожского гостя, оставляли его в покое. Русское
платье тут ни для кого не было в диковину.
ветер. Низкие рваные тучи, смутно посвечивая краями, шли над головою, и
сырость была какая-то не своя, полная далекого (верно, принесенного из
пустыни) тепла и чуждых запахов. От нее до костей пробирала дрожь, но не
было, все одно не было в ней острого запаха снега, ледяной ласки и
свежести зимнего ветра, неразлучных с родными, русскими ростепелями.
Смутно - за тускло сияющей ширью Золотого Рога, уставленного темными
очерками кораблей, - громоздился неведомый огромный город в редких огнях,
и Коробьин угадывал, вспоминая бесконечные рассказы отца, где должна быть
София, где храм Апостолов, где Влахернский дворец - все, что он узрит уже
завтра и что теперь гляделось воспоминанием, смутным видением былого
величия, утонувшего в ночных, окончившихся веках...
качало и заплескивало волнами) и наконец ступили на священную землю
города.
Ивана Артемьева, показывал ему то и другое, неспешно поясняя и отмахиваясь
от нищих побирушек, что целою толпой бежали вослед послам. Так дошли до
Софии. Предупрежденный заранее, их встретил патриарший клирик.
русичей, благословить и дать им облобызать свою руку. Быстрыми черными
глазами он оглядел-ощупал каждого с головы до ног, улыбнулся бегло,
вопросил о здравии кир Алексия. Данило Феофаныч ответил ему по-гречески, с
хорошим произношением, что вновь вызвало ответную улыбку патриарха.
говорилось многими русичами, воротившимися из Царьграда, - что под куполом
Софии возможет уместиться весь Кремник московский. Весь не весь, но
грандиозность и высота храма, а также как бы висящий в дробном ожерелии
света из опоясывающих его окон купол Софии - подавляли.
святыни храма: железные лестницы, столбы, орудия страстей Господних,
вериги знаменитых святителей, чтимые чудотворящие образа.
узким каменным лестницам, шли под сводами из плит тесаного камня, миновали
палаты с резным, в камени созижденным, обрамлением дверей.
Софию почти на уровне подпружных арок самого храма, оказались и невелики и
тесны. Филофей успел уже снять верхнее торжественное облачение, в коем
служил, и переодеться в простой, хотя и шелковый монашеский гиматий,
щеголяя теперь нарочитою простотою облика. Несколько клириков, видимо чины
секретов патриархии, сидели рядом. Русичам предложили виноградное кислое
питье, сыр и фрукты. Иван Коробьин взял кусочек вяленой дыни и долго
жевал, удивляясь чуть вяжущей влажной сладости, совсем непохожей на вкус
тех крепко засушенных дынных плетей, что привозили на Москву армянские
гости из Герата, Казвина и Бухары.
Дмитрия. Молодшие внесли увесистый сундучок с новгородскими гривнами, при
взгляде на который лица председящих вкупе с Филофеем заметно оживились.
Вослед за тем Данило, а за ним Аввакум долго и обстоятельно изъясняли
княжеские и владычные трудноты, говорили о тверских и Ольгердовых пакостях
и о том, что торжество Литвы послужило бы к умалению веры православной...
сказанное к сердцу, помыслить и в скором времени дать ответ, который
будет, как он надеется, угоден кир Алексию.
шли к месту своего ночлега, установленного на другом конце великого
города, в Студитском монастыре. Так что удалось пройти по всей Месе, от
форума к форуму, разбегающимися глазами ухватывая то статуи, то
полуобрушенные портики древних дворцов, то открытые лавки ювелиров,
ткачей, оружейников, выставлявших свой товар на обозрение разноплеменной и
разноязычной толпе, невзирая на слякотную сырь, заполнявшую улицы столицы
православного мира.
все теплое, что взяли с собой. Молодые русичи не спали, делясь вполгласа
цареградскими впечатлениями. Иван Артемьич расспрашивал отца Аввакума о
константинопольских святынях, меж тем как уходившийся за день Данило
Феофаныч уже давно храпел и высвистывал носом, вытянувшись на тощем тюфяке
твердого деревянного ложа своего.
московское ходатайство, Филофей Коккин остался один и тяжко задумался. Он
велел вызвать Киприана, ставшего за эти десять лет его правою рукой, и
пока тот не пришел, все сидел и думал, полузакрыв глаза, иногда чуть
вздрагивая, хотя в келье от принесенной со двора жаровни, полной углей, и
было тепло.
византийских патриархов, содеяно было немало. Состоялась, невзирая на
сопротивление Палеолога, канонизация преподобного Григория Паламы. Отлучен
от церкви Прохор Кидонис, сторонник западной латинской ереси (ибо ничем
иным нельзя назвать то, что вершат римские папы, мнящие себя поставити на
место Господа!). Устрояется вновь и уже близок союз с сербскою и
болгарскою церквями, о чем деятельно хлопочет все тот же незаменимый
Киприан Цамвлак. Проклятия, наложенные на братские православные церкви
недальновидным Каллистом, сняты, и недалек день, когда вновь объединенные
его рачением православные митрополии и патриархии понудят своих неразумных
монархов сплотиться и противустать грозному натиску мусульман,
захватывающих область за областью и уже угрожающих самому существованию
Сербии с Болгарией. Нынче он учредил в западной части Валахии вторую
митрополию во главе с преданным ему Даниилом Критопулосом (нынешним
митрополитом Анфимом), поелику глава первой валашской митрополии, Иакинф,
подчинялся больше своему князю, нежели патриарху константинопольскому.
подчинить себя Риму, дабы бремя несносных для него государственных забот
спихнуть хоть в чьи-то иные руки! Нынешней осенью, восемнадцатого октября,
он подписал в Риме (страшно подумать!) символ унии - объединения западной
и восточной церквей, иными словами, полного подчинения восточной
православной церкви богоотметной западной! Того ли добивался великий
старец Палама?
Афонской, рассылает по всем городам послания, призывающие склонить слух к
учению почитателей исихии, и тем укрепляет паки и паки истинное
православие в землях империи ромеев... Благодаря ему и мне (да, да, и я
приложил свой слабый труд к тому великому делу!), благодаря нам обоим в
Риме с Иоанном Палеологом при подписании символа унии не было ни одного
византийского священника. Ни одного! И, значит, народ пошел за нами, а не
за сторонниками латинской ереси...
легкомысленному Иоанну V захотеть... Или захотеть его недобрым советникам,
или захотеть генуэзской Галате... Боже мой! И весь измысленный им столь
премудро союз православных народов и государей обратится в ничто!
церкви противящихся московскому князю володетелей!
и оттолкнет от патриархии столь надобные ей союзные силы? И как поведет
себя Ольгерд, суровый Ольгерд, во владениях коего истреблена власть
татарского царя, Ольгерд, уже захвативший Киев и всю Подолию, почти
добравшийся до моря?! Ольгерд, коему стоит только принять православие, и
страна его станет сильнейшей православной державой среди всех ныне
существующих на земле!
простил, не упоминая о том никогда и ни по какому поводу. Предал в тот
час, когда мысленно (о, только мысленно! Но Господь читает и в душах!),
мысленно оставил его умирать в киевской яме, из коей токмо чудо и воля
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Василенко Иван
Емилина Ника