с нездорово оплывшим лицом, и не уступал. Безрезультатные переговоры
длились до полудня, и когда владыка Алексий покинул наконец избу великого
князя, он увидел, как вереницы московских ратей густо идут и идут по льду
Мсты, перебираясь на ту сторону. Дело решали, по-видимому, уже не часы -
мгновения. Город был отсюда в пятнадцати верстах. Алексий молча и тяжело
положил руку на плечо посадничья сына Клементья Василича (подумалось: этот
храбрее иных!) и громко, для сопровождающего их московского боярина,
повелел:
помыслят! - Помолчав, добавил, незаметно сжимая плечо Клементия: - Зайди
за грамотою!
высказал вполголоса, но твердо:
приступу! Вот тебе мой перстень с именною печатью: бояре поймут!
повелительно:
великого князя серебром, разом проснулся. Близкая беда вразумила наконец
маловеров и слабодушных. Спешно укрепляли возводимый из рубленых городень
острог, обливали водою вал, лихорадочно оборужались. Оба кормленых князя,
Патрикий Наримонтович и Роман Юрьич, с дружинами копорских князей и с
городовым ополчением к ночи выступили к Жилотугу.
запоказывались под Ковалевом, город уже был готов к обороне и приступу.
Владимир Андреич сам, недовольно хмурясь, озирал далекий, чуть видный
отселева город. Тускло посвечивали искорками среди серо-синей мглы купола
соборов. Там и тут подымался к небу густой дым.
на глупую резвость московских воевод.
монастыри жгут! Не было бы где нашим остановить!
веселое яростное пламя. Владимир Андреич, сердито перемолчав, заворотил
коня, поскакал к двоюродному брату с докладом.
крупный, заматеревший, с решительным, обожженным морозом и ветром лицом,
на ходу отрывая и обрасывая ледяные сосульки с усов и бороды. Не блюдя
старшинства, свалился на лавку. Вдруг, непутем, подумалось: - А что,
ежели?.. - Дмитрию было в труд встать на ноги, и он, неволею, завидовал
здоровью брата. И опять с надсадною болью вспомнился сын, Василий,
безвестно погинувший в Орде. Не для его ли спасения он добивается ныне
восьми тысяч отступного с Великого Новгорода! А ежели Василия уже нет в
живых? Федька Свибл прочит в наследники Юрия... Впервые, кажется,
подумалось подозрительно о Свибле. Что смерть грядет и он смертен, как и
прочие, Дмитрий знал слишком хорошо... Не то долило! Судьба княжества,
устроение, ради которого положил без остатка жизнь свою покойный батька
Олексей, устроение, которое мог разрушить, и легко разрушить, любой, и
Федька Свибл, и даже вот он, Владимир, что сейчас жадно пьет квас из
кленовой резной братины и, откидываясь, отдуваясь, утирая горстью мокрые
бороду и усы, выговаривает наконец:
чему... Дак стало, город приходит брать осадою и приступом ратей? Ввергать
меч, с неясным при такой нуже исходом? Чуть не спросил (удержался, не
спросил!): <Мыслишь, мол, что не разобьют нашу рать тута, аки Олег Иваныч
под Рязанью?> Оскорблять брата не стоило. Сдержал вопрос, сдержал и
невольный упрек...
поврозь. Начали входить, зарассаживались воеводы. Уже все ведали, что
Новгород приготовился к приступу и выставил рать у копаницы, за валами
Славенского конца.
ежели до того дошло, то брать город приступом не стоит: ратных загубим и
княжчин не возьмем!
на что в глубине души надеялся Дмитрий, не последовало. Дмитрий опять
начал тяжело сопеть, что у него означало глухую обиду, но иногда и
невольное согласие с мнением большинства. Порешили к городу не приступать,
а сожидать нового новогородского посольства. Не тот уже был город, что при
Андрее Боголюбском, не те и низовцы! На то только и надея была.
полной тьме возок Алексия протарахтел по бревенчатой мостовой Славенского
конца, направляясь к торгу и Великому мосту через Волхов.
обгоняли владычный возок.
Скликали рати из пригородов, ковали оружие. Посад глухо роптал.
князь со своей силою стоит у Жилотуга! Вооруженные городские смерды
заполнили вечевую площадь, прихлынули к воротам. Впрочем, посланные в
дозор конные отряды москвичей за Жилотугом не обнаружили. Невзирая на то и
пользуясь самостийным вечевым сходом, новогородцы избрали новое посольство
к великому князю: архимандрита да с ним семь попов и по пяти житьих от
конца. Убытки и так превысили все мыслимые уступки: только великих
монастырей под городом было сожжено двадцать четыре, за Плотницким концом,
за валом, пожгли все хоромы выходящих за валы улиц, да грабежи по волости,
да погибший купеческий товар в рядках, да полон, да грабежи, начавшиеся в
самом городе...
передать горожанам своей твердости, да и сами вятшие начали сомневаться и
роптать.
давали черный бор и княжчины, соглашались принять княжеского наместника на
Городец, просили лишь оставить им кормленого литовского князя, на что
Дмитрий, поворчав и погадав с боярами, согласился наконец. Большой войны с
Новгородом начинать в самом деле не стоило!..
великому князю немедленно. А пять тысяч положили на заволочан, поскольку
те же участвовали в походе на Волгу, и тотчас послали выборных брать то
серебро с Заволочья. Сколько здесь было справедливости, а сколько
лукавства - выехать за счет окраин, свалив свои шкоды на двинян, - судить
не будем.
Новгороде, от Ямен повернул рати назад.
выбоинах пути и с горем понимая, что самому ничего этого не надобно. Нужна
Овдотья, к четвертому десятку лет вошедшая в полную женскую силу, нужна
теплая, хорошо вытопленная горница, нужно получить хоть какую весточку от
сына Василия - жив ли хотя? А это все - и серебро, и укрощенный Новгород,
и упорно собираемые под руку мелкие князья и княжества, Белоозеро,
Галицкие и Ростовские волости, и трудный мир с Олегом, и нынешнее одоление
новогородцев, и даже предстоящий брак Сонюшки с Федором Ольговичем (И к
добру! Не в Литву поганую, а на Рязань, рядом! Станет хоть повидать дочерь
когда!) - все это надобно было уже не ему - княжеству, земле! Тем, еще не
рожденным, русичам, которые придут вослед, когда его, Дмитрия, как и его
верной Дунюшки, уже не будет в живых. Сейчас как никогда чуял он величие
веры над бренностью жизни человеческой и, вспоминая своего покойного
наставника <батьку Олексея>, тихо плакал, шепча слова покаянного псалма...
качнулся, остоявшись в сенях. Почему надобно ехать отсюдова в Буду, а не к
себе на родину? Потому только, что воевода Петр ходит под венгерским
крулем? Да и круль ихний, Людовик, померши! Там, слышно, вдова еговая
сидит на престоле! Чепуха какая-то, бестолочь... Однако, где тут? Он
двинулся по темному переходу сеней, толкнулся в одну дверь, в другую...
Вдруг услышал свою, русскую речь, и не понял даже спервоначалу, кто
говорит, а задело, что говорили о нем и так, как никогда не говорилось ему
в лицо.
Москва?
и другого, первого). - Будет Юрий заместо ево!
голос, путевого боярина Никанора.
слыхал. В мозгу полыхнуло пожаром: Акинфичи! Не по то ли Свибл и медлил
его вызволять из Орды? Чужая душа потемки, и открещивался, бывало, когда
намекали ему, а... не ждал ли Свибл батюшкиной кончины?! Вспыхнуло и
словно ожгло. Он пьяно прошел, распахнув, расшваркнув наружные двери.
Заворотя за угол и досадливо оглядясь, нет ли каких баб поблизку,
помочился, стоя у обмазанной глиной стены... Заправляя порты, столкнулся с
выбежавшей следом прислужницей, залопотавшей что-то по-местному, отмахнул
рукой - не надо, мол!
ничегошеньки не знает о нем! (И он не знал ничего из того, что творилось
Акунин Борис
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Круз Андрей
Круз Андрей