споре с Москвою.
словно сюда, к нему, может донести стоны и шум сражения. Взглядывает
вверх, на облака (светает!), видит призрачных воинов розовеющей зари,
устремляющих свой облачный бег туда, к Дону.
князю Митрию ушел... Дак потому... Удальцы наши в сумненьи, вишь! Татары
Москву разобьют и нас не помилуют!
Дмитрия, я сам остановлю его на засечной черте! Что пока мы стоим тут,
Ягайло не посмеет двинуть полки! И только потому, что мы - здесь! И только
потому татары не зорят Рязанскую волость! Были бы мы там, они послали бы
комонных сюда, в зажитье! Понял? Внял? Иди! - Он отворачивается. За ним
стан, за ним испытанные воины, и они хотят драться. Но их мало! И никогда
ему, Олегу, не собрать такой ратной силы, какую повел этот щенок Дмитрий
умирать на Дону!
богатыри текут прерывистой чередою туда, в чужую ордынскую сторону... Что
сделает Дмитрий, победивши Мамая? Обрушит свои полки на него? Снова, как
после Скорнишева, захватит Рязань? И все-таки он, Олег, не ударит ему в
спину! Никогда! Почему? Он срывает сосновую шишку, шелушит ее твердыми
пальцами... Никогда... Понимает ли это Дмитрий? Верно, все-таки понимает,
раз повел незаботно полки к Дону, заручившись не грамотою даже, а
высказанным устно и переданным через третьих лиц полусогласием. Да, но
понимает ли Дмитрий сейчас, когда он освободился от постоянной опеки и
помощи владыки Алексия, что значит само слово святое: русская земля?!
вечеру. Олег молча, смуро выслушал то и это, кивнул, велел готовить коней
на утро для себя и дружины. (Встречать Дмитрия после победы он не хотел
вовсе!) Нимало не сомневаясь, предвидел и на сей раз очередную шкоду
московского соседа. (И совсем не удивил тому, когда победитель Мамая
посажал в оставленной им Рязани своих наместников, которых, впрочем, Олег
вскоре согнал без особого труда.) Содеяв все и все наказав, почуяв
мгновенную смертную усталь, забрался в шатер, велев не тревожить себя
больше, рухнул в кошмы и уснул безрадостным сном стороннего гостя на чужом
богатом пиру. Не ему слушать торжественные радостные колокольные звоны, не
ему встречать возвращающуюся с победой премного поредевшую рать. И скажет
ли кто когда, что в совершившемся нынче на Дону одолении на враги есть и
его сторонняя доля?
случалась болезнь от долгой езды верхом, у татар такой болезни не было
никогда.
дал себе и минуты отдыха. Он разослал во все концы гонцов с приказом всем,
кто может сидеть верхом, собираться к нему. Расчет (ежели это был расчет,
а не дикая нерассуждающая ярость) был верен. Дмитрий наверняка, воротив с
победою, распустит по домам усталых воев, и тогда нежданный набег на
Москву некому будет остановить. Одного не учел Мамай - усталости войска. В
него перестали верить уже там, на Дону, а он и о сю пору не ведал этого.
Не явились фряжские советники, что скакали ему всугон, уходя от плена, и
не знал, что те устремили не в ставку Мамая, а прямо в Кафу, и сейчас там,
в Кафе, заседает городской совет, решая, что делать далее. Ибо, что бы ни
совершалось с ними, упорные генуэзские мореходы, купцы и грабители,
никогда не соглашались признать себя побежденными. Не вышло одно - надобно
тотчас пробовать другое. Даже у республики Святого Марка не было такого
неистового упорства, потому и из Галаты, под Константинополем, выбить их
ни императоры, ни венецианцы никак не могли. Потому и здесь город за
городом переходил в их руки. Недавно пришел черед Судака, а теперь,
потеряв на Дону цвет своего войска, уцелевшие яростно спорили о том,
погибнет ли Мамай и не пришла ли пора потребовать у него назад те
двенадцать селений, отобранных им у республики еще в шестьдесят третьем
году...
Тохтамыш, коему его беки велят восстанавливать вновь величие
золотоордынского престола, ибо в головах у степных повелителей Белой и
Синей Орды тоже свои фантомы, они тоже не желают понять, что время ушло. И
ежели Мамай хотел сравниться с Батыем, то они мечтают восстановить славу
послебатыевых времен, во главе не с выскочкой из рода Кыят-Юркин,
враждебного Чингизидам, а с законным наследником великого повелителя
Вселенной. И от Тохтамыша требуют теперь посадившие его на престол
Урус-хана беки того, к чему Тохтамыш неспособен - и будет неспособен
всегда! Но беки ведут своего нового повелителя, и выбора у Тохтамыша нет,
уклониться нельзя. Неугодного хана в степи попросту убивают.
мгновенно. Мамай собрал новую рать, посадил на коней семидесятилетних
стариков и четырнадцатилетних мальчиков. Многие, впрочем, из
разноплеменного прежнего воинства к нему не пришли. Собрал уже к исходу
сентября, проявив невероятные даже для него быстроту и упорство. Но вести
эти войска на Дмитрия ему не пришлось. Как раз в эту пору Тохтамыш перешел
Волгу.
осеннюю громаду волжской воды не понимая сам, как они сумели это содеять.
Вниз по реке плыли сплошным хороводом, точно весенний лед, вязанки камыша
и хвороста. Татары хлопотливо освобождали от камышовых связок телеги и
арбы, которые только что, превращенные в плоты, одолевали реку. Васька сам
плыл, толкая перед собою камышовый плот, куда было сложено верхнее платье,
сапоги и оружие, сам волок за собою фыркающего коня, что сейчас,
по-собачьи встряхивая всем телом, освобождался от излишней влаги. И как же
долго это было! И как несла и крутила волжская вода! (А как он сам плыл
украдом на левый берег, спасаясь от плена, и колодка служила ему плотом?)
Но сейчас переправлялось громадное войско, и переправилось все, мало кто
растерял оружие, утонул или утопил коня! Он измерил на глаз долготу
водного пути, восхищенно покрутил головою. <На лодьях бы неделю возились,
а так, плывом, в один день!> - поразился вновь.
песчаному берегу, разогревая взмокшего жеребца. Осенняя вода тепла, а
степные кони неприхотливы, и все же...
берег. Варились шурпа и конина. Котлы тоже плыли через Волгу, привязанные
к охапкам камыша, а вот овец не было, овечье стадо плывом не перевезешь.
Скот, особенно мелкий, надлежало добыть у противника. С мстительным
чувством удовлетворения завидел Васька назавтра отбитое стадо баранов и
какого-то татарина из Мамаевого иля с колодкой на шее. Поноси-ка, поноси и
ты теперь! Он не ведал еще, как совершится дело, но надея была, что
Тохтамыш победит. Иначе опять бежать! И куды? Или вновь на кафинский
базар, а там на галеру гребцом - ни свету, ни роздыху не видеть до гроба
дней!
промчался в шелковом зеленом халате сверх чешуйчатой хорезмийской брони, в
мисюрке арабской работы и оглянул их, рядовых воинов, хищно раздувая
ноздри. Видно, еще не упился властью, не обык, не было ленивого
превосходства и надменной скуки в очах, что вернее всего, даже и в одежде
простой, отличает повелителя от простого людина.
степи крылья своего войска и захватывая без разбору все встречающиеся
стада и кибитки. Ночами варили и жарили мясо, из утра двигались без
передыху весь день, только пересаживаясь с коня на коня.
что готовилось в тиши тайных, с глазу на глаз, переговоров, о чем шептали
беки и для чего скакали ночью в опор ханские гонцы. Прояснело лишь на заре
того дня, когда вдали запоказывались ряды Мамаевых полков.
продолжал идти мелкою рысью, <на грунах>, удерживая коней.
которым подружились еще за Волгой. Тот глянул с прищуром, поцокал, рукою
показал Ваське: саблю, мол, убери в ножны! Они уже ехали шагом, и Васька,
у которого перед ожидаемой сшибкою стало сухо во рту, не понимал ничего.
спрыгивать с коней. Некоторые опускались на колени, клали перед собою на
землю оружие.
Мамаевого иля. Орда объединилась вновь.
не захотели стать предателями. Мамай, бледный от страха и гнева, ускакал
от войска с немногою свитой верных ему и связанных родством и
побратимством людей. Забравши в юрте казну, золото и товары, устремил
далее, в спасительную Кафу, где надеялся пересидеть или податься на Запад,
выжидая, наконец, когда (он еще надеялся на возвращение!) тут перессорят
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Афанасьев Роман
Земляной Андрей
Березин Федор
Посняков Андрей