друг с другом и беки вновь созовут его на ордынский престол.
которое сблизилось с передовою Тохтамышевой заставою и, переговорив о
чем-то, двинулось дальше, прямо к шатрам нового повелителя Орды, теперь
уже не Золотой, а Большой. Иначе, узрев, долго бы думал Мамай, прежде чем
скакать в Кафу!
Дыхание моря... Скалистые кручи, и дорогая каменная корона крепостных
стен, ползущая вверх по горе - Кафа!
что ордынские мусульмане пьют, поднесли молодого вина. Мамай был весел и
весело ждал к себе старого своего знакомца, консула Джанноне дель Беско.
связанные с долгими заседаниями дела. (Просидевши день в канцелярии, можно
было потерять половину урожая!)
синдиков, перед которыми обязан отчитываться консул, ни управляющих
финансами... Даже военные чины, даже надзиратели, музыканты и личная
охрана консула были заняты на виноградниках и давильнях. А тут уже дошли
вести о полном разгроме Мамая! А тут - опустошенная казна! И - как быть с
требованием: <чтобы консул не делал расходов, превышающих его доходы>;
чтобы <не отдавал на откуп соляных рудников и варниц>; <чтобы шкиперы
приходящих судов не принимали на борт беглых рабов>; <чтобы чиновники,
берущие взятки...> Тьфу! Да каждый приезжий и каждый избранный чиновник -
не важно, в совет старейшин, в комитеты, в торговую палату или суд, не
исключая и самих синдиков - только и мыслит, как бы нажиться на прибыльной
торговле с Ордой, на тайной продаже рабов и икры, наживаются даже на найме
солдат для охраны Кафы, Чембало и Солдайи! Уследи тут! И что теперь, когда
даром истрачена казна, когда погибли тысячи, когда еще неясен итог
переговоров с этим новым ханом Тохтамышем, который пожелает ли вернуть
Генуе захваченные Мамаем двенадцать селений?! А без того ему, Джанноне
дель Беско, консулу Кафы, явно не сносить головы, когда его отзовут и
Республика святого Георгия потребует отчета обо всем, что содеяно тут, и
об истраченных суммах, и о погубленных человеческих жизнях!
поход был чистейшим безумием. Тем паче - ползут подлые слухи, раздуваемые
греками, что Пьеро Дориа давно уже погиб в сражении, и что вся генуэзская
армия сдалась венецианцам под Кьоджей, и что, следовательно, война с
Республикой Святого Марка безнадежно проиграна, а ничтожный Палеолог
теперь усидит на троне и судьба Тенедоса повисла на волоске... Да что
Тенедос! Галату бы нынче не потерять!
его, засидевшегося тут на целых четыре срока, республика, наконец, отзовет
обратно?
него, точно волки! Ему придется отвечать и за скорый суд (почасту к суду
не вызывали трижды, как надлежит, а попросту посылали исполнителей:
привести ответчика в управление!), и за дела собственного викария, и за
то, что он не ограничивал плату нотарию и писцам установленными суммами,
что за пропуски заседаний взыскивал с чиновников не полагающиеся двадцать
пять аспров, а гораздо более, что мирволил шкиперам приходящих судов в
залоговых суммах (какие залоги во время войны?!), что не всегда поручал
писать доклады одному секретарю, что в совете старейшин у него жители Кафы
составляют не половину, а три четверти состава и купцов в комитетах было
больше, нежели дворян... А из кого прикажете набирать магистраты, когда
блокада держит по году генуэзские корабли в проливах и когда надобно изо
всех сил угождать местному населению? Да ведь и сами синдики советовали
ему поступать именно так! Но эти советы нигде не записаны и не утверждены
печатью республики!
возьмут в толк, что Кафа не Генуя, что держать консулу тут одну верховую
лошадь просто смешно! Что и пятисот сонмов консульского жалованья не
хватит, ежели все <лишнее> нанимать и покупать самому, не залезая в
городскую казну! Что невозможно ограничивать чрезвычайные расходы
пятьюстами аспров, когда имеешь дело с Ордой, когда шестьдесят аспров
стоит воз дров, когда сто аспров уходит на ежемесячное содержание лошади,
когда тощий петух на рынке, и тот стоит шесть аспров! И попробуй тут
подносить подарки хану, не истратив более пятисот аспров! Подарки,
стоимостью менее двадцати флоринов, - убожество!
него! А как без русского переводчика в Кафе? И за что только не спросят?!
Даже за то, что позволял, за плату, жечь огонь в харчевнях по вечерам,
после колокольного звона!
стол и глубоко запустив пальцы во взлохмаченные волосы, когда в полутемную
мрачную залу вступил служитель и повестил о прибытии Мамая. Он даже не
враз понял, о чем идет речь. Мамай? Почему Мамай?! Мамай - это было
вчерашнее, от него ведь уже отреклись! Все про него было решено на совете,
с ним, почитай, заочно уже расправились...
камзол, пригладил волосы, туже затянул кожаный пояс с подвешенными к нему
ножнами кинжала и кошельком. Так! Мамая совет Кафы, в лучших традициях,
поручает ему, и посмей он не исполнить решения совета! А ежели
когда-нибудь, где-нибудь... Отвечать будет он! Один он! Проклятие!
немедленно собирать совет! Пусть оставят свои давильни! Немедленно
вооружайте воинов! Я сам еду к Мамаю! - Джанноне шагнул из-за стола, с
презрением, глянув на забытый налоговый реестр, который въедливо проверял
час назад, выискивая, что еще можно было бы обложить налогами. И где
скрупулезно перечислялось: <...С четырехколесного воза, маджары, с зеленью
надлежит брать семь аспров налога; с воза арбузов - десять, воза огурцов -
восемнадцать, а с баржи огурцов, сахара - сорок пять аспров; с воза дынь -
тридцать, с сахара каштанов - двадцать пять, а с монерия с каштанами -
сорок пять>. Глаза еще бежали по строчкам: барка осетров... мясная
лавка... барка с устрицами... с продавца вина... с хлебника... с воза лука
или капусты... воз дров... воз стерлядей... маджара с виноградом... с
молочницы: один аспр за три месяца...
вопросом: сколько высочайшая Республика Святого Георгия получит нынче с
хана Мамая?
Гаццано, что, отчаянно работая удилами и острыми краями тяжелых дубовых
стремян, гнал своего коня, торопясь присоединиться к депутации,
назначенной для встречи разбитого повелителя Орды. Почти не ожидая
Гаццано, лишь взглянув на окруживших его конных оргузиев, дель Беско
натянул удила. Конь понятливо согнул шею и, встряхнув гривою, пошел ровною
плывущею иноходью. Таких коней не вдруг обретешь и в Орде! Знал консул,
что для этой встречи никого собирать не надобно, сами прискачут!
(Непочтительно подумалось: <Как вороны на падаль!>) Даром, что <падаль>
была еще жива и совсем не догадывалась о своей близкой участи...
ощущению схожий со вкусом сока граната, интерес к этому обреченному
властителю, и, пытаясь разглядеть в глубине шатра разбитого полководца,
едва не споткнулся о порог. Чуть насмешливо и печально подумалось, что за
подобную промашку еще недавно можно было в ханской ставке заплатить
головой!
смехом. До того ни разу, кажется, Джанноне не слышал у Мамая такого
дробного, чуть угодливого, купеческого хихиканья - точно бы повелитель
после измены войска сам уменьшился и опростел. На мгновение даже и убивать
его расхотелось.
спутникам консула, примчавшим на взмыленных конях и в сей миг в свою
очередь вступавшим в походный шатер свергнутого повелителя.
вишни, виноград, изюм, миндаль и конфеты; поставили оплетенную бутыль
темного стекла с мальвазией, хлеб и сыр. Мамаевы рабы расставляли кожаные
подносы с вареною бараниной и мясом жеребенка.
обреченного татарина и все не понимал, забывая о том, что тайное решение
городского магистрата Мамаю неведомо. А тот все сиял улыбками, все угощал,
любуя фрязина взором, повторял громко:
после, увидишь! - Он сверлил консула сузившимся взором, и только тут в
глубине Мамаевых зрачков увидел Джанноне жесткий, настойчивый и недобрый
блеск. <Верит ли мне он?> - подумалось с тенью тревоги.
после разгрома, не откачнутся ли фряги от него? (Иного представить себе он
не мог.)
Судьба - это игра в кости! Тохтамыш перессорит с беками, огланы его
предадут! Я подыму буджакских татар, найму железных рыцарей и разобью
Тохтамыша!
понять татарина (неужто он до того доверчив?).
Белов Вольф
Курылев Олег
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Лукин Евгений
Акунин Борис