жена - и работник, и друг, и хранитель дома, и боец, в трудный час
вражеского набега с луком в руках становящаяся на защиту юрты, хозяйка, во
всем равная мужу своему.
Повелитель приходит к ним не всегда, когда захочет, - он должен являться к
своим женам по очереди. В ответ они кормят, ублажают, одевают в новое
платье господина своего, и это последнее творится также по обычаю, по
закону. Поэтому женам постоянно нужны подарки подвластных князей:
паволоки, бархаты, сукна и парча. И каждый князь, каждый посол из чужой
земли не забывает оделить добром каждую из катуней царя царей, кесаря и
владыки мира, хана Золотой Орды.
трапезой. Жены рожают наследников. Жены, старея, приобретают силу и
власть, смещают неугодных им темников и князей, могущественно вмешиваются
в дела престолонаследия, и как раз в те годы, когда уже ни о какой
постели, ни о каком обольщении повелителя и речи идти не может. Восточное
плоское лицо в сетке морщин. Сухие руки. Мешки под глазами. Властный
взгляд узких, как бы полуприкрытых от режущего ветра степей глаз. Да, яд,
да, кинжал, петля ли, удушающая строптивого. (Впрочем, иногда и самой
приходит платить жизнью в этой борьбе.) Нет только одного: гаремного
затворнического бесправия, томлений чувственности среди благовоний,
роскоши и безделья. Не меньше, а, быть может, больше аристократок
европейского средневековья участвуют ханские жены в политической грозной
борьбе. И стареющий Узбек, решая судьбы престолонаследия и власти в
русской земле, был в руках своих жен и жен сыновей своих (не забудем тогда
еще молоденькой Тайдуллы, любимой жены Джанибека!), точно так же, как и в
руках своих могущественных придворных.
должен был назначить его по закону, по правилу, выдуманному отнюдь не
монголами. Он и сам хотел поступить именно так... Но все ли оказались
согласны с решением повелителя? (Опять не забудем Тайдуллы!) Ибо можно
было поступить иначе. Ведь и сам Узбек, в конце концов, наследовал своему
дяде, а не отцу, и это было тоже по закону. И еще по закону, по самому
первому закону монгольской орды, хана полагалось выбирать на курултае -
самого достойного среди потомков великого Темучжина. И это тоже
учитывалось кем-то из вельмож двора, из татарских беков, в руках которых
были степные воины, то есть земля и власть. И тут уже недолго становило и
до резни за эту власть, недолго до утверждения права силы над силою права.
А при этом очень и очень надобным оказывалось урусутское серебро. И это
тоже учитывалось многими. И потому, посылая войска в Хорезм, Узбек и
вручил их своему старшему сыну Тинибеку, наследнику престола. (А кому
вручали серебро бояре московского князя? Тинибек не пожелал встречи с
Симеоном, ни помочи ему не восхотел оказать из гордости и пренебрежения к
настырному московиту.)
урусутских князей вручить владимирский стол? Ради них, детей своих,
которые (Узбек не был уверен в этом) не станут ли на его могиле резаться
друг с другом за власть?
тяжелую болезнь, он подолгу молился Аллаху - да вразумит его, повелителя
полумира... Но уже сквозь всегдашнюю самовлюбленность чуялось, что и мир,
повелителем которого он был более четверти века, так же обманчив и зыбок,
так же тленен, как и земная оболочка бессмертной души. Где же, в чем то
прочное, в поисках чего он истратил свою жизнь? (И верил сам, что искал
твердого и непреложного, а не обманных утех, не мишуры внешнего
великолепия.) Его обманули шейхи и суфии, его обманул египетский султан,
его обманывают советники и жены. Его, как кажется порою теперь, обманула
сама жизнь...
под горячее осеннее солнце в пожелтевшую, серебряную от ковыля степь. Небо
было высокое, выцветающее по краям, и, высокие, шли по нему верблюжьим
караваном редкие белые облака. Уже ни к чему утехи плоти, драгоценности
разных земель, индийские прозрачные камни, пестроцветные наряды и шелка...
Он ехал шагом, опустив поводья, плывущая поступь иноходца врачевала душу.
Все-таки он был и остался кочевником, правнуком степных батыров, вручивших
ему этот завоеванный ими мир. За ним и вокруг него ехала свита, нукеры,
князья, темники со своими нукерами, сыновья, все трое. Там, в отдалении,
раскинутою по широкому полю облавою рысили, перекликаясь, воины. Где-то
сзади трусили кони союзных князей, коим участие в ханской охоте так же
вменялось в обязанность, как в землях франков зависимым от государя
владетелям многочасовое присутствие на дворцовых приемах...
подымая руки в кожаных перчатках, выпускали все новых и новых птиц. И вот
уже струистыми качаньями сухой травы начали обозначаться следы убегающей
дичи. Мелькнула поджарая степная лиса, вторая, третья. Бежали, кидаясь то
вправо, то влево и раскачиваясь на ходу, дрофы. Зайцы порскали, ошалев,
серыми комками подкатывали под ноги коней. По краю земли и неба, откинувши
к спине острые рога, пролетела стайка джейранов.
появляясь и исчезая вновь среди пологих возвышений холмистой равнины, его
воины смыкали облавное кольцо. Скоро вся масса зверья, полетит, покатит и
поскачет в его сторону.
завершеньем ременной плети, одним ударом которой опытные наездники
просекают голову волку. Стоял и смотрел. Тонко трепещущие в воздухе,
летели копья. Оттягивая до уха тугие тетивы, ханские нукеры на глазах у
повелителя пускали стрелу за стрелою, и от каждой тот ли, иной зверь,
споткнувшись на бегу, катился в изломанное крошево трав. Закидывая
хрипящие морды, истекая пеной и кровью, валились, не доскакав до изножья
холма, сайгаки. Прямо у его стремени один из телохранителей, подняв плеть,
свалил ловким ударом степную лису. Звери метались, сбиваясь кучами.
Конники подскакивали все ближе. Начиналась бойня. Уже спешившиеся воины
стаскивали за ноги в кучи убитых зверей, считали добычу. Разгоряченные
охотою, промчались вдали дети коназа Ивана. Старший - в светлой,
травчатой, развевающейся одежде: рукава завязаны сзади, полы летят по
ветру, руки терзают поводьями губы скакуна (урусуты всегда излиха мучают
коней на скаку!) Мальчики-братья, обогнав его, уже в гуще звериных тел.
Вот один из них, высокий, ладный, оглянул на старшего брата, глазами
спросил: <Можно ли?> - и, получив разрешающий кивок, поднял короткое
копье.
повел шеей, скосил глаза. Тинибек был далеко, чуть видный среди своих
нукеров. Джанибек впереди, сближался сейчас с урусутским князем. Хыдрбек
где-то за спиною отца. И все поврозь. Да, конечно, о коназе Семене говорят
ему с утра до вечера, и все-таки...
Средний сын Узбека глядел на московского князя пристально, словно что-то
тщился вопросить, передать, но все было не по времени и не по приключаю.
Лишь тут, на охоте, они нежданно столкнулись лицо в лицо.
одинокого, казалось, поджидавшего его всадника. Он не вдруг признал
Джанибека и растерялся немного. Они стояли друг против друга у подножья
холма, скрытые от проносящихся вдали с гортанными выкриками комонных.
Его конь стоял, поводя боками, и, чутко подняв голову, поворачивая то
одно, то другое ухо к ветру, слушал далекие звуки рогов и трещоток
загонщиков. Симеон, вспомнив к случаю затвержденные когда-то слова,
ответил царевичу татарским приветствием. Они шагом, не сговариваясь,
поехали бок о бок. Из длинной татарской фразы Джанибека Симеон, однако,
понял всего слова два и растерянно улыбнулся, отнесясь к нему русскою
молвью, которой, в свою очередь, не понял Джанибек и тоже улыбнулся в
ответ, чуть растерянно, а чуть-чуть и лукаво. Веселая искра взаимной
приязни, вспыхнувшая в сей миг, пробежала между ними, словно огонь по
сухому валежнику, съединив того и другого внутренним душевным пониманием,
и они стали, часто взглядывая друг другу в глаза, подбирая татарские и
русские слова, замолкая и в те поры любовно усмехаясь своему бессилию,
толковать о чем-то не очень понятном каждому и, напротив, очень понятном
обоим вместе, пока, наконец, на изломе долины, у самого подножья размытого
дождями кургана, Джанибек, оглянув посторонь и остановив коня, не протянул
руки Симеону, и тот готовно схватил эту смуглую, гладкую, пропахшую конем
и полынью руку и сжал во взаимном твердом мужском пожатии, после чего
Джанибек гикнул, поднял скакуна вскачь и, не оборачиваясь, вылетел на
вершину бугра, а Симеон, безотчетно верно поняв собеседника и его опасенье
внимательных глаз соглядатаев отцовых, круто заворотил и поскакал логом
совсем в иную сторону, будто и не встречавши молодого ордынского царевича.
животных. Хыдрбек и Джанибек трусили по сторонам. Вот вдали показался
соловый конь Тинибека. Уже воротился нукер, посланный созвать урусутских
княжичей, детей Ивана. А вот и они сами скачут, приближаясь на запаленных
конях. (Коня не надо все время дергать за повода, дай ему самому лететь по
степи и слушай бег скакуна, слейся с ним!) Вот они уже близко, видны
румяные, разгоряченные лица... Запаренные, на запаренных конях - таковы
урусуты во всем, задорны и нетерпеливы! А как же их многодельные города и
упорные пашни? То - другое. То там, у себя... Неведомо как.
ответ и приложил ладонь ко груди.
дернул удилами храпящего, теряющего клочья пены скакуна и поскакал вперед.
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Белов Вольф
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Зыков Виталий