несколько ступеней возвышенном и ярко раззолоченном стуле, как на
троне. Перед нею лежала книга, в которой она записывала приход и
расход. В самом деле она в своей ресторации царица. Толпа слуг по
одному мановению ее бросается в ту или другую сторону и выполняет
все приказания. Нам тотчас накрыли особый стол на троих; явился
слуга, подал карту, и должно было выбирать для себя блюда. Я
взглянул и остановился. До ста кушаньев представлены тут под
такими именами, которых у нас и слыхом не слыхать. Парижские
трактирщики поступают в сем случае как опытные знатоки людей: они
уверены, что за все то, что незнакомо и чего не знают, всегда
дороже платят. Кусок простой говядины, который в каких бы
изменениях ни являлся, все называют у нас говядиною, тут,
напротив, имеет двадцать наименований. Какой изобретательный ум!
Какое дивное просвещение! Я передал карту Б*. Он также ничего не
мог понять, потому что, говорил он, у нас в губернских городах
мясу, супу и хлебу не дают никаких пышных и разнообразных
наименований: эта премудрость свойственна только Парижу. Отчего
ж, скажешь ты, мы так затруднялись в выборе блюд? Оттого, что
надлежало выбрать непременно те именно, которые тут употребляются
в ужине. Попробуй спросить в ужине обеденное блюдо, которое тебе
пришлось по вкусу, и тотчас назовут тебя более нежели варваром,
более нежели непросвещенным: назовут тебя смешным (ridicule).
Тогда ты уже совсем пропал: парижанин скорее согласится быть
мошенником, нежели прослыть смешным! Предварительные наставления
приятелей наших в Шалоне вывели, однако ж, нас из беды. Мы
выбрали кушанья, поели прекрасно, заплатили предорого, получили
несколько ласковых приветствий от хозяйки и побежали через улицу
в свою квартиру.
Здесь в полночь еще очень рано, а в 2 часа ночи - не поздно. Сижу
у растворенного окна и смотрю на Пале-Рояль, который еще
светится, но не шумит. Король не велел ему сегодня шуметь.
Двадцать лет сряду он бесился день и ночь и в первый только раз
замолк.
Вот огромный дом, вот замок, вот целый город, называемый
Королевскими палатами (Пале-Рояль). Напиши подробную историю
Пале-Рояля, историю его владельцев - и будешь иметь историю всех
важнейших перемен во Франции, историю изменения нравов и упадка
их.
В 1636 году кардинал Ришелье воздвиг огромное здание в улице
Сент-Оноре и назвал его Кардинальскими палатами. Многие нашли
название это высокомерным, неприличным. Об этом происходили
жаркие споры, но Анна Австрийская пресекла их, назвала палаты
вместо Кардинальских Королевскими (Royal) и поселилась в них.
Людовик XIV отдал на время дом сей брату своему, герцогу
Орлеанскому, который и назвал было его своим именем. Во время
революции назывался он палатами равенства (palais d'egalite). Но
наконец, гораздо прежде, нежели сам король Французский, вошел он
в древние права свои и стал называться опять Королевским. В
сем-то Пале-Рояле человек может найти все, что нравится
благородному и низкому вкусу; все, что очаровывает, острит и
притупляет чувства; все, что крепит и разрушает здоровье; все,
что украшает и зарезывает время[1*]; и, наконец, все, что питает
развратные склонности и выманивает из сердца добрые навыки, а из
кошелька деньги! Развертываю книгу "Указатель Парижа" и смотрю,
что в ней сказано о Пале-Рояле. "Честь и добродетель изгнаны из
мест сих. Алчность к золоту, картежная игра, плуты, обманщики и
целые толпы прелестниц со всеми силками и приманками их встречают
тут неопытную юность! - так говорит писатель о верхнем этаже и
продолжает: - Обманутые иностранцы называют Пале-Рояль
средоточием деятельности, удовольствий и забав Парижа; а человек
благоразумный назовет его средоточием соблазнов!" Вот что говорят
сами французы о Пале-Рояле в книгах своих, продающихся в самом же
Пале-Рояле. Завтра осмотрю и опишу это любопытное здание, а
теперь уже поздно. Прощай! <ї>
Вот чистая, пространная, красивая площадь, которая теперешнее
название получила оттого, что еще Людовик XIV, в молодости своей,
забавлялся на ней рыцарскими играми древних каруселей. Наполеон,
уничтожив кучу старых строений, придал, ей много красоты и
пространства. Здесь-то любил он дивить и забавлять народ
парижский блестящим строем своей гвардии. Известный Изабе
обессмертил в знаменитой картине Наполеона и гвардию, представя
их в полном, воинском блеске на этой площади, которая,
расстилаясь пред самым дворцом Тюльерийским, ограждена красивою
решеткою. О площади довольно, но скажем о том, что почитается
главнейшим украшением ее. Против самой средины устроены пышные
триумфальные ворота по образу знаменитых врат Септимия Севера; и
на сих-то воротах представлена колесница, управляемая двумя
позлащенными богинями побед и запряженная четырьмя бронзовыми
конями. Ни колесница, ни победы, новыми французскими художниками
сделанные, не остановят знатока, но кони заслужат полное
удивление его, дивя и изумляя даже и не знатоков.
Они полны огня и жизни, сии четыре коня!.. Какая красота в
статях, какая правильность в размере!.. Мы видим их на полном
бегу, или лучше сказывать, в полете!.. Кажется, слышишь, как
храпят и сарпают, и видишь с искрами дым! Сие совершенное
произведение древнейших художников переходило из века в век и
почиталось драгоценнейшим трофеем разных побед. Чудесна судьба
сих коней! Сотворенные одним из величайших художников греческих,
долго украшали они великолепный Коринф. Победоносный Рим, отняв у
Греции свободу и сокровища, почитал коней сих перлою добыч своих.
Рим гордился ими, доколе Константин, перенеся престол в Византию,
велел перевезти туда и их. Из Константинополя перешли они на
площадь святого Марка в Венецию, а оттуда на площадь
Тюльерийского дворца! Приятно видеть такое уважение народов к
великим произведениям искусств. Но странно, что, уважая творение,
часто забывают творца. Гомер и Корреджио, которых произведения
живут в веках, умерли с голоду! Где дарование, которое бы вполне
награждено было при жизни?
У людей часто нужно только умереть, чтоб сделаться бессмертным. И
начинают жить со дня, как будут мертвы!
Так сказал о великих людях один из почтенных отечественных
писателей наших. <...>
Кардинал Мазарини первый ввел во Францию оперу, известную дотоле
только в Италии. В 1646 году итальянские актеры в первый раз
забавляли Двор. Вскоре изобретены удивительные машины, которые
впоследствии усовершенствовались до чудесности. Музыкальные
творения Люлли и Рамо долго были единственными сокровищами этого
театра. Глюк и Пуччини появились после них. Каждый из обоих имел
за себя множество голосов. Французы спорили с жаром о
преимуществе дарований, и сей-то спор произвел две стороны,
известные под именем глюкистов и пуччинистов. Но спор прошумел и
кончился, а сочинения обоих музыкантов обогатили навсегда оперу
французскую. В другом отношении прославились Вестрис и Гардель.
Первый, особенно в чудесных плясках своих, искусными
телодвижениями умел выражать все оттенки чувств и страстей, умел,
так сказать, говорить глазам зрителей. Теперешний Оперный дом
построен уже в 1793 году. Снаружи нельзя узнать, чтоб это был
храм муз, но зато, побывав внутри, признаешься, что это точно
храм муз и вместе храм очарований.
Здесь-то представляются восхищенным глазам вашим все изменения
природы, все чудесные картины этого и того света. Тут часто видят
светлый Олимп, украшенный всем, что небо имеет в себе
прелестного, и вслед за сим является мрачный ад со всем, что
только есть в нем ужасного. Вечное пламя стелется по глубоким
мракам подземной ночи: картина ужасная! Но вдруг является картина
очаровательная: вечная весна, неувядаемая зелень, прелестное
жилище радостей представляется глазам вашим, и узнаете поля
Елисейские!.. Теперь, как мы были в опере, повторилось в балете
пред глазами нашими плавание Клеопатры по реке Сидну. Мы вошли в
ложу, очарование махнуло волшебною ширинкою - и 18 веков исчезли.
Поднялся занавес, пролилась река - и я увидел корабль Клеопатры.
Это точно тот, на котором плыла сия чудесная женщина! Розовые,
лиловые, белые и голубые паруса вместе с радужно-цветными флагами
Шилова Юлия
Семенова Мария
Каргалов Вадим
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей
Шилова Юлия