Чтение 40–й страницы книги ~Поиски вымышленного царства~

оказались за пределами сферы действия кара-киданьских порядков. На их
счастье, здесь было редкое население, состоявшее из некогда сильного, но
выродившегося племени тикин [є4]. Найманы (так называли их соседи,
употребив вместо этнонима прозвище) знали, что на новой земле их окружают
сильные и чуждые народы, и поэтому вместе с территорией они приняли в свою
среду остатки тикинов. В армии всегда есть нужда в пополнении.

Инанч-хан умер в 1201-1202 гг., а его войско распалось на две орды,
управлявшиеся его сыновьями: Таян-ханом и Буюрук-ханом. Братья не ладили
между собой, но, думается. причиной этого были не столько их характеры,
сколько воля их войск. При военной демократии хан больше зависит от
настроения своих воинов, чем воины от капризов хана. Кидани издавна любили
племенной строй и децентрализацию, называемую "союзом племен". Лишившись
того и другого вследствие решительности Елюя Амбаганя, они были вынуждены
повиноваться ханам, превратившимся в императоров. Но как только империя
пала и у власти встали простые члены племени, киданьские беженцы вернулись
к привычным формам общественного строя и разделились на два ханства (на
восемь просто не хватило бы людей).

Таким образом, мы можем констатировать, что в среде уцелевших от разгрома
киданей прошел процесс упрощения быта, культуры и общественных отношений.
Они вернулись к своему натуральному состоянию, стали храбрыми охотниками и
скотоводами, забыли китайскую грамоту и, поскольку потребность в
письменности у них сохранилась, заимствовали у уйгуров алфавит, кстати
сказать, куда больше приспособленный к их языку, чем иероглифика. А вместе
с алфавитом пришла идеология - несторианство, которое быстро вытеснило
пережитки представлений, не укоренившихся в народе. Первым последствием
распадения царства оказалось то, что гурхан Чжулху и Инанч Бильгэ Буку-хан
начали вместе самостоятельную политику, чем парализовали друг друга и
развязали руки своим многочисленным врагам.

Силы кара-киданьского гурхана были полностью скованы необходимостью
удерживать Среднюю Азию, где в это время усилился Хорезм. Эта страница
истории написана достаточно подробно [є5], и на ней мы не будем
останавливаться [*94].

Вернемся к найманам. Западная граница их была надежно прикрыта Алтаем. С
кыпчаками, обитавшими западнее Алтая, найманы установили добрососедские
отношения, и оба народа не беспокоили друг друга. Гораздо сложнее были
отношения на востоке. Центральную часть Монголии населяли кераиты,
принявшие несторианство еще в 1007-1008 гг. История их до XII в. совершенно
не освещена источниками. Первого зафиксированного историей хана - Маркуза
(Марк), носившего титул - Буюрук-хан [є6], легендарная генеалогия выводит
из потомства праматери монголов - Алан-гоа [є7]. Не будем отвлекаться,
проверяя, насколько соответствует легенда истории, для нас важно лишь то,
что кераиты считали себя близкими родственниками монголов. После смерти
монгольского Хабул-хана, прадеда Чингисхана [є8], Маркуз возглавил
кочевников для борьбы с чжурчжэнями, но судьба обошлась с ним предельно
жестоко. Его захватили в плен татары и выдали чжурчжэням. Маркуз погиб,
будучи прибит гвоздями к "деревянному ослу". Датируется это событие началом
50-х годов XII в. [є9].

У Маркуза было два сына: Хурчахус-Буюрук-хан, видимо, возглавил собственно
кераитов, а второй, носивший титул "гурхана" [є10], - союз кераитов с
монголами, потому что с этого времени у монголов появился собственный
государь - Хутула-хаган. Хурчахус умер около 1171 г. [є11], а его
наследник, Тогрул (Тоорил), ознаменовал вступление на ханский престол тем,
что казнил своих дядей. Это вызвало возмущение в народе, и "гурхан" сверг
своего племянника, который обратился за помощью к монголам. Есугэй-баатур,
отец Чингиса, возглавлявший в то время объединение монгольских племен,
пришел на помощь к изгнанному принцу и восстановил его на престоле. Гурхан
бежал на южную окраину Гоби, к тангутам [є12], и там получил от тангутского
правительства место для поселения своих сторонников.

В этом на первый взгляд незначительном эпизоде отразились две линии,
оказавшие влияние на ход исторических событий: государственная,
определенная общеазиатской политикой, и личная, связанная с характером
Тогрула, кераитского хана. Поскольку только сочетание обоих направлений
анализа может прояснить картину исторической действительности, придется
расчленить их и разобрать поочередно.

Около 1170 г. для всех степняков, способных соображать и оценивать
обстановку, было ясно, что над их родиной нависла грозная опасность.
Неукротимые чжурчжэни, основав империю Кинь, т.е. "Золотую", стремились к
тому же, что 500 лет спустя осуществили их потомки, маньчжуры, - к
владычеству над Азией. Но то, что без большого труда осуществили маньчжуры
в XVII в., использовав влияние ламаистской церкви, с которой они
сотрудничали, в XII в. встретило мощное сопротивление несторианской церкви,
уже испытавшей ужас китайских гонений (около 1000 г.). Поэтому все
кочевники, за исключением татар, были настроены против проникновения
чжурчжэней в степь. Даже монголы, отнюдь не христиане, активно поддерживали
несторианский блок. Этих сил было бы достаточно, чтобы остановить
агрессора, тем более что главные силы чжурчжэней увязли в Китае, но в самой
степи возникли помехи, благодаря которым идея активной обороны осталась
неосуществленной.

Разберемся в ситуации. Казалось бы, естественным вождем, вокруг которого
могли бы сплотиться кочевые и оседлые христиане, был кара-киданьский
гурхан, но Елюй Даши умер, а его наследники оказались в русле политики,
направляемой уйгурским купеческим капиталом [є13]

Для уйгуров конфликт с Китаем, какое бы правительство там ни
свирепствовало, был смерти подобен, потому что они богатели за счет
транзитной, караванной торговли и в случае конфликта не получили бы
необходимых им товаров. Поэтому-то они направили удар кара-киданей на своих
мусульманских конкурентов, на Среднюю Азию, и не финансировали их попыток
обратить оружие на восток.

Еще сложнее было положение в Тангуте. Долголетняя война с Китаем стала
традицией вражды, но появление мощной чжурчжэньской армии и слишком
свободное обращение чжурчжэней с договорными обязательствами вынуждали
тангутское правительство пересмотреть ситуацию и поддержать
античжурчжэньские силы как на юге, в Китае, так и на севере, в степи.
Потому-то и был принят ими кераитский гурхан, т.е. претендент на
командование объединенными силами кочевников. Но в самом тангутском царстве
не было единой точки зрения, и сторонник союза с Китаем был казнен по
требованию чжурчжэней в 1168 г., хотя его противники не добились союза с
империей Кинь (Цзинь), против империи Сун и монголов [є14].

Но больше всего мешал объединению кочевников тот самый племенной строй,
который они изо всех сил отстаивали. И тут пора перейти к личным симпатиям
и антипатиям степных вождей, от которых зависела свобода их народов. Ведь
каждый из них, вне зависимости от того, понимал он общую ситуацию или нет,
имел собственные интересы и хотел только, чтобы они совпадали с
общественными. В противном же случае, особенно когда дело шло о жизни,
никто не жертвовал собой, точнее, не давал сопернику убить себя лишь ради
того, чтобы абстрактная степная свобода не стала через десяток-другой лет
жертвой чжурчжэньского властолюбия. Таков был и Тогрул (Тоорил).

НАЙМАНЫ И КЕРАИТЫ

Биография Тогрула сложилась крайне тяжело. В семилетнем возрасте его
захватили в плен меркиты, и ханский сын толок просо в меркитских ступках,
потому что пленников было принято использовать как домашнюю прислугу.
Однако его отец сумел напасть на меркитов и спасти сына. Шесть лет спустя
Тогрул вместе с матерью попал в плен к татарам и пас там верблюдов, но на
этот раз, не дождавшись помощи из дому, бежал сам и вернулся домой. Уже эти
два факта указывают, что в кераитской ставке было неблагополучно. Дважды
пленить ханского сына враги могли только при попустительстве ханских
родственников и вельмож. Это отчасти объясняет ту злобу, которую Тогрул
стал испытывать к своим дядям, злопамятность, повлекшую их казнь.
Свергнутый снова с престола в 1171 г., он обрел свои права лишь при помощи
монгольского вождя Есугэй-баатура, но тут же лишился единственного друга,
который в том же году был отравлен татарами. Даже из этих кратких сообщений
видно, что в кераитской ставке племенное единство было давно утрачено, а
власть держалась на копьях дружинников, направляемых доброй или злой волей
своих вождей. Цементировало же распадающийся на части народ только
вероисповедание, ибо кераиты были окружены с севера язычниками монголами, а
с юга буддистами тангутами. Когда же на западе возникло единоверное
найманское ханство, ситуация еще более обострилась.

Враги Тогрула получили точку опоры. С позиций понимания морали и долга,
самоочевидных в XII в., никто не мог упрекнуть кераитских вельмож за
сочувствие христианскому хану, врагу ненавистных чжурчжэней. В среде
кераитов возникла оппозиция Тогрулу, и Инанч использовал ситуацию в своих
политических целях: заключил союз с сильными северными племенами: ойратами,
жившими на склонах Западных Саян, и меркитами, обитавшими на южных берегах
Байкала. По-видимому, ему удалось привлечь в коалицию даже татар, успевших
поссориться с чжурчжэнями и завести дипломатические отношения с онгутами,
или "белыми татарами", потомками храбрых шато, кочевавших у китайской