златокованном столе, подпер горы Угорскы... затворив ворота Дунаю...
отворяши Киеву врата, стреляеши с отня злата стола сальтани за землями"
(стр. 22). Ему тоже предлагается автором "Слова" застрелить "Кончака,
поганого кощея" (стр. 22).
Если призыв понимать буквально, то это вздор. Ярослав Осмомысл был окружен
людьми, которые были сильнее его, - боярами, лишившими его не только
власти, но и личной жизни. В 1187 г. бояре сожгли любовницу князя,
Настасью, и принудили Ярослава лишить наследства любимого сына (от
Настасьи), а после его смерти, происшедшей тогда же, посадили старшего
сына, пьяницу, на галицкий престол. К низовьям Дуная, где в 1185 г.
возникло сильное влахо-болгарское царство, Галицкое княжество не имело
никакого касательства. Никаких "салтанов" Ярослав не стрелял, а догадка о
его участии в третьем крестовом походе (стр. 444) столь фантастична, что не
заслуживает дальнейшего разбора. Призывать князя, лишенного власти и
влияния и умирающего от нервных травм, к решительным действиям - абсурд, но
если мы под именем Ярослава Осмомысла прочтем "Даниил Галицкий", то все
станет на свое место. Венгры разбиты под Ярославом в 1249 г. Болгария после
смерти Иоанна Асеня (1241) ослабела, и влияние Галицкого княжества
простерлось на юг, может быть, доходя до устьев Дуная, где в Добрудже жили
остатки печенегов - гагаузы, возможно еще сохранившие кое-какие
мусульманские традиции [є60]. Разрушенный Киев был тоже под контролем
Даниила, и наконец его союз с Андреем Владимирским был заключен в 1250 г. и
направлен против татар. Сходится все, кроме имени, без сомнения,
зашифрованного сознательно.
Так же невероятен в данном контексте Кончак. Почему он "поганый раб"? Чей
раб, когда он хан? Почему его называть поганым, если он тесть благоверного
русского князя, а его Сын и наследник крещен и наречен Юрием? Кроме того,
Кончак в недавнем прошлом привел на золотой стол киевский Святослава, а в
1182 г. был союзником Игоря и Святослава против Всеволода Большое Гнездо и
смоленских князей. Допустим, что его так честят за то, что он участвовал в
русской усобице, не будучи христианином, но в ней принимали участие
литовские язычники на той же стороне, и их за это осуждает автор "Слова",
несмотря на свое уважение к великому князю Всеволоду.
Но если мы на место хана Кончака поставим какого-нибудь татарского баскака,
например Куремсу или расшифрованного выше Дармалу, то все станет на место.
Он - раб хана, он- приверженец одиозной религии, и в 1249-1250 гг. его,
несомненно, следовало стрелять, если стать на позицию автора "Слова". Что
же касается литовцев, то с ними можно было повременить, так же как с
немцами, венграми и поляками. Насколько правильна была такая позиция -
другой вопрос, но и его не обходит автор "Слова", хотя его мнение
высказывается сверхосторожно, в связи с темой, не имеющей как будто
никакого отношения к походу Игоря и вообще к половецкой степи.
ПОЛОЦКАЯ ТРАГЕДИЯ
Щитом Руси против ударов с Запада был Полоцк. Автор "Слова", много говоря о
полоцких князьях, с призывом к ним не обращается. Он скорбит о них. Герой
полоцкого раздела "Слова" - Изяслав Василькович - личность загадочная. В
летописи он не упомянут, что было бы возможно, если бы он никак себя не
показал. Но он, по тексту "Слова", отличился не меньше Игоря Святославича:
пал в бою с литовцами, и поражение князя повлекло сдачу города (стр. 95).
Какого города? Надо думать, Полоцка, в котором в 1239 г. сидел некий
Брячислав, после чего сведения о Полоцком княжестве прекращаются [є61]. Это
имя - Брячислав - упомянуто и в "Слове" [є62]. Так назван брат погибшего
князя, не пришедший своевременно к нему на помощь. И несколько ниже
последнее упоминание земли Полоцкой: "на Немизе [Немане] снопы стелют
головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладуть, веют душу от
тела. Немизе кровави брезе не болотом бяхуть посеяни, посеяни котьми
русских сынов" (стр. 25). Эта вставка композиционно относится к поражению
Всеслава в 1067 г. князьями Изяславом, Святославом и Всеволодом
Ярославичами (стр. 458). Однако приведенный отрывок в "Слове" поставлен не
до вступления Всеслава на киевский престол и его бегства, а после, т.е.
после 1069 г. Такой перескок не оправдан, если относить резню на Немиге к
временам Всеслава, но если считать упоминание о ней ассоциацией писателя,
думающего о своем времени, то эта вставка должна относиться ко времени
написания "Слова", т.е., по нашим соображениям, к 40-50-м годам XIII в.
А в XIII в. именно такая ситуация и была. Литовцы захватили Полоцкое
княжество и простерли свои губительные набеги до Торжка и Бежецка. В 1245
г. Александр Невский нанес им поражение, но в следующем году, когда Ярослав
Всеволодович с сыновьями поехал в Монголию, власть во Владимире захватил
Михаил Хоробрит Московский и тут же погиб в битве с литовцами. И так же как
к мифическому, никогда не существовавшему, Изяславу Васильковичу, к Михаилу
не пришли на помощь братья, осуждавшие его узурпацию. Трагедию Полоцка
автор "Слова" заключает самым патетическим возгласом: "О стонати Русской
земли, помянувше пръвую годину и пръвых князей!.. Копиа поють!" (стр. 26).
Как это непохоже на 1187 г., когда ни Литва, ни половцы реальной угрозы
Руси не представляли. Тогда нужно было не ждать спасения с Запада, а
умерять аппетиты галицких и ростовских крамольных бояр, владимирских и
новгородских "младших людей" да отдельных особо хищных князей. Но ведь об
этом в "Слове" нет ни звука! Автор "Слова" великолепно понимает, что
язычники-литовцы его времени - активные враги русских князей и
немцев-католиков [є63]
[є63] Он и упоминает литовцев, но походя, чтобы не отвлекать внимания
читателя от главного врага - степных кочевников, т.е., по нашему мнению,
татар. Особенно же он скорбит, что не все князья разделяют его точку
зрения, и в этом он был прав.
Наконец, обратим внимание на загадочный фрагмент "Слова": "поганый сами
победами нарыщуще на Русскую землю, смляху дань по беле от двора" (стр.
18). Д.С.Лихачев правильно отмечает, что половцы дани с русских не брали,
но пытается объяснить противоречие литературным заимствованием из "Повести
временных лет" под 859 г. и рассматривает "дань" в данном контексте как
символ подчинения (стр. 421). Однако и подчинения половцам в XII в. не было
и быть не могло. А вот обложение татарами Южной Руси после 1241 г. имело
место. Согласно закону 1236 г., введенному канцлером Монгольской империи
Елюем Чуцаем, налог с китайцев взимали с очага или жилища, а монголы и
мусульмане платили подушную подать. Это облегчение для китайцев Елюй Чуцай
ввел для того, чтобы восстановить хозяйство территорий, пострадавших от
войны [є64], и, как мы видим, льгота была распространена на русские земли,
находившиеся в аналогичном положении [*134].
ПАЛОМНИЧЕСТВО КНЯЗЯ ИГОРЯ
Удальство и легкомыслие Игоря Святославича обошлось Северской земле дорого.
Половцы ответили на набег набегом и "взятошася города Посемьские, и бысть
скорбь и туга люта, якоже николиже не бывала во всем Поссмьи и в Новгороде
Северском, и по всей волости черниговской, князя изыманы и дружина изымана,
избита: города восставахуть и немило бяшеть тогда комуждо свое ближнее, но
мнози тогда отрекахуся от душь своих, жалующе по князех своих", - пишет
автор Ипатьевской летописи [є65]. А автор "Слова" воспринимает события так:
"Солнце светится на небесе - Игорь князь в Русской земли: девицы поют на
Дунаи - вьются голоси чрез море до Киева. Игорь идет по Боричеву к святой
Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели" (стр. 30-31). Разница
очевидна.
Кому верить? Конечно, летописи! Там более что согласно православному обычаю
Игорь мог обращаться с благодарственной молитвой либо непосредственно к
Богу, либо к святому, в честь которого он был назван, либо к св. Георгию,
освободителю пленных. Следовательно, обращение к Богородице имело особый
смысл, понятный современникам "Слова", но не замеченный позднейшими
комментаторами. Напрашивается мысль, что тут выпад против врагов
Богородицы, потому что обращение к ней покрывает все прошлые грехи князя
Игоря. А врагами этими не могли быть ни христианизирующиеся язычники
половцы, ни мусульмане, ставящие на одну доску Ису и Мариам, а только
несториане, называвшие Марию "Христово дицей", т.е. простой женщиной,
родившей человека, а не Бога. Почитание Марии было прямым вызовом
несторианству.
И в XII в. поход Игоря, несмотря на его незначительность. был переломным
моментом в истории борьбы Ольговичей с Мономаховичами. Игорь Святославич
нарушил традицию, установленную его дедом Олегом: дружбу со степью он
заменил компромиссом с Мономаховичами, продолжавшимся до 1204 г. [є66] Но
припутывать Богородицу к междоусобной войне русских князей некстати. Зато,
когда Андрей Владимирский и Даниил Галицкий готовили восстание против
татар, их противником был не сам Батый, а его сын Сартак, тайный
несторианин и явный покровитель несториан, осмеивавший православных -
русских и аланов. Именно в войне с Сартаком на знамени повстанцев не только
могла, но и должна была оказаться Богородица, обращение к которой
расценивалось как участие в восстании. Когда же в 1256 г. Сартак был
отравлен за свои несторианские симпатии, то его дядя, Берке. несмотря на
переход в ислам, начал оказывать покровительство православным и в 1262 г.
начисто порвал с монголо-персидским и монголо-китайским улусами, где еще
торжествовали несториане.