Чтение 15–й страницы книги ~Изгнанник самовольный~

для веселья это еще не повод. Пушкин был пьян после шумных проводов, но и
этого недостаточно, чтобы объяснить его приподнятое настроение.

Более радостными для поэта были два важных обстоятельства, которые ему
сообщил на прощанье, хотя и ворчащий, но добрый Карамзин. Такая ссылка (а
фактически -- перевод на новую должность) была знаком прощения со стороны
царя раскаявшемуся молодому и невоздержанному на язык поэту, жестом монаршей
доброты, последовавшей за обещанием не сочинять противоправительственных
стихов.

Более того, Карамзин шепнул (и вряд ли он это выдумал), что месяцев
через пять его простят совсем. Пять месяцев, когда одна дорога туда и
обратно займет месяца полтора, вот от чего также можно было веселиться.

Но имелось и еще одно радостное и немаловажное обстоятельство. Согласно
общеизвестной концепции, впервые высказанной П.Бартеневым в прошлом веке,
Пушкин приехал в Екатеринослав, и там ему повезло: проезжавшее мимо
почтенное семейство Раевских взяло его с собой на Кавказ, а потом в Крым.
Традиционно это излагается в пушкинистике как случайный подарок судьбы.

Вот что любопытно: 17 мая, в день, когда Пушкин приехал в
Екатеринослав, где была резиденция нового начальства, Карамзин писал из
Петербурга в Варшаву Вяземскому: Пушкин "благополучно поехал в Крым месяцев
на пять". И -- "если Пушкин и теперь не исправится, то будет чертом еще до
отбытия своего в ад". Значит, Карамзин знал, что Пушкин поедет к Черному
морю.

Однако интереснее другое письмо. Николай Тургенев сообщает брату в
Турцию, в Константинополь, важную весть: Пушкин скоро будет недалеко. Он
собирается с молодым Раевским (то есть с Николаем) в Киев и в Крым. Письмо
написано 23 апреля за 14 дней до отъезда Пушкина из Петербурга в ссылку.

Вот от чего опальный Пушкин радовался: он заранее знал, что из
Петербурга, который он глубоко презирал, отправляется в увеселительную
поездку, что едет путешествовать, отдыхать на Кавказ и в Крым, да при этом в
хорошей компании. Ничего, кроме двух тысяч долга, он не оставлял, а на
дорогу был пожалован тысячей рублей из казны и обещанием друзей прислать
еще. Мрачная альтернатива: Сибирские рудники или Соловецкий монастырь,
которую устранили его заступники,-- придавала пушкинскому веселью несколько
нервический оттенок.

Почти ничего не известно о дружбе Пушкина с Николаем Раевским-младшим,
с которым он сговаривался в Петербурге о поездке, ничего, кроме признания
Пушкина в письме брату: "...ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для
меня незабвенные".

Ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, приятель Чаадаева, Николай
Раевский был на два года моложе Пушкина. Знакомы они были с лицейских лет.
Раевский хорошо образован, особенно по части истории и литературы, знал
языки и имел несомненное литературное чутье, что позволяло вести с ним
нескончаемые дискуссии не как с дилетантом, но как с равным. Они особенно
сблизились в трудные для Пушкина месяцы слежки и угрозы наказания.

Раевский оказался среди тех немногих, кто не отвернулся от Пушкина,
когда у того начались неприятности. Но что же за услуги, да еще важные и
незабвенные, оказал Пушкину Раевский в Петербурге? Ведь такой оценки
дружеской помощи не найти больше во всей переписке Пушкина. Ответа на этот
вопрос не находилось.

Может, выручил материально? Но что незабвенного в этом для Пушкина,
любившего сорить деньгами? Такую услугу он не посчитал бы важной. Нам
кажется, действительно незабвенным в тот период (и поэт понимал это лучше
всех) было спасение от серьезного наказания и разрешение отправиться "под
контролем" генерала в отпуск на юг.

Что сделал Раевский? Одновременно с Чаадаевым воздействовал на князя
Васильчикова? Или же он, влиятельный сын генерала и героя прошедшей войны,
да и сам признанный героем, ухитрился отыскать иные сильные связи, которые
оказали давление на Александра I? Этого мы пока не знаем. Но все другие
услуги были бы мелки, и Пушкин вряд ли придавал им такое значение. Не
случайно проездом через Киев поэт останавливается именно у Раевских,-- это
тоже было заранее договорено.

Здесь маршрут усовершенствовался,-- впрочем, скорей всего и это Пушкин
знал заранее. Семейство Раевских собиралось сперва на Кавказ -- отдыхать и
лечиться, а уж затем в Крым. Договорились, что по дороге они заберут Пушкина
из Екатеринослава.

Пушкин между тем формально ехал на службу сверхштатным чиновником
канцелярии генерала Инзова, Главного попечителя и Председателя комитета об
иностранных поселенцах южного края России. Инзов принял молодого чиновника
ласково, по-отечески велел осваиваться и отдыхать. О службе и речи не шло,
не было возражений и против вояжа с Раевскими на Кавказ. В Петербург от
Инзова полетела депеша к графу Каподистриа, что чиновник прибыл и устроен.

Поэт, до этого не видевший ничего, кроме обеих столиц да имений
родителей, жадно набирался впечатлений. Дорога шла мелкими городишками.
Екатеринослав, хотя и числился губернским центром, был городок захудалый и
грязный, как отмечает современник, тоже чиновник Инзовской канцелярии.
"...Общество в Екатеринославе, за исключением 2-3 личностей, было весьма
первобытным... Образ их жизни был самый забулдыжный. Карты, обжорство,
пьянство, пустая болтовня и сплетни отнимали все их свободное время".

Тут, глядя ежедневно на тюрьму и исправительную роту, Пушкин обдумывает
сюжет "Братьев-разбойников": историю в духе Шиллера, о двух скованных цепью
беглецах из Екатеринославской тюрьмы, которым удается убедить стражника
переплыть вместе реку и бежать. Впоследствии Пушкин сжег поэму, но до нас
дошли отдельные части, и в них -- отголоски мыслей поэта. "Цепями общими
гремим..." -- говорит он, и его слова обретают историко-философский оттенок.
В мае 1823 года Вяземский писал Тургеневу: "Я благодарил его (Пушкина.--
Ю.Д.) и за то, что он не отнимает у нас, бедных заключенных, надежду плавать
и с кандалами на ногах".

В Екатеринославе план путешествия на юг оказался под угрозой. Катаясь
на лодке по Днепру, Пушкин выкупался в холодной воде и слег с горячкой
(острое респираторное заболевание? вирусный грипп? ангина?). Когда через
неделю за ним приехали Раевские, они нашли его в "жидовской хате, в бреду,
без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада". Впрочем, это была единственная
туча в те дни на его небосклоне.

Кортеж из нескольких карет, колясок и возов с семейством почтенного
генерала Раевского: взрослые дети, гувернантки, прислуга, после еще и
телохранители,-- продолжил путь с прибавившимся к ним больным Пушкиным.
Через неделю, по мере приближения к югу, он уже чувствовал себя лучше. Ему
грозила ссылка, а попал он на праздник.

Они направлялись в Минеральные Воды и Пятигорск, уже ставшие тогда
модными курортами, пить целебные воды и принимать ванны. По дороге
представители местных властей встречают известного генерала и его свиту
хлебом и солью. Иногда добродушный генерал просит Пушкина: "Прочти-ка им
свою оду". Затем следуют званые обеды у местной администрации. В Таганроге
они отобедали у градоначальника, в том самом доме, где позже умрет Александр
I.

И чем дальше они продвигались, тем жизнь становилась более похожей на
райскую. "Дольче фар ниенте" -- прекрасное ничегонеделание, как говорят
итальянцы, нирвана, как называют это на Востоке. "Суди, был ли я счастлив:
свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так
люблю и которой никогда не наслаждался". Это он напишет брату через три
месяца, 20 сентября 1820 года, из Кишинева.

К этому мы можем лишь добавить, что такой жизни у Пушкина больше
никогда не будет.

Он блаженствует. Он внутренне подготовился к худшему: к изгнанничеству,
к наказанию, к отверженности, к лишениям, может, даже к голоду и холоду
Соловков. А оказался в вельможной роскоши, окруженный заботой и вниманием,
красивыми женщинами, умными собеседниками. Он был в семье, которая стала ему
ближе родной. Нигде и никогда он не мог бы чувствовать себя аристократом
(чего ему всегда хотелось) и полностью свободным (чего требовал его бойкий
ум и недисциплинированный талант).

У него нет никаких обязанностей. Он свободен. Он может ни о чем не
думать и ничего не делать, кроме того, что захотелось в данную минуту.
"Завтра" для него не существует. Себя он называет "преданным мгновенью". Он
развлекается и потешает других. А его наблюдения во время путешествия на
Кавказ и в Крым, как не раз отмечали специалисты, были поверхностны,
отрывочны, содержат ошибки.

По дороге он вписал себя в книгу учета приезжих как недоросля, за что
Раевский-старший ласково журит его под звонкий смех дочерей, с которыми
Пушкин всю дорогу кокетничает. Он сочиняет эпиграммы, в том числе злые, и
они принимаются благосклонно. Он поигрывает в картишки, гоняет верхом в
горы, переживает случайные мгновенные романы. Все планы, все заботы и все
цели улетели, как ангелы, и его не тревожат. Деньги для Пушкина, полученные
из Петербурга, Инзов пересылает ему на Кавказ. В Пятигорске он сходится со
старшим сыном Раевского Александром, циником, при том европейски
образованным, с ясным умом и точным мышлением. Пушкин, который был моложе на
четыре года, попал под его влияние.

Но так ли он в действительности счастлив и беспечен, как это ему
показалось с самого начала? Надолго ли он останется в этом состоянии?

Переживания, связанные с отъездом в эту сладкую ссылку, были нелегкими.
Теперь обстоятельства разорвали прежние привязанности. Их место заняли
другие симпатии. Сложилась новая сфера дружеских и сердечных отношений, из
которой к прошлому возвращаться было незачем. "Мне вас не жаль, неверные
друзья". Как всегда, его эмоции категоричны, и взгляды послушно рифмуются.

Всю жизнь Пушкин оглядывается назад и оценивает свое прошлое. Как же он
оценит это время? В посвящении к поэме "Кавказский пленник" он скажет:

Я жертва клеветы и мстительных невежд;

Но, сердце укрепив свободой и терпеньем,

Я ждал беспечно лучших дней...