Чтение 19–й страницы книги ~Повести древних лет~

лыж, слушала. Ватажный староста говорил:

- Он жил в доме вашего отца, зовется Одинцом. Что о нем скажете?

Сувор обернулся и обнял Заренку:

- Вот не ждали, не гадали, что по дороге найдем твоего любушку!

И уж сам Одинец бежал к ним по чистому снегу рядом с ватажным
маликом, таща за собой лубяные санки. Он оттолкнул Сувора и облапил
Заренку. Молчит, не знает, что сказать, задыхается.

Заренка вырвалась:

- Пусти! Какой ты скорый!

Тем временем Доброга убежал в голову ватаги, будто его не касается.

3

На восьмой день после Загубья ватага остановилась на дневку в
прибрежном лесу. Повольники валили деревья, ладили шалаши из вершин и лап,
разметали снег и устраивали постели. Вскоре закурились нодьи.

В лесу стало шумно и весело. С первого дня, как зародился этот лес, в
нем не бывало такого.

Ватажники сушили и чинили одежду и обувь, варили горячее. Потом
началось первое походное вече.

Повольники выбирают своих старшин без срока. Так уже повелось, что
старшины служат, пока угодны людям, и в самом Новгороде, и в его
пригородах, и в ватагах. Доброга спросил, довольно или недовольно людство
им самим и другими походными старостами.

- Довольны, довольны. - Люди ответили дружно, и лес отозвался.

Все старосты скинули шапки, поклонились, и опять накрылись. Доброга
без шапки забрался на поваленное для нодьи бревно и, не торопясь, начал
речь:

- Нам остается ровной дороги до двенадцати дней. Когда пробежим озеро
Онегу, то простимся с гладкой дороженькой. С того дня мы пойдем тяжким
путем, будем ломать ноги в лесах. Ныне день короток и будет еще короче.
Светлых часов нам терять нельзя. С ночи до ночи не будем брать в рот
куска. Пора уже припрягаться к саням, нужно поберечь лошадей...

Доброга никогда не прикрашивал будущие труды повольников. В ватаге
один стоит за всех и все - за одного. Однако же никто за другого не
сработает. Когда ватаги сбиваются в Городе, такие речи обычны. Но в лесу
они звучат иначе, чем дома, под крышей.

Ватажный староста хотел смутить слабое сердце и укрепить сильное.
Свыше десятка тех, кто не рассчитал своей силы, уже повернули домой.
Старосты отбирали у отстающих все, что было получено от Ставра, и никого
не удерживали. На то и повольничество.

По Свири, по Нево и Волхову до Города лежит пробитый путь. Но когда
между домами и ватагой лягут лесные крепи, то слабый душой и телом человек
будет для всех тяжелым бременем. Таких пора отбить и повернуть домой, если
они сами не хотят уходить. И Доброга закончил призывом:

- Называйте, кого не хотите иметь в ватаге!

Люди отозвались не сразу, никому не хотелось лезть первым. Одно дело
сгоряча, в ссоре, свернуть скулу, другое - выгнать человека без гнева.
Отеня крякнул, прочищая горло, и назвал одно имя. Названный не ждал, что
скажут другие, и закричал:

- А я сам не хочу идти!

Отеня как в воду смотрел! Ватажники развязались. Порешили полтора
десятка людей повернуть назад.

Обсуждали и тех, кто пристал в дороге. Ватага отказалась от двоих
новых товарищей, которые были выгнаны из Города за воровство по чужим
дворам. А на Одинце запнулись, как о корень на лесной тропе. Ставров
приказчик заявил:

- Парня выдать назад в Город, чтобы на нем выправили виру городские
старшины!

Ватажники не могли понять, прав или не прав приказчик. Сувор и Радок
начали защищать друга, а он сам онемел от нежданной беды. Доброга оборвал
речи товарищей:

- Вы не так и не то говорите. Нечего Ставрову приказчику входить в
наши дела. Он не ватажник, а сборщик нашего долга, и ему нет голоса на
нашем вече. Одинец подрался с нурманном, что может случиться с каждым. Он
не вор и не насильник, на нем нет бесчестья. Ватага не городской пригород.
И было и есть, что в ватаги уходили изгнанные из Города. Парнище пришел с
хорошим оружием и снастью. И сам он не будет ватаге в тягость, он может
хорошо служить ватаге. Люб он вам или не люб, вот что решайте. А речи
приказчика забудьте!

После веча Доброга подсел к нодье Изяславичей. Одинец поблагодарил
старосту за заступу, за доброту.

- Не благодари, - возразил Доброга, - я не тебя, а правду защитил.

После прихода парня Доброга как будто охладел к Заренке и к ее
братьям. А сейчас он сделался таким, как в первые дни выхода из Ладоги, -
веселым, радостным. Одинец сидел хмуро, как обиженный. Он нашел время и
сказал:

- Этот Ставров приказчик от меня еще наплачется.

- Поберегись, парень, крепко поберегись, - сурово предупредил Одинца
ватажный староста. - Обоих приказчиков ватага взяла по слову. Обидишь его,
тебя людство не помилует.

Одинец замолчал. А когда староста ушел, он сказал ему вслед:

- Ладно тебе...

Заренке не понравились слова Одинца, и сам парень вдруг ей показался
совсем не тем, кем он был для нее прежде. И она его без стеснения осудила:

- Глупый ты, непонятливый.

И Заренка и Одинец оба были упрямые, неуступчивые. До этого случая и
дома они спорили не раз, но мирились быстро и отходчиво. Теперь же их
разъединила долгая и холодная размолвка.

Часть третья. В ЧЕРНОМ ЛЕСУ

Глава первая

1

Крепчают морозы. От холодов у Солнышка выросли уши. Оно на малое
время покажется на полуденном крае и надолго скрывается.

Луна кутается в белое облако из небесного льна и не смотрит, а
жмурится. От луны небо светлое и на Свири светло, а в береговых лесах
залег мрак, как в подполе.

Стужа кусает щеки и носы, набивает льдом бороды, давит на людей и
ищет места, чтоб пробраться к телу. Стужа сочится через дырку, протертую
лыжным ремнем в шерстяной онуче или в валяном сапоге, ползет между
рукавичкой и рукавом, льется за ворот, томит, манит прилечь. Там, куда
пробралась, жжет и кусает, мертвит и белит кожу. Голой рукой за железо не
берись.

Мороз сушит дерево, сушит человека и будит жажду. Ватага идет прежним
порядком и строем, но в ней нет прежней силы. Головные меняются все чаще и
чаще и подолгу ждут, пока не протянется ватага. Никто не жалуется, но смех
и шутки сделались редкими.

На ночевках повольники засыпали с куском во рту, не чувствуя, как
немели пальцы. Многих сильно покусал мороз. Черные струпья на лицах не
заживут до лета.

Старостам прибавилось забот. По ночам приходилось следить за нодьями
и кострами, чтобы держалось пламя и люди не отставали от огня. На ночлегах
ватага сбивалась теснее. Однако появились обмороженные руки и ноги. Один
ватажник ночью отошел и навечно замер в снегу. И со вторым то же
случилось.

Доброга не знал усталости. Других зима морила, а его излечила от
былой болезни. Ватажный староста спал меньше всех, соколом летал по
ватаге. И все с шуткой, с умным словом: "Крепись, крепись, мало осталось.
Пройдем Онегу, будем три дня отдыхать".

В последнем прионежском починке сменяли нескольких лошадей на сушеную
рыбу. Молодцы боярина Ставра сумели всучить шесть слабых коньков, им бы и
так не дойти. В освободившиеся сани впряглись люди. Ватага не город, в
пути каждый человек на виду.

Одинец и Сувор шли в первых десятках первой сотни, в тяжелом труде.
Радок и Заренка тащили сани. К ним постоянно припрягался Доброга. Он
сдружился с Заренкой, и девушка перестала его дичиться.

Между Одинцом и Заренкой размолвка продолжалась. Одинец не мог, не
умел сделать первый шаг к примирению. Без расчета и без мысли о дальнейшем
он замыкался в себе. Заренка его оттолкнула, так он понимал ее. Ему было
тяжело, но у него не было злобы ни на девушку, ни на Доброгу. Он считал,
что в жизни, как в труде, или как в кулачном бою, нужно быть честным.
Гордость не позволяла Одинцу просить Заренку и навязываться девушке,
которая, как он поспешно счел отказалась от него. Девушка не хотела его, и
он тоже отказался от нее уже сейчас, когда, быть может, ему было еще не
поздно бороться. И из той же гордости он не позволял себе ненавидеть
Доброгу. Одинцу казалось, что ненависть к счастливому сопернику будет
низкой завистью. Одинец сумел видеть в Доброге того кем был в
действительности ватажный староста.

Как хороший конь на подъеме в гору сам влегает в хомут, так Одинец,
не щадя себя, ломил вперед по целине, пробивая первый след. Ватага видела
его труд и начинала высоко ценить могучего товарища.