мягких крыльях волшебной птицы Семург.
сидит на корточках в уголке двора, кормит ребенка и горько плачет. И
откуда берется столько слез?
Ребенок то и дело отрывается от соска, беспомощно мигает мокрыми от
материнских слез черными глазами и тонко хнычет. Горе. Печаль.
последнего витка. Можешь резать, вешать, топить, рубить, похабничать,
насиловать, жечь.
ты - на войне..."
длинной ногой вышитый полог, прикрывающий вход в шатер военачальника.
тигрицы, пойманные охотниками в зарослях. Михр-Бидад встряхивал их за
волосы, чтоб усмирить, и пьяно гоготал, покачиваясь из стороны в сторону.
ты застрял?
военачальника радостно округлились. Он завопил, как зритель на конских
ристалищах:
затащили девушек в шатер и швырнули на груды безобразно разбросанных
шерстяных полостей, одежд, мягких седел, войлочных попон, расшитых
чепраков, пустых кувшинов и блюд.
ползло, извиваясь огромной гадюкой меж дюн, по дну оврагов сухих, через
спины пологих бугров, персидское войско от Марга к великой реке.
выискивая место, удобное для переправы, конники и пехотинцы отдыхали.
ведет на Томруз двести тысяч отборных рубак. На самом деле воинов у него
было не больше двадцати-двадцати пяти тысяч, и не только персов
чистокровных, но и варкан, партов, мадов, дахов, маргушей и вавилонян.
горсть кочевников, населявших равнину между Мургабом и Аранхой,
рассыпалась в ужасе и ударилась в бегство. Одни потянулись на север, к
Хорезму, другие - на восток, за Аранху.
несколько крупных семейств, не успевших переправиться на ту сторону. Царь
повелел стариков и детей бросить в Аранху, зрелых мужчин и юношей
заклеймить и отправить в обоз, а женщин распределить между
военачальниками.
Михр-Бидад.
телохранителей, развалившихся у входа.
плечу, нашарили бубен и дудку и заиграли, не открывая глаз. Головы их
бессильно свисали то вправо, то влево и стукались, как тыквы.
душераздирающий звук.
в него, а сонный осел, желая сбросить оводов, вцепившихся в ляжку,
встряхивал задней ногой и ударял нечаянно в туго натянутую на обруч кожу.
побрал вас хоть сейчас. - Он повернулся к плачущим девушкам. - Ну,
козочки, танцуйте!
и озирались, впрямь напоминая козочек, попавших в волчью стаю.
Михр-Бидад, где моя палка?
угодили в объятия Раносбатовых телохранителей, буйно плясавших на траве у
шатра.
Покажите им таких-сяких... А я утром займусь.
Еще выпили. Опять выпили. Выпили снова. Начальник достал тростниковую
трубку, пропущенную через тыквочку с водой, и заправил сухим и твердым,
похожим на темно-зеленую болотную землю, дурманящим зельем из плодовых
коробок и верхних листьев дикой конопли.
удовольствие для простого щитоносца. Раносбат прикурил от светильника и
сказал важно:
воздух и вдохнул вместе с ним угар. Сделав несколько шипящих затяжек, он
отчаянно закашлялся и сунул, не глядя, трубку Михр-Бидаду. Шатер
наполнился клубами голубого, приторно-сладкого дыма.
краска, под кожей расплылся поток болезненной желтизны. Глаза остекленели.
Под ними набрякли пухлые мешки.
где-то далеко внизу, в черной пропасти, и медленно, через тысячелетия,
двинулись кверху, вырастая все больше и больше.
глазами Михр-Бидада. Страшная. Огромная, как скала, с пальцами, толстыми,
как стволы древних чинар.
плавно переворачивался через голову, а мимо, полыхая голубым огнем,
проносились звезды.
тощий котенок с взъерошенной, торчащей шерстью дико взглянул на молодого
перса, метнулся по шву меж двух полотнищ шатра и пропал в углу, где не
было никакого отверстия.
грудь Михр-Бидада. Губы его расползались в бессмысленной, дурацкой
усмешке.
в глаза Раносбата и услышал в ответ такой же ужасный хохот. Персы катались
по кошме. Хватались за бока. Давились приступами безудержного,
надрывистого, раздирающего нутро сумасшедшего смеха.
утробно урча, подобно гиенам, пожирать объедки и глодать обглоданные
кости. Их вырвало прямо на скатерть. Персы тут же улеглись и забылись.
нему сына. Ребенок, выкатив глаза, дьявольски хохотал голосом Раносбата.
мутило, крутило. Внутри все ныло, кости ломило, голова гудела, как
бронзовый котел. Руки и ноги болели, будто не сакских девушек, а
Михр-Бидада отлупил вчера палкой Раносбат.
обволокла его приторно-сладкая хаома, и передернулся от омерзения. Он
почувствовал сжигающий стыд, будто совершил что-то очень позорное.
одежде, с золоченой секирой в руках. Царский телохранитель.
себе. Ох, для чего?
одежду и вышел, спотыкаясь на каждом шагу, из душного шатра. Вышел - и,
слабо вскрикнув, отпрянул назад, словно наткнулся на копье.
Вздрагивали угловатые плечи. Опять плачет.
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Витковский Евгений
Шилова Юлия
Эриксон Стивен