Еда и питье, богатые дары ждут хана Тэмуджина, его сына и дочь.
Нилха-Сангун глубоко раскаивается в необдуманном отказе брату своему
Тэмуджину. Из-за болезни отца, которого он любит больше своей жизни, на
него нашло затмение ума... Нилха-Сангун будет ждать его пять дней. Если за
эти пять дней хан Тэмуджин не приедет к нему, горе его будет беспредельно.
каждое слово, пытался обнаружить за ними скрытый смысл. Все было как
следует, ничего затаенного, если не считать одного: посланец ничего не
сказал о пригретых предателях. Но, может быть, и неуместно было впутывать
их сюда, может быть, это и к лучшему... Только бы справить свадьбу,
укрепить немного свой улус, а уж он найдет способ достать их из-за спины
Нилха-Сангуна... Но почему так торопится Нилха-Сангун? Пять дней... Он ему
даже одуматься не дает. Что кроется за этим? Если кэрэитам снова угрожают
найманы, тогда все понятно. Нилха-Сангун перепугался и готов породниться
даже с мангусом, только бы не остаться одному перед грозными найманами.
Нилха-Сангуна, а не от его отца? Или он уже не хан? Или Нилха-Сангун ни во
что его не ставит?
но времени у него не было. Посланцу сказал:
сотню воинов, подобрал им коней посправнее и отправился к нутугам
кэрэитов. Последним в его владениях был курень Мунлика, отца Теб-тэнгри.
Тут, к своей радости, он застал мать, гостившую у Мунлика, и непоседливого
шамана. Сюда же прискакал Субэдэй-багатур с Джучи и Ходжин-беки.
Нилха-Сангуна.
шелками юрте хозяина. Мунлик в темном халате, расшитом по вороту
серебряными нитями, накручивал на палец узкую бороду, тянул неопределенно:
свою, сжала пальцы, будто так хотела удержать сына возле себя.
тяжелом времени, о тревогах, пережитых матерью. Она и сейчас боится за
него, как в давние годы. Улыбнулся по-доброму, чуть жалея ее, спросил:
твой давнишний завистник. А все беды на земле - от зависти.
Нилха-Сангун отказал. Твой улус ослаблен - зовет. Правду говоришь,
Оэлун-хатун, не все тут чисто.- Покосился на Теб-тэнгри.- Вот и сын много
дней проводит в моем курене. А он всегда там, где что-то затевается.
этому занятию: наберет в рот, побуркает, гоняя напиток между зубами,
проглотит и прикроет глаза, будто прислушиваясь, как животворная влага
катится по горлу. Тэмуджин хорошо знал повадки шамана. Если он что-то
проведал, будет сидеть и выжидать, когда все выговорятся и договорятся,
потом несколькими словами разрушит намеченное.
вязать этот узелок, тебе его и распутывать.
поставил чашку, ногтем постучал по кромке. Тихий, чистый звон долго не
угасал, и все невольно слушали его. По знаку шамана баурчи добавил в чашку
кумыса. Снова ноготь стукнул по кромке. Теперь звук получился глухим и
коротким.
Сангун тот же... Он говорил так. Теперь говорит иначе. Но и тогда не хотел
породниться с тобой и сейчас не хочет.
не хотелось, чтобы эта надежда растаяла совсем. Глухо спросил:
озлобленно подумал, что когда-нибудь придушит его своими руками.
и так узнать не трудно. Я узнал: на сговорном пиру не будет Ван-хана, но
будут твои бесценные родичи и твой дорогой анда Джамуха. Уж они тебя
встретят!
раздувая впалые щеки.
халата.
анда, там хитрость, коварство, обман. Всему голова - Нилха-Сангун,
шея-Джамуха. И шея вертит головой, как ей захочется... Подумать только -
чуть было не заманили! Бросили наживу, а он и рот разинул, еще бы немного
- и затрепыхался, как таймень на крючке. Шаман опять научил уму-разуму.
Он, видимо, едва бежали родичи, перебрался сюда, на край владений, и
вынюхивал, высматривал... А Джамуха сейчас ждет-поджидает, сладко
прижмуривает свои девичьи глаза,- ну-ну, жди-пожди, дорогой анда!
Курень был многолюден, добротные юрты стояли в строгом порядке. Здесь
меньше, чем у других нойонов, было хилых детей и заморенных стариков. И
харачу не шатались меж юрт в поисках пищи. Все были заняты работой.
Звенело в кузницах железо, острые топоры тележников сгоняли с дерева щепу,
вытесывая оглобли повозок, растеребливали шерсть войлочники...
юртой. Ни шелков, ни халатов, шитых серебром, ни покорных рабов, ни
послушных нукеров у Мунлика не было. Все это дал ему и его сыну-шаману он,
Тэмуджин... Мое... Что бы нойонам в руки ни попало - мое...
нельзя не верить. И все же он хотел бы знать все его самые сокровенные
помыслы. Кто не знает, чем живут, что думают, к чему готовятся друзья и
враги, тот подобен слепцу, одиноко бредущему по степи. Где зрячий даже не
запнется, слепец расшибает себе голову. Он, Тэмуджин, видел не очень
много. На силу свою надеялся. Забыл, что даже могущественные китайские
владыки не пренебрегают услугами послухов вроде Хо. Глаза и уши, скрытые
от других, должны быть во всех куренях, подвластных ему, и в сопредельных
владениях, тогда никакие хитрости врасплох не застанут, тогда ни один из
его нойонов не сумеет подготовиться к предательству, тогда и без шамана он
будет знать все, что нужно. А почему без шамана? Он пусть и берет в свои
руки это дело... Умен, пронырлив, сметлив - лучшего не найти.
тобой.
твоего отца и твоих братьев.
вспомнить слова шамана и то, как эти слова были сказаны,- ярость опаливала
нутро, горячечно метались мысли. Сначала хана бесило беззастенчивое
признание шамана в своекорыстии и ничем не прикрытое стремление жить
наособицу, не признавая над собой ничьей власти. Потом понял, что это -
всего-навсего видимая часть ядовитой травы, корни же скрыты глубже. Шаман
не боится его. А так не должно быть. Что удерживает людей друг возле
друга? Говорят, что нет крепче уз, чем узы родства. Но ему ведомо, что эти
узы порой рвутся, как иссохшая паутина. Когда-то выше родства он ставил
дружбу. Друг - твой, пока угождаешь и потакаешь ему, но воспротивься его
желаниям - и он уже не твой друг, он друг твоих врагов. Не родство, не
дружба удерживают людей под одной рукой. Страх. Всели страх в сердце
человека, и он твой раб. Страх заставляет покоряться и повиноваться. Кто
не боится тебя, тот становится твоим врагом.
висел крутобокий продымленный котел. У огня, скрючив ноги, сидели Кишлик и
Бичикэ, чистили луковицы сараны. Вечернее небо над степью было затянуто
облаками. Стояла глухая тишина.