лба угрюмые глаза. Даритай-отчигин сжал узенькие плечи, затаился, будто
перепел в траве, спросил испуганно:
матери моей Оэлун мы поклялись везде, всегда, во всем быть заодно. Став
взрослыми и соединившись после долгой разлуки, мы повторили слова клятвы.
Но ты покинул меня и с тех пор, не зная устали, замысливаешь худое.
Неужели ты не боишься гнева вечного неба, перед лицом которого клялся?
Неужели ты думаешь, что ложь и хитроумие осилят правоту и прямоту?
Берегись, анда, придет время раскаяния, и тебе нечем будет оправдать себя
ни перед людьми, ни перед небом!- Посланец вновь поклонился Ван-хану.- К
твоей мудрости, хан-отец, обращаюсь я. Не порть свою печень гневом
неправедным, вдумайся, и ты поймешь: не я твой враг. Поняв, шли посланцев
к озеру Буир-нур, туда же подошлю я своих. И пусть они без шума и крика
обдумают, как нам поступить, чтобы впредь не рушить доброго согласия двух
наших улусов.
скажет Ван-хан. А ему трудно было сказать что-либо. Видел всю свою жизнь,
полную превратностей и мук. В самое горькое время не сам Тэмуджин, так его
отец оказывались рядом. Как бы там ни было, он, выходит, забыл добро,
сделанное ими, дал вовлечь себя в постыдное дело. Не надо было слушать
Нилха-Сангуна и Джамуху. Но и как не слушать? Если Тэмуджин замыслил
отобрать у Нилха-Сангуна улус, а так оно, наверное, и есть, для чего была
его собственная жизнь, все походы, войны, казнь единокровных братьев?
Ничего этого он нойонам сказать не может. Не поймут они этого...
Джамуха распахнул густые ресницы так, будто был удивлен безмерно.
опасен?
на землю, а он осмеливается грозить нам! О чем с ним говорить? Уж мы-то
его знаем. Мы пришли к тебе, великий хан, искать защиты, а ты спасаешь
Тэмуджина.
не проронил ни слова.
стремя, если не хочешь сесть в седло?- спросил Джамуха.- Ради тебя мы
пошли на Тэмуджина, ради тебя проливали кровь наши воины. Тэмуджин побит,
а ты рукой, занесенной для последнего удара, хочешь обласкать его.
Хан-отец, ты погубишь себя и нас!
Ван-хан.
Сын озлобленно твердил: <Тэмуджина надо добить!> Брат Джагамбу, бежавший
когда-то с нойонами-заговорщиками в страну найманов, после возвращения
виновато держался в стороне, не высовывался со своими суждениями. Один
Алтун-Ашух вроде бы хотел помочь хану, но на него зыркнул злыми глазами
Нилха-Сангун, и нойон умолк. Ван-хан уступил:
не буду. Есть дела худые и добрые, есть вредные и полезные. Наверное,
добрым и полезным делом было бы навсегда лишить Тэмуджина возможности
возвеличиваться над другими. Но есть еще и совесть. Она повелевает мне
вручить это дело на суд всевышнего. Это мое слово - последнее.
Хучар и Даритай-отчигин, кое-кто из кэрэитских нойонов сговариваются убить
Ван-хана и посадить на его место Нилха-Сангуна. Ван-хан потребовал, чтобы
Джамуха и родичи Тэмуджина незамедлительно явились к нему. Они пренебрегли
его повелением. Тогда он послал нукеров, хотел привести силой и самолично
дознаться - правда ли? Джамуха и родичи Тэмуджина подняли воинов, побили
нукеров и ушли в сторону найманскую. Посланное вдогонку войско смогло
отбить лишь несколько табунов. Потом был слух: родичи Тэмуджина дорогой
перессорились, Даритай-отчигин отделился от них и ушел к своему
племяннику.
останавливались, поднимали маленькие сухие головы, сторожко поводили
ушами. Хасар лежал за серым, вросшим в землю камнем. следил за каждым
движением животных - приблизятся или отвернут в сторону? Руки судорожно
сжимали лук и стрелу, от напряженной неподвижности ныл затылок. Подойдут
или нет? Можно было бы уже стрелять, будь в руках прежняя сила. Но он
много дней подряд ничего не ел, обессилел до того, что с трудом передвигал
ноги. Косули приближались. Вот они остановились, одна повернулась боком к
нему, сорвала с куста лист. Пора. Натянул лук. В глазах потемнело от
усилия, часто заколотилось сердце - жизнь или медленная смерть? Стрела
вонзилась косуле в шею, и она, высоко подпрыгнув, упала в куст, с треском
обломав ветки. Он побежал к ней, на ходу выдергивая нож, упал на еще
живое, бьющееся тело, разрезал горло, стал хватать открытым ртом
клокочущую струю крови. Утолив немного голод, встал, вытер забрызганное
кровью лицо. Теперь он будет жить.
курень, хорошо отдохнул и стал неторопливо собираться в дорогу. За братом
он не пойдет. Слишком уж строг, несправедлив к нему старший брат. Он
пойдет к Ван-хану, будет служить ему. У Тэмуджина что выслужишь? Скоро от
него все разбегутся, останется с Джэлмэ да Боорчу. И, как знать, не
наступит ли такое время, когда старший брат принужден будет просить помощи
у него, Хасара. Вот тогда он ему все выскажет, все свои обиды выложит.
падаль. Он бросился к их нойону Итургену:
твоих людей. Вот и весь разговор.
оружие, стал примерять его доспехи.
плетью. Хасар ослеп от боли и ярости. Ударил кулаком Итургена. Две его
жены и дети испуганно закричали, заплакали. На их глазах кэрэиты избили
Хасара, вышибли пинками из юрты.
подшибли коня, он пешком достиг леса, спрятался в зарослях колючего
боярышника. Кэрэиты не очень-то утруждали себя поисками. Все забрали и
ушли, прихватив с собой и жен, и детей, и рабов. Он остался один. И все
равно хотел идти к Ван-хану. Но одумался. Если так задиристо вел себя
Итурген, чего можно ждать от Нилха-Сангуна? Не вздумает ли сын хана
выместить на нем зло, питаемое к Тэмуджину?
потом отправился искать Тэмуджина. Однажды набрел на умирающего воина.
Раненный, он отстал от войска Тэмуджина, обессилел от потери крови, жары и
голода. От него Хасар узнал, куда направился брат. Воину ничем помочь не
мог. Забрал его лук со стрелами, нож, огниво с кремнем.
думал, что придется умереть в одиночестве, как тому воину... Теперь будет
жить!
раз поел. После этого снял с косули кожу, разрезал мясо на тонкие ремни,
развесил его над огнем. Сутки он подвяливал мясо на огне и жарком солнце.
За это время насытился, отдохнул. Сложив мясо в подсушенную кожу,
отправился дальше.
живым и здоровым, расплакалась, братья Бэлгутэй, Тэмугэ и Хачиун не знали,
как и чем угостить. С Тэмуджином встречаться не хотелось, но надо было
показаться ему на глаза и сказать: <Прибыл>. Пошел в ханскую юрту. У
коновязи стояло много коней, толпились вооруженные нукеры.
брат, чего доброго, начнет выговаривать ему при всех.
растопырив колючие усы. У его ног, распластываясь на войлоке, отбивал
поклон за поклоном, всхлипывал и что-то жалобно бормотал Даритай-отчигин.
гутулы. Распрямись и посмотри мне в лицо. Ты хотел моей гибели, грязная
твоя душа! Зачем же вернулся? Или ты забыл, что я сделал за такую же
провинность с Сача-беки и Бури-Бухэ?