проходили мимо, но никогда ни мы им, ни они нам зла не делали. Дружно
всегда жили. Они выменивали у нас хлеб и сырье не свое железо и оружие.
Так шло многие годы. Тут вдруг они явились к нам не с добром, а с мечом...
После я уже слышал, что вышли у них распри с приильменскими родами, и
покорили они их под свою власть, потом и к нам явились с военной грозой...
Ну, могли ли мы им сопротивляться? В ратном деле они очень искусны были, а
мы едва умели в ряды построиться. Так и не смогли мы защитить себя от
врага. Помощи нам ни откуда не было. Все соседние роды разбежались, и
остался один только мой род, один на один с врагом лютым. Кто успел в леса
к древлянам убежать, тот спасся. Больше всего побили на месте, а многих в
плен забрали и с собой, вот сюда - в Византию, как рабов, увезли. И
старейшина увезен был со всей семьей своей, как раб. Были у него жена, с
которой он прожил душа в душу, дочь, твоих, вот, лет - красавица, сын с
женой и сыном маленьким. Так их всех и взяли. В Византии на рынках рабов
семьями всегда охотно покупали. Варяги рассчитывали продать их там или на
своих выменять. А тут еще славянский старейшина... За него рассчитывали и
взять больше, хотя он и не молод был. По дороге, пока морем плыли, они
обращались хорошо со всеми своими пленниками - никого не обижали, кормили,
поили, причем от себя не отделяя, работать заставляли - когда ветра не
было, мы должны были грести, - да это ничего было, легко. Старейшина
пленный только грустил тогда. Еще бы, первым человеком был, а вдруг стал
жалким рабом... Так переменчиво счастье людское!..
старейшины тогда. Сын его любимый, единственный, Всеслав, вдруг одному из
вражеских вождей полюбился. Молодец был этот Всеслав, во всем роде другого
такого не было. Силы и удали он был непомерной и лицом пригож, и станом
строен. Взял его варяг к себе, отнял от отца и матери, от жены молодой, и
больше с той поры не видели они его никогда, и что с ним сделалось, скрыла
от них судьба. Да и не суждено им знать и свидеться более. Плакала мать и
жена, когда их разлучили, да что? Разве слезами поможешь тут
чему-нибудь?.. Разлука ли, горе ли повлияли - не знаю, только у оставшейся
жены сына старейшины тут же на варяжской ладье дочь родилась. Варяги-то
только смеялись да радовались, одного, говорят, нет, на его место новая
пленница явилась, все что-нибудь в Византии и за нее дадут... Впрочем, они
мало обращали внимания на пленных, пока, наконец, не прибыли в Византию.
Там варяги всех их сковали попарно. Старейшина был скован не только с
женой своей, но и с дочерью, и с женой своего сына. Как плакала тогда она
бедняжка... Малютка была у нее на руках, чувствовала она, эта бедная мать,
что скоро, скоро придется ей навеки расстаться со своими детками! Так и
сталось! Красавица была эта славянка, здесь таких нет, и как она была
похожа...
выставлено на продажу. Только как совестно было стоять. Мы ничего не
понимали, что говорили вокруг, но нас осматривали как скот какой-нибудь.
Меня - славянского вождя, заставляли раскрывать рот и показывать свои
зубы... Позор!.. О, какие страданья я тогда перенес!.. Я не заметил, как
увели от меня мою дочь, я даже не знал, кто купил ее, в себя меня привел
отчаянный крик твоей матери... Она понимала по-эллински. Ей сказали, что
ее отдадут в рабыни старому развратнику византийцу, купившему ее по
дорогой цене. Закипела славянская кровь тогда. Смерть казалась лучше и
слаще позора... Как-то она успела выхватить у близко стоявшего варяга его
короткий меч и закололась прежде, чем кто-нибудь смог отнять у нее
оружие... Это была твоя мать, Ирина... Но что это такое?
будто кто-то поспешно пробирался через чащу сюда на берег.
ожидания, показавшихся Луке и его внучке очень-очень долгими. Ни тот, ни
другая нисколько не растерялись. Они знали, что зверей в парке нет, что от
воров и грабителей, которыми кишела Византия, парк бдительно охраняется,
потому что он окружает собою императорский дворец. Если же человек идет не
прямою дорогой, а пробирается через кусты, то, стало быть, для этого есть
какая-нибудь особенная причина.
человеческого существа, да еще при таких обстоятельствах, могло грозить
Бог знает какими неприятностями. В этом же случае нельзя даже было
предугадать, как следовало поступить: встретить ли гостя или обороняться
от него?
бы пораженный присутствием людей.
были такие же голубые, как и глаза Ирины, а грива густых русых волос, в
беспорядке падавших на плечи, также указывала на его невизантийское
происхождение. Одежда на нем была вся изорвана - недаром же он пробивался
сквозь чащу кустарников. Из-под лохмотьев просвечивалось мускулистое
розоватое тело. Руки незнакомца казались чрезвычайно развитыми, да и сам
он весь был олицетворением физической мощи.
девушку.
существах - друзей или врагов.
Напротив, незнакомец коверкал и ударения, и окончания, выговаривая все на
какой-то особый лад.
иностранец...
с просьбой о спасении и помощи, он уже не мог быть им врагом. Это было
ясно. Притом же этот юноша казался утомленным, ослабевшим до последней
степени. Бояться насилия с его стороны было нечего.
изнемогает...
неожиданно появившегося в этом уголке юношу. И тот, и другая с мольбою
смотрели на него, ожидая решительного ответа. Лука боролся. Он и желал
спасти незнакомца, и в то же время боялся, чтобы не пришлось самому
пострадать из-за этого. Последнее чувство пересилило.
сделать, я сам не свой... Из милости только позволяют мне жить здесь, и,
если я навлеку на себя гнев куропалата, мне придется плохо... Уходи ты, я
не буду тебя задерживать, но и не надейся, чтобы я спас тебя... от чего -
я даже не знаю...
что ты здесь был...
ожидать помощи.
так... но он, может быть, голоден... Позволь же мне накормить его. Тогда
уже пусть он идет... Так, ведь, Лука? Я вижу, ты согласен, да? Пойдем же,
незнакомец, в нашу хижину и стань хотя бы ненадолго нашим гостем... Знай,
что в гостеприимстве славяне не отказывают даже заклятым врагам...
знайте: я тоже славянин!..
проговорила Ирина. - Пойдем же! Я не знаю, как тебя зовут?
ведь, дед?
что можно будет сделать...
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Орлов Алекс
Каргалов Вадим
Шилова Юлия