иметь на совести тетю, маму и меня, пожалуй, было бы слишком тяжело!
Значит, надо подчиниться судьбе...
шепнула ей на ухо: ну, что, тетя? Хорошо я придумала? Тетя не равнодушна к
нему, да и он так поглядывает!
оправляя прическу.
Теодор и остановился отдохнуть как раз там, где и они должны были
задержаться.
на этот раз исключительным вниманием и долго разговаривала с ним на тему о
счастье вообще, о счастье в супружестве, в любви, о чувствах, сердце и
тому подобных интересных вещах, о которых Толя знал только понаслышке.
матери с упреком за то, что та заняла собой все внимание их спутника,
тогда как он должен был разделить его между всеми дамами.
не кружила голову мальчику и сама не забывалась. До самой ночи в тарантасе
все дамы имели кислый вид. Но за ужином на постоялом дворе Леля опять
сумела заставить мать и тетку так оживленно разговориться между собой, что
Теодор снова оказался ее собеседником.
Паклевским и страшно надоедает ему, потому что о чем ему с ней говорить?
Ведь это такой сорванец, который ни в чем не знает меры.
как сорванцом, дала неопровержимое доказательство логического мышления,
возобновив разговор, начатый ими во время первой остановки.
колечко, то он, оставляя у себя ее подарок, мог бы оказаться в неловком
положении и был бы вынужден вернуть его.
высказал предположение, что ее могли бы заставить. Тогда Леля поклялась,
что никакая человеческая сила не может ее заставить сделать что-нибудь
против ее воли.
за этим следовало, какой можно было сделать из всего этого вывод, - было
ясно для обоих. Леля прямо заявила ему, что, если бы тот, кому она отдала
сердце, изменил ей, то она отомстила бы ему, а сама умерла бы от чахотки.
генеральша, ни одна душа человеческая. А когда пришло время расстаться,
поведение Лели обратило на себя внимание матери, которая напала на дочку с
выговорами за легкомыслие и кокетство, на что та отвечала ей, что она,
может быть - "чем угодно, но никогда не будет кокеткой".
забыв думать и о канцлере, и о ксендзе Конарском, и о всей своей
будущности, - но полный мыслей об одной только Леле. Он чувствовал, что
этот сон скоро должен был рассеяться, что сорванец в несколько недель
совершенно забудет о нем, и что основывать на этом какие-нибудь надежды
было бы то же, что строить замки на льду, но невозможно было устоять перед
обаянием этой цветущей молодости.
как он боялся своим видом выдать им свою тайну; он заехал в гостиницу и
решил там переночевать и к утру протрезвиться окончательно. На другой
день, грустно настроенный, он пошел в коллегию, и по счастливой
случайности в тот же день опекун проводил его к канцлеру.
фигуру князя-канцлера, с проницательным взглядом, с печатью великого ума
на высоком челе, с выражением силы и огромной воли, и когда князь
обратился к нему, как к младшему и низшему, - сурово и в то же время
слишком фамильярно - Теодор в первую минуту очень смутился.
заметив произведенное им на юношу впечатление, попробовал заговорить с ним
по-французски, чтобы испытать его познания, и был удивлен им. Затем он
заставил его написать под диктовку и похвалил орфографию. Можно было
надеяться, что Теодор будет принят на службу.
должны заранее приготовиться к тому, что я суров, нетерпелив, не терплю
рассуждений и требую послушания...
язык за зубами. Я не прощаю даже случайной несдержанности в словах, а
измены - не допускаю...
дверях юноше и только изредка бросая на него взгляд через плечо. Затем он
начал выпытывать Теодора о его семейном и имущественном положении. Ему
надо было знать, кто такие Паклевские, откуда они, и сколько их есть на
свете; потом он спросил, кто была его мать. Когда Теодор назвал Кежгайлов,
князь обернулся к нему.
причинам, после замужества матери с моим отцом, совершенно к ней
переменился и стал нам чужим. У нас нет никаких отношений с ним...
жить в согласии и держаться вместе... Разделившиеся семьи гибнут; страна,
в которой нет семьи и любви к своим родителям, распадается на отдельные
куски.
Помолчав немного, он объявил Теодору, что вскоре выедет из Варшавы в
Волчин, и секретарь должен сопровождать его в это путешествие...
Теодора, но ему доложили о приходе Сосновского, секретаря литовского;
князь повернулся лицом к стоявшему в дверях юноше и сделал знак ему
удалиться.
знавшего света Паклевского целым рядом ошибок, неприятностей и горьких
открытий. Он совершенно иначе представлял себе свое положение и значение,
а оказался здесь на второстепенных ролях, среди чужих и недружелюбно
настроенных людей.
подвести, чтобы он наделал как можно больше ошибок и раздражил этим
нетерпеливого по натуре, а в отношениях к подчиненным очень резкого и
неумолимого князя, так, чтобы тот пожелал избавиться от секретаря,
принятого на испытание.
быть, потому, что князь или заметил, или догадался о них, и, именно на зло
завистникам, решился оставить Теодора, а, может быть, он нашел в нем такие
качества, которые могли пригодиться ему для дела.
князя-канцлера трудно было ожидать; имея перед собой великую цель,
Чарторыйский пользовался ради нее людьми, но не привязывался к ним;
награждал, где было нужно, но старался действовать, главным образом,
страхом, ловкими маневрами, знанием характеров и протекцией в судебных и
общественных учреждениях, чем собственными капиталами, которых здесь не
разбрасывали, как у Браницкого.
свободно, а его обязанности в канцелярии были так разнообразны и
неопределенны, что никогда нельзя было предвидеть заранее, что принесет
сегодняшний день, и какая работа от него потребуется. Один день уходил на
переписывание какого-нибудь безымянного материала, который потом
распространялся по всей стране, другой день всецело посвящался
корреспонденции на французском языке, третий - был занят распутыванием
каких-нибудь сложных вычислений; иногда ему приказывали съездить
куда-нибудь верхом с устным поручением, а иной раз случалось ему занимать
шляхту, приехавшую с просьбами и за инструкциями к канцлеру.
связей, характеров; но еще больше, чем память, помогало ему удивительное
уменье обходиться с людьми.
развлекать их, давалось порученье разузнать об их именах, о занимаемых ими
должностями и землях, откуда они прибыли.
припомнил все, что касалось той семьи, с одним из членов которой он имел
дело. Если же ему не удавалось заранее собрать сведения о шляхтиче,
который приезжал к нему, то он принимал его, как доброго знакомого и
старался навести его вопросом так, чтобы выяснить все, что ему было нужно
для дальнейшего разговора.
одежды, выказывал им всяческое сочувствие, а так как болтливые провинциалы
очень охотно шли на откровенность, то канцлер всегда умел выведать у них
все, что было нужно, и потом, в удобную минуту, припоминал и пускал в
обращение, удивляя всех своей памятью.
Ларссон Стиг
Лукин Евгений
Сертаков Виталий
Белогорский Евгений
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий