каким владеют смелые укротители зверей. И началось усмирение толпы под
грохот своих пушек, под взрывы снарядов, в дыму и пламени разгорающихся
пожаров. Били по лицу чем попало не только ослябских матросов, но и их
офицеров. В них опять направили из шлангов сильные струи воды, в них
стреляли из револьверов. Все это походило скорее на бред, на кошмарный сон,
чем на действительность. К счастью для Блохина, из жилой палубы успела
вырваться только часть людей, а остальные застряли в люках, забив их своими
телами. Так или иначе, но порядок на крейсере наведен +3.
градусов, продолжал свой тяжкий путь. На нем мало осталось пушек, но он
упорно отбивался от японцев. Передняя труба на нем была вся продырявлена
осколками, а задняя оказалась развороченной снизу доверху. Тяга упала, ход
уменьшился, но крейсер, словно обеспокоенный своею собственной судьбой,
продолжал двигаться вперед, унося на себе трупы, кровь и боль, отчаяние и
надежды всех, кто топтал его палубы. Избавление было в том, что японцы не
поняли его маневра и вовремя не преградили ему дорогу,-он вошел в теневую
полосу. Сразу стало темно. Артиллерийский бой прекратился. С успехом были
отбиты минные атаки, причем на одном миноносце сбита дымовая труба. Быстро
наступила ночь.
надобности разбиваться о гранитные скалы. Он бросил якорь недалеко от
восточной стороны Дажелета.
шлюпки-баркас № 2 и шестерку-и приступили к высадке экипажа на берег. Прежде
всего постарались избавиться от ослябцев, продолжавших, вносить на судне
смятение. С ними вместе отправили командира Лебедева +4. Потом стали
перевозить раненых, которых было более ста человек. Пользуясь носилками,
койками и матрацами, их переносили на шлюпки в полной темноте. Они стонали и
охали. К их боли присоединяла свою боль никому не нужная раненая свинья,
давая о себе знать надрывным визгом откуда-то с палубы, окутанной мраком.
вели себя шумно и, никого не стесняясь, проклинали войну. Некоторых из них
связали; другие, которым море теперь было нипочем, бросались за борт и,
горланя, вплавь добирались до берега.
суда. Но "Дмитрий Донской", отведенный за полторы мили в море, покоился на
глубоком дне с открытыми кингстонами. Японцам достались в плен только люди.
него, продолжал в одиночестве удаляться на север. Ему тоже пришлось
пострадать. Один снаряд попал в борт около ватерлинии, сделал пробоину во
втором командном помещении, разбил паровую трубу
квартирмейстера Федорова. Пробоину немедленно заделали. Другим снарядом
снесло прожектор. Два человека при этом поплатились жизнью: мичман Дофельт и
подшкипер Рядов. Командиру Андржиевскому ранило обе руки, ноги и голову.
его. На второй день, 16 мая, далеко за полдень, вышел весь уголь. Стали
бросать в топки деревянные вещи, разные поделки, паруса, собранную в ямах
угольную пыль и лили смазочное масло,-жгли все, что только могло гореть.
сделав по беспроволочному телеграфу позывные в свой порт, бросили якорь.
Золотой Рог.
почему-то не захотели попасть в отечественные воды. С того места, где он
сдался, "Сазанами" взял его на буксир и повел в Японию, как водят на аркане
животных. Так двигались до ночи.
сразу отпали,-ведь они теперь были только пленниками. Матросы собирались в
жилой палубе и мирно обсуждали недавнее событие, 6ольше всего интересовал
всех вопрос: почему это начальству так хотелось сдаться в плен?
самостоятельного управления Попов. Все воззрились на этого высокого и худого
парня с матовой бледностью на вытянутом лице, со спокойной осенней грустью в
карих глазах. Начитанный и по природе умный, всегда трезвый, он пользовался
среди команды большим авторитетом. Все замолчали, когда услышали его
глуховатый голос:
рангов, и адмиралы, и генералы. Каково смотреть им в глаза? И каждый из них
начал бы обращаться к Рожественскому: "Ваше превосходительство, а где ваша
эскадра?" А он и сам не знает где, потому что бросил ее и убежал с поля
сражения. Пошло бы тут шушуканье: вон он, скажут, каков национальный герой!
Но главное еще не это. Какую телеграмму он должен был бы составить царю?
"Ваше императорское величество, я со своим штабом благополучно прибыл на
миноносце "Бедовый" во Владивосток; где находятся остальные вверенные мне
суда-пока о них мне ничего не известно"; Режественский-человек гордый и
считал себя умнее всех на свете. Но японский адмирал Того взял да и
размагнитил его. Удавиться можно от стыда!
в плен.
грешных, японцы везут в свое отечество, как поросят в клетке.
честное слово японскому офицеру, что он не причинит миноносцу никакого
вреда. В кают-компании собрались все офицеры. У них шли свои разговоры:
какое значение имеет для России потеря одного миноносца, когда вся наша
эскадра разгромлена!
зависело. А если нас обвинят, то вместе с нами должны будут сесть на скамью
подсудимых и те, которые сейчас находятся в Петербурге под золотым шпилем
Адмиралтейства. Зачем они послали такой сброд на войну?
нем был поднят флаг Красного креста, он стал госпитальным судном. Но японцы
поступили с ним неправильно-взяли и секвестровали его. О, если бы я не был
связан присутствием раненого адмирала, я бы показал противнику, как со мною
сталкиваться;
другой-артиллерией...
даже не видать его.
услышали не то, что сообщил им матрос, а нечто более страшное-трюмы
наполнились водою или вспыхнул пожар в бомбовых погребах. Но через минуту
офицеры уже выскакивали из-за стола, бросались к трапу и быстро бежали по
верхней палубе к мостику. Все были охвачены отчаянием: победители ушли от
пленников! Каждый предлагал свой совет:
приближался к "Бедовому", чтобы снова взять его на буксир. Офицеры могли
опять спуститься в кают-компанию и спокойно разговаривать.
с "Бедового" часть команды и, переправив ее на свой миноносец, заменили ее
своими матросами. Заложники были возвращены обратно. После этого русскому
миноносцу предоставили идти собственными силами, приказав держаться в
кильватер победителю.
на буксир и, сопровождаемый "Сазанами", пошел дальше.
Лицо его осунулось, потемнело, глаза ввалились, как у мертвеца. Целыми
часами он ни с кем не разговаривал,
одиночестве, словно погруженный в свои черные, как морская пучина, думы. Но
иногда, дернувшись, он вдруг вскакивал и, свесит ноги с койки, начинал
скрежетать зубами. В такие минуты вестовой Балахонцев, ухаживавший за ним
вместе с доктором, пугался его. Растрепанный, оскаленный, с повязкой на
голове, с остановившимся, как у безумца, взором, весь напряженный, он словно
намеревался куда-то ринуться и действительно был страшен. Какие мысли
возникали в его потрясенном мозгу? Быть может, ему представлялись страшные
утопленники? У острова Цусима тысячи погибли их по его вине. А может быть, в
памяти еще сохранилось то особое
Конан-Дойль Артур
Орловский Гай Юлий
Аникина Наталья
Орловский Гай Юлий
Зыков Виталий
Шилова Юлия