придунайских славян. Год она прожила в доме жениха, нося траур и фамилию
своего суженого. За это время у Иоланты выросла бородка под пупком, а под ее
хорошеньким носиком появились настоящие гусарские усики, точь-вточь как у
того, кто лежал под землей. Тогда она нарумянила щеки, начернила брови,
накусала себе губы, чтобы казались ярче, выставила тяжелые груди в глубокий
вырез платья и самой своей красивой походкой, унаследованной от первой
графини Ржевуской и насчитывающей не менее двухсот лет, направилась к
брадобрею. Там она, развалившись в парикмахерском кресле, приказала
подстричь себе усы. С тех пор и носила она красивые, напомаженные усики,
ровненькие, как челка, черные, как вороново крыло, у нее были два ума,
которые лучше одного, и три уха. Она хорошо пела и болела каждый вторник. На
девятом месяце в грудях У нее появилось молоко, но зато во время своих
визитов к брадобрею она подцепила мужа. Это был некий Исаилович, который
рассказывал такие были и небылицы о своих любовных подвигах, что брадобреям
после его ухода казалось, что они отродясь не имели дела с женщинами.
Исаилович, убедившись в первую брачную ночь, что его вдовушка -- невинная
девица от смущения заявил, что вообще не знает, чьего ребенка делает. В
результате этого брака овальные серебряные часы перестали тикать и родилась
будущая мать Витачи.
посвятила себя внучкам, которые моментально выяснили, что у бабушки на
голове имеются две крохотные лысинки, каждая размером с дукат, на тех
местах, где ее прабабка-колдунья носила рожки с колокольчиками. Прабабка эта
могла, например, обрить человеку бороду в намыленном зеркале на расстоянии
десяти метров, употребляя вместо бритвенного ножа свой левый глаз. Мадам
Иоланта в ответ на все эти россказни только посмеивалась, но и она могла,
как оказалось, держать бритву ногой так же ловко, как и рукой, а также умела
зарезать змею серебряным динаром. В дни затмения солнца и ночами, когда луна
идет на убыль, она наливала воду в свое волшебное блюдо и ловила в него
солнце и месяц, чтобы подсмотреть, с какой стороны их надкусывают черти. В
это время она запрещала детям и щенятам пить воду, а на праздники не
разрешала девочкам ходить в уборную.
приятно возбуждавшими ее внучек. Она охотно плела легенды о красавицах из
рода Ризничей. Она полагала, что члены приличной семьи все равно что зубы во
рту, Ризничи в ее рассказах делились на резцы, клыки, коренные и зубы
мудрости, на шатающиеся, обломанные или смешные, тупые, больные, испорченные
или, наоборот, прекрасные блестящие зубы. Ее россказни и походка особенно
хорошели, когда к ним в гости приходили товарищи капитана по службе -- майор
Похвалич, с таким
Все эти легенды о прабабках Витачи, о прелестницах, по которым поэты сходили
с ума, о несчастном красавце инженере Пфистере, который вначале был мужем, а
потом сыном своей жены, офицеры знали наизусть.
проявилась она неожиданно, сначала в форме совсем безобидной. Однажды зимой,
в сочельник, капитан забыл купить рыбу, а покупка рождественского карпа
относится, как известно, к делам исключительно мужским. Его теща
презрительно прошептала про себя традиционную семейную фразу, что ее
друзьями остались только вкусные блюда, и сготовила для себя тушеную
баранину с капустой. После чего начала с бухты-барахты чудовищно толстеть.
пренебрежение к капитану. И Милут, хотя ему о злосчастной рыбе ничего
сказано не было, ближе к весне стал замечать, что в доме происходит
неладное. Летом, когда они поехали отдыхать, капитану стало ясно, что теща
полнеет назло ему, но он не мог понять, в чем провинился. Он старался изо
всех сил: открывал бутылки на бахче и, налив арбузы ракией, а дыни вином,
оставлял их на ночь, чтобы они хорошенько пропитались, но госпожа Иоланта,
урожденная Ибич, упорно продолжала готовить себе к каждому обеду
дополнительную порцию капусты с бараниной. Каждый день она неуклонно
созерцала свой пуп до того, что забывала, где у нее левое ухо, а где правое,
перевязывала нитками бородавки у детей, чтоб отвалились, и по-прежнему
безмолвно толстела, желая досадить своему зятю, капитану Милуту.
толстением, отправился в магазин и купил большую жестянку с печеньями.
Печенья он раздал детям, а на крышке коробки вырезал дырочку размером с
грош, набил коробку рыбой и закрыл. Каждый день он подливал в дырочку
понемногу оливкового масла, пока рыба его принимала. Когда же рыба перестала
пить масло, он взял грошик и закатал отверстие. Рыбные консервы были готовы.
на бабушку, которая возликовала, с необычайной быстротой стала худеть, а
вместо баранины с капустой готовила себе фасоль с грецкими орехами. Опять
она двигалась плавно, явно хорошела, и чем дальше, тем больше стала походить
на своего покойного мужа. Она снова превращалась в ту усатую красотку
прежних дней, что носила лорнет с надушенными стеклышками.
чаем. В ответ на уговоры соседок выйти замуж Иоланта, со знаменитой
двухтарифной улыбкой Ризничей на устах, отвечала, стремясь, чтобы ее слова
достигли слуха капитана Милута:
Разве теперь такого найдешь?
покупать свечу за два динара. Он и так давно уже собирался открыть карты
перед тещей и прямо сказать, что его мучит. Он обдумывал будущий разговор с
ней по дороге на экзерцирплац, где жеребцы занимались онанизмом, ударяя себя
членами по брюху. Он составлял и составлял необходимые фразы, но они
проплывали по его голове, как пыль от упомянутых жеребцов, и никак не шли с
уст.
пуговицей, отлетевшей от его ширинки, наверняка можно было выбить глаз
попавшемуся по дороге прохожему. Женщина была ему необходима, как ложка к
обеду, но он был далек от мысли привести своим девочкам мачеху. Ни на что не
решаясь, он шептал глубоко про себя, обращаясь к прекрасной госпоже Иоланте
в той глубине, где рождаются уже не слова, а слезы: "Помогите же мне,
помогите, если хотите добра мне и своим внучкам..." Но вместо этих простых
слов в голове у него болталась фраза, запомнившаяся из бесконечных тещиных
рассказов:
Он не знал, кому именно, но дело было ясное, даже дети заметили. Специально
для нее отдельно ставились на стол тушеные синие баклажаны. Перед тем как
приняться за еду, она шептала молитву: "Крестом осеняем себя, ограждаясь от
сатаны, не боясь его уловок и засад..."
глупых насмешек, а в доме чего только не случалось. Вдруг распахивался шкаф,
и все цвета какого-нибудь пестрого платья или полоски юбки разлетались по
комнате, порхая мелкими кусочками шелка, ослепшими от солнца. В футляре
своих карманных часов капитан Милут находил дождевых червей. Самой же вдове
Исаилович ни с того ни с сего начал являться покойный муж. Он объявлялся
каждый раз, когда светил полный месяц, точно так и надо. Правда, он путал
дни недели. Например, покойник не знал, идет ли вторник за средой или,
наоборот, впереди нее. Если он появлялся не вовремя, приходилось его
Исправлять и возвращать, откуда пришел. Тогда госпожа Иоланта брала блюдо,
наливала в него воды и начинала ворожить вместе с внучками.
В один прекрасный вечер капитан Милут ополоснул свой уд посолдатски,
спрыснув его водой прямо изо рта, и, решившись пойти на приступ, ворвался в
светлицу госпожи Иоланты.
тело, пахнувшее лимоном, походило на хорошо подошедшее белое тесто с
глубоким пупком посредине. Под пупком была огромная мохнатая третья грудь, а
повыше пупка -- талия, одна из красивейших, какие только капитану Милуту
довелось в своей жизни видеть. По крайней мере так показалось Милуту при
свете свечки ценой в два динара, горевшей на столе. При виде этой свечи
капитан несколько смутился и утратил дар речи, а госпожа Исаилович
продолжала непоколебимо шептать свою молитву или то, что она читала вместо
нее. Наконец молитва закончилась. Тогда она повернулась к капитану, дунула
на свечку и притянула его к себе тем самым жестом, каким ласкала его
дочерей. И шепнула, обнимая его:
погладить ее. Она была рядом и, как он догадывался, уже худела с
головокружительной быстротой. Нащупав что-то весьма ощутимое, он спросил
наугад:
как блинчик с творогом. Ибо это была не нога, а рука.
Витача Милут госпоже Иоланте. Фамильные часы в виде серебряного яйца давно
уже не ходили, но еще играли свою мелодию.
тишину в другую; была война, капитан Милут ушел на эту войну, и о нем ничего
не было известно. Госпожа Иоланта разрешала внучкам подносить к уху свои
часики и слушать их, как слушают шум волны в морской раковине.
отсчитывают не теперешние часы, а другие, давешние.
во времени звенели голоса прежних красавиц из семейства Ризничей. Правда,
Быков Василий
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Махров Алексей
Орловский Гай Юлий
Афанасьев Роман