Чтение 11–й страницы книги ~Богатство~

иностранцев и "чистой публики"; готовили не так уж чисто, но зато сытно.
Здесь же обедал и Андрей Петрович, уставший потреблять на десерт невыразимое
пойло, которое Плакучий именовал иногда чаем, а порою кофе.

- Если это чай, - не раз говорил Соломин, - так дайте мне кофе, а если
это кофе, так прошу дать мне чаю.

- Сегодня... какава, - выкручивался Плакучий.

За множеством дел совсем забылось, что в Петропавловске существует
уездный врач Трушин, пренебрегать которым нельзя хотя бы потому, что сей
отважный эскулап в прошлом тоже метил на пост камчатского начальника..
Соломин не искал с ним знакомства, а встретились они в том же трактире
Плакучего, где доктор с завидным аппетитом поглощал фирменное блюдо Камчатки
- студень из моржатины (под горчицей) .

Трушин был уже немолодой человек с некоторой претензией на
элегантность, а цепочка с брелоками и брошь в галстуке выдавали в нем тайное
желание нравиться женщинам. Андрей Петрович отметил его осоловелые глаза и
запах, составленный, казалось, из малосовместимого синтеза кабака и аптеки.

- Когда поедете в уезд собирать пушной ясак с инородцев, - попросил
доктор, - возьмите и меня с собою.

- Желаете объехать больных?

- Да какие тут больные! Люди на Камчатке здоровые, живут долго.
Старики, попив чайку с рябиновым вареньицем, вдруг ложатся на лавку и
говорят, что сегодня помрут. И не было еще случая, чтобы они не сдержали
слова... Я лечу в основном приезжих вроде вас! - неожиданно закончил Трушин,
и это прозвучало неприлично по отношению к Соломину.

После такого похоронного монолога исцелитель камчатского населения
воспроизвел, на пальцах общепринятый жест, широко известный всем
алкоголикам.

- Не угодно ли приложиться ко святым мощам? - спросил он. - Здесь,
благодаря вашей строгости, нам уже не поднесут, но можно пройти ко мне... у
меня все есть!

- Спасибо, - ответил Соломин. - Но я вином грешу редко. Уже давно
перебесился, теперь обожаю аккуратность. Вместо выпивки он предложил врачу
показать больницу.

- Охотнейше, - согласился тот.

Больничные койки пустовали. В неопрятном тазу лежали хирургические
инструменты, в полоскательной чашке валялись давно забытые ватные тампоны со
следами гноя и крови. А на подоконнике белый котенок намывал лапкой гостей.

- Значит, больных у вас нету.

- Не держим за ненадобностью.

- Кстати, - вспомнил Соломин, - здесь, кажется в бухте Раковой, имеется
лепрозорий. Вы там бывали?

- И вам не советую. Жизнь у каждого все-таки одна.

- А с кем же там остались прокаженные?

- Был в Раковой фельдшер, которому после службы на Сахалине небо уже с
овчинку казалось. Но он помер.

- От проказы?

- Что вы! Решил к своим праздничным порткам пришить новую пуговку.
Укололся иголкой, заражение крови, и-в яму... Да вы не волнуйтесь, - вдруг
оживился Трушин, - прокаженные давно смирились со своей долей... мм там
хорошо! Отбросы рода человеческого... Они освобождены даже от уплаты
налогов.

Соломин никогда не был ангелом и цинизма навидался в жизни достаточно.
Но цинизм доктора все же озадачил его. Взяв на руки котенка, он поиграл с
ним. Совсем неожиданно прозвучала въедливая фраза Трушина:

- Вы симпатий в Петропавловске не обрели, а обиженные вами апеллируют к
Владивостоку, пишут жалобы генералу Колюбакину.

- Кого же я здесь обидел? - отвлеченно спросил Соломин, давая котенку
кусать себя за палец.

- Надо уважать сложившиеся... традиции, - увертливо намекнул доктор. -
Здесь давно утвердилось правило, чтобы головка поступала в руки камчатских
предпринимателей, а уж хвост пушного ясака пускай треплют наезжие. От такого
порядка ни один из начальников еще не бывал в обиде и на всю жизнь
обеспечивал себя... яблоками! - вдруг сказал Трушин.

- Ах вот вы о чем...

Не стоило забывать, что за Трушиным стояла дремучая сила - сила
круговой поруки, основанная на наживе. Между тем Андрей Петрович не строил и
приятных иллюзий - он ведь понимал, что российский купец устроен до
безобразия примитивно: ты можешь дать ему в ухо - он тебя расцелует, но
только не вздумай бить его по кошельку - тогда он сатанеет... Соломин
осторожно посадил белого котенка обратно на подоконник.

- Я был прав, дорого продавая меха иностранцам, а не продавая их дешево
нашим. Прибыль поступила в инородческий капитал, в котором до аукциона не
было и полушки. Камчадалов и коряков грабили веками. Из-за этого они уже
перестали осознавать ценность денег. Но сейчас прибылью с аукциона я покрыл
все налоговые обложения и написал Колюбакину во Владивосток, чтобы на
остаток от дохода мне прислали товаров.

- И опять нарушили традицию! - сказал Трушин. - Инородцы уже привыкли
покупать товары у наших местных торговцев.

Вот тут Соломин не выдержал:

- О какой привычке вы говорите? Не может же человек привыкнуть, чтобы с
него спускали три шкуры. Инородцы просто не имели возможности купить товары
на стороне по законным ценам, а брали втридорога то, что подсовывали им наши
купчины... А что им подсовывали? Сивуху-то?

Сейчас, чтобы уйти от гнетущего разговора, Соломин был бы и рад выпить.
Но доктор вина уже не предлагал.

- Вы куда сейчас? - спросил его Трушин.

- Домой. Спать.

- Заходите, если нужда возникнет. Йод есть. Карболки полно. Аспирину
дам... Ну, а если потребуется просвечивание рентгеном, плывите во
Владивосток, ха-ха!

У доктора был тяжелый взгляд, и он поднимал глаза на собеседника с
таким усилием, будто пудовые гири.

- А вы, я слышал, были у Трушина? - спросил Блинов.

- Был. А что?

- Да нет, это я так.

- Все-таки закончите то, что вы подумали...

- Бабник! - сказал Блинов. - К тому же запойный. Скрипит и терпит, а
потом сорвется, будто собака с цепи, тогда хоть умри, а даже клизмы от него
не допросишься.

Соломин закинул удочку дальше:

- Странно, что такого человека могут любить женщины.

- Боятся, - пояснил Блинов. - Тут была одна красивая камчадалка,
Наталья, она чуть ли не с Гижиги приехала... издалека. Не знаю, что там у
них случилось, нравы здесь легкие, но красавица доктором пренебрегла. За это
он объявил ее прокаженной, теперь баба картошку в Раковой окучивает, да уже
поздно - из лепрозория обратной дороги нету...

Соломин подумал и сказал, что такое вряд ли возможно. Хотя (он понимал
это) такое и возможно, ибо проверять диагноз, установленный доктором
Трушиным, мало кто возьмется. В эти дни Соломина захлестывала энергия, он
торопился делать добро... Со стороны все кажется просто, но окунись с
головою в эту простоту и тогда поймешь, как это трудно. Давая согласие на
управление Камчаткой, Андрей Петрович не подозревал, что здешние дела вроде
гиблой трясины: чем дальше идешь, тем сильнее она тебя засасывает.

Да, не так-то легко управляться с Камчаткою: тут на всякое дело - свой
сезон, и только успевай в календарь поглядывать. Приходилось учитывать,
когда отстрел зверя, когда сбор ясака, когда закупка товаров, когда лосось
пойдет в реки метать икру. Начинался июль - удушливый, вулканы как-то
подозрительно курились дымом, а он совсем позабыл о главном - о рыбном
нересте.

- Теперь держитесь, - подсказал ему Блинов. - Рыба в реки пошла гулять,
а значит, японец на нас навалится...

Заявился в канцелярию урядник Сотенный, красуясь новыми скрипящими
сапогами на ходком московском ранте.

- Ну как? - спросил он. - Хороши?

- Очень. А ты, кажется, выпивший?

- Для прилику хватил, это верно.

- Очевидно, приехал твой приятель...

Сотенный стал серьезным:

- Да нет нигде Сашки Исполатова! Я еще тогда, перед аукционом, думал:
чего не едет? Уж не - случилось ли беды?

Мысли Соломина приняли совсем иное направление:

- Не знаешь ли, что происходит на острове Шумшу у японцев? Не бывал там
кто-либо из наших людей?

- Бывал один зверобой, старик Егоршин.

- Егоршин? Не тот ли, что доберман-пинчера шлепнул?

- Он самый. Старик задушевный. Разрывными стреляет.

- Ты приведи его ко мне.

- Слушаюсь, - отвечал урядник. - Андрей Петрович, я, когда дела вам
сдавал, забыл одну бумажку показать...

Сотенный долго ковырялся в канцелярском шкафу, потом торжественно
выложил на стол длинную ведомость.

- Что это, братец?

- Ведомость оружию на Камчатке.

Из реестра выяснилось, что на складах Петропавловска хранятся 4000
новейших берданок, а к ним 800 000 патронов. Если учесть, что каждый житель
имел свое личное оружие, то выходило, что Камчатка вооружена до зубов.
Андрей Петрович велел казаку положить бумагу на прежнее место.

- Не забудь прислать ко мне этого Егоршина.

- Будет исполнено, - откозырял урядник...

Скоро из деревень, расположенных в устьях рек на западном побережье