Чтение 15–й страницы книги ~Богатство~

корабельных отсеков, Битте сразу передвинул на мостике телеграф, и машины
"Котика" обдали провожающих душным теплом перегретых механизмов, - корабль
ушел во Владивосток...

Сезон лососиного нереста закончился, вместе с ним завершился сезон
тревог. Как бы то ни было, но в этом году Камчатка отстояла свои промыслы от
пиратов. Совсем рядом, в шести милях от Камчатки, японский лейтенант Ямагато
думал, что многое зависит от Губницкого... Но он не знал, что очень многое в
делах Камчатки зависело теперь от Соломина!
ПРИЗНАКИ СУМАСШЕСТВИЯ

Скорее ради психологического интереса Соломин снова попросил
Папу-Попадаки открыть сейф.

- А я вам не зулик, цтобы открывать касси. Одназды на Венской
промысленной выставке в павильоне Франции появилась касся мсье Шубба,
который обесцал сто тысяц франков тому, кто ее откроет... Я открыл! Но
венская полиция поцадила меня в тюрьму. Сказыте, как мозно после этого
верить людям?

- Вот я и не верю, что вы греческий дворянин.

Пала не стал этот тезис оспаривать:

- Хоросо. Я открою вам кассю, но за это возьмите меня с собою, когда
поедете драть ясак с инородцев.

- Драть ясак не стану и вас с собою не возьму...

В присутствии появился Сотенный, опять завел речь о загадочной пропаже
явинского почтальона:

- Ежели вожак у него не умел оборачиваться, тогда он, может, выпал с
нарт на повороте и замерз, как цуцик. А вот куда Сашка Исполатов делся? Он и
человек опытный, и вожак у него - чистое золото...

Соломин спросил урядника, бывали ли на Камчатке случаи бесследной
пропажи людей.

- Сколько угодно! Иногда через несколько лет и найдут. Одни косточки да
тряпочки... приходи, кума, любоваться.

- А если поискать как следует?

Мишка Сотенный рассмеялся:

- Найди попробуй... Сейчас трава выше козырька, а зимою снег любой грех
кроет. Даст бог, и само все откроется...

Соломин не знал ни явинского почтальона, ни траппера Исполатова, а
потому переживать исчезновение их он не мог.

Совершенно неожиданно его навестил Нафанаил - владыка клира
петропавловского и духовный наставник камчатской паствы. При появлении
благочинного в канцелярии Соломин испытал некоторое смущение, ибо, чего
греха таить, за множеством дел не торопился отстоять всенощную... Спасибо
Нафанаилу - он не учинил ему выговора, а завел речь на иную тему.

- Туточки вот, кады я сюды приехал, в некоем доме обнаружилось забавное
чтение. Бумаги архивов камчатских. Избегая чадного курения и винопития, яко
человек просвещенный, удосужил я разум свой чтением кляуз старинных.
Воистину доложу вам: на примере былых начальников камчатских не избегнете вы
кары господней... Уезжайте отселе, покедова в разуме!

- Простите, ваше преосвященство, - ответил Соломин, - но не могу
уяснить, на что намекаете вы?

- На то и намекаю, что, как учит опыт камчатской истории, многие
здешние начальники с ума посходили. Бряк - и поехали чепуху молоть, а сраму
при этом уже не ведают, бедненьки.

- Я думаю, мне это пока не грозит.

- И сами не заметите, как в безрассудстве явитесь...

Соломин, естественно, спросил владыку, почему при душевно здоровом
населении сумасшествие избирает для себя жертвы именно среди управителей
Камчатки.

- Это нам не открыто, - увильнул Нафанаил.

Показался он человеком глупым, и глупым его речам Соломин не придал
никакого значения.

В эти дни ему надоело кормиться у Плакучего, он нанял себе кухарку. В
доме стало чуточку уютнее, дородная Анфиса походя сметала фартуком пыль со
стола и говорила гневно:

- Во, мужичье проклятое! Без бабьего уходу хуже свиней живут... Будь
моя волюшка, так я бы всех мужчин передавила...

Озирая ее многопудовую дородность, Соломин верил - такая передавит.

По утрам его (ну совсем как в деревне) будил звон бубенчиков и пение
рожка - это петропавловский пастух выгонял из города на выпас тучное коровье
стадо. А почти все дома камчатской столицы были крыты ветхой соломкой - тоже
как в деревне. Соломин полюбил гулять в окрестностях Петропавловска, где ему
часто встречались медведи - громадные, но удивительно миролюбивые. Не раз он
наблюдал такую картину: женщина гребет в кошевку смородину, а рядом с нею
лакомится медведь. Потом спокойно разойдутся - и ни крику, ни испугов, ни
страхов! Это было очень забавно...

Возвращаясь с прогулки, он повстречал на улице Блинова, а подле него
шагал румяный застенчивый юноша.

- Это мой Сережа... приехал к пале с мамой.

- А-а, будущий драгоман! - приветствовал студента Соломин и любезно
расспросил об успехах в учебе.

- Японский... это же страшно трудно, - вставил отец.

- Да нет, папа, - возразил юноша. - Русский язык дается иностранцам
ничуть не легче, однако многие японцы постигают его очень быстро...

- И надолго вы к нам?

- Как водится - до последнего парохода.

- А когда Камчатку покидает последний?

- Примерно в октябре, - пояснил Блинов-старший, - потом уж до следующей
весны живем, как в бочке. Сереже никак нельзя упустить последний пароход,
это может плохо кончиться - возьмут и выкинут из института, а что ему тут
делать?

С разговорами они дошли до памятника Лаперузу (глыбы серого гранита,
оплетенного якорной цепью). Сережа Блинов с грустью вспоминал веселое
студенческое житье во Владивостоке...

Это верно, что жизнь во Владивостоке была сейчас приятной. Там на рынке
уже появились первые арбузы, в кинематографе "Гранд-Иллюзион" показывали
американский боевик "Большое ограбление почтового поезда", по вечерам
открывался цирк-шапито с любимицей публики наездницей Гамсахурдия - и вдруг
(о читатель!) в этот милый шурумбурум вторгся с моря пароход "Котик",
который выбросил на пристани Эгершельда громадную толпу японцев. Никто не
понимал, откуда они взялись, а японцы бормотали одно:

- Япона... руссики... Сюмусю... Соломин-сан...

Высокое начальство, как известно, очень не любит, если какой-нибудь
безвестный Соломин-сан нарушает устоявшийся режим их бравурной жизни.
Быстрее всех сориентировался японский консул Номура: от имени своего
правительства он заявил решительный протест против самочинных и
необоснованных действий русских властей на Камчатке, - дело сразу приобрело
нежелательный для МИДа политический резонанс, а дальневосточный наместник
Алексеев учинил выговор адмиралу Витгефту;

- Прошу вас, Вильгельм Карлович, вставьте ха-ароший фитиль с огнем и
копотью своему забулдыге Кроуну, а я принесу извинения японскому консулу...
Это черт знает на что похоже! Соломина надо бы вытряхнуть в Петербург, чтобы
в Сибири такими придурками и не пахло!

Пока в верхах судачили, изобретая для Соломина кары небесные, японский
консул подал на него в суд. А судьи (о, наивная простота!) даже не взглянули
на карту. Они видели лишь факт конфискации сетей и умышленный срыв японского
рыбного промысла. Но интересно, что сказали бы японцы, если бы русские стали
ловить иваси в заливе Сагами у Токио или резать японских коров на пастбищах
Хоккайдо?

Будь судьи арбитража хоть чуточку патриотичнее, они должны бы задать
Номуре один вопрос: "В чьих водах были задержаны ваши корабли и при каких
условиях изъяты у них орудия незаконного промысла лосося?" Но такого вопроса
они сделать не догадались. Владивостокский арбитраж усмотрел в деяниях
камчатских властей незаконные (?) действия, а неистощимая казна России
обязалась выплатить японским браконьерам денежную компенсацию.

"Котик" снова отплыл на Камчатку, дабы завершить акт мщения. Капитан
Битте доставил в Петропавловск целый мешок частной корреспонденции -
владивостокские торговые компаньоны оповестили камчатских купцов и
духовенство о том, что дни власти Соломина уже сочтены. От этого в домах
местных воротил началось откровенное ликование.

- Не сегодня, так завтра генерал Колюбакин треснет его оглоблей по шее,
тогда будет знать, как в чужие санки садиться. Ведь он, говорят, даже ясак
умыслил без нас собирать. Не выйдет... Вся головка за нами, а ему, сквалыге
худому, дадим от хвоста побаловаться - самый кончик, не больше кисточки для
бритья. Вот и пущай, побритый, отседова выкатывается!

Особенно лютовал Расстригли:

- Не здороваться с ним, с этим пентюхом! Коли встретишь на улице,
вороти рожу на сторону, будто его и не видишь...

Эти слова звучали как указание к исполнению! Из казенных бумаг,
доставленных "Котиком", Андрей Петрович уяснил, что ему вынесено самое
суровейшее порицание за "беспокойный характер", а это здорово испортило его
служебный формуляр. В дополнение к этому генерал Колюбакин, приморский
губернатор, почему-то вообще не любивший Соломина, указал снова открыть все
кабаки в Петропавловске.

Блинов пытался утешить Соломина:

- Уж сколько на моих глазах удалили начальников, и никто еще не падал в
обморок от горя, все только радовались.

Соломин был явно подавлен.

- Дело не в этом, - сказал он. - Я ведь еще не успел свершить ничего
путного. Когда, я сюда прибыл? Кажется, в середине мая. А сегодня какое
число?

- Пятое августа.

- Вот видите! Разве за такой короткий срок что-либо сделаешь? Нафанаил