Чтение 35–й страницы книги ~Богатство~

мужиков-- ополченцев, из охотников-инородцев...

Надо, - сказал Соломин, - думать о помощи явинцам, ведь они там с
детьми и бабками утащились в горы, а такого цыганского житья им долго не
выдержать.

- Что вы намерены предпринять?

- Ясно одно: японцев на Камчатке стерпеть нельзя.

- Так-так, - сказал Жабин...

В разрезе рубахи на груди гидрографа Соломин разглядел моряцкую
татуировку, в окружении якорей и голых русалок красовались слова: "Боже,
храни моряка!" Опираясь на костыль, прапорщик в волнении пересек каюту по
диагонали.

- На Руси всегда так, что клин клином вышибают. Японцы десант
выбросили, знать, и нам десантировать надобно. Это очень хорошо, что
урядника на Мильково отправили. Мишка Сотенный - парень деловой, а
мильковская дружина может идти прямо на Явино.

- Там же бездорожье, - напомнил Соломин.

- Ерунда, здесь к этому привыкли, и покажи им дорогу, так они еще
удивляться станут. А вот из Петропавловска надобно срочно двигать ополченцев
морем - тоже к Явину!

- Как же вы мимо Шумшу через пролив проскочите? На мысе Кукотан, если
верить слухам, выставлены пушки.

- Пусть это вас не тревожит, - ответил Жабин. - Я ведь все-таки старый
гидрограф, не одну собаку съел на этом деле. Выждем негодной погодишки,
чтобы проливы заволокло туманцем, и проскочим в море Охотское, как рыбки!

- Тогда, - спохватился Соломин, - если уж вы попадете в Охотское море,
то, высадив десант возле Явина, сможете плыть и далее - до самой Гижиги?

- Конечно! - охотно согласился Жабин.

Соломин торопливо загибал пальцы:

- Я могу отпустить на Гижигу сколько угодно муки, дам несколько бочек
масла... плиточный чай, табак, порох...

- С грузом-то еще лучше идти - не так болтает. Охотское море
безбалластных коробок не терпит - бьет их так, что даже гвозди из бортов
выскакивают, словно пули.

- Вы меня так выручили. - Соломин расцеловал прапорщика. - А вам разве
не страшно? - спросил он его.

- На то и море существует, - отвечал Жабин, - чтобы сидящие на берегу
его боялись. Готовьте десант, свозите товары. Страшно будет потом! Когда
война закончится...

Радостный, Андрей Петрович вернулся в канцелярию, и здесь Блинов вручил
ему японскую прокламацию:

- Вот какие открыточки получать стали... Ямагато призывал население
Камчатки присягнуть на верность японскому микадо, за что сулил всяческие
блага. Но закончил свой призыв словами, очень схожими с надписью на той
доске, которую он водрузил в деревне Явино: "Этот земля принадлежит японский
империю кто эта не признает убит".

- Откуда афишка? - озабоченно спросил Соломин. Блинов пояснил, что
недавно прискакал гонец:

- Из деревни Голыгино, вот и привез.

Голыгино - старинная животноводческая деревня, лежавшая чуть севернее
Явина. По карте было видно, как японская оккупация расползалась по югу
Камчатки, словно поганый лишай. Андрей Петрович рванул прокламацию Ямагато
наискосок.

- Эх, растяпа! - тут же выругал он себя. - Такие штуки надо бы для
истории оставить. - Потом обратился к трапперу Исполатову: - Вы, сударь,
согласны идти в десант?

Этим он нечаянно нанес охотнику обиду.

- Какие у вас могут быть сомнения на мой счет? - ответил он. - Я даже
удивлен, что вы меня об этом спросили.

- Извините. Но вы слишком вольная птица.

- Да не такая уж я вольная...

С улицы донесся звон стекла, ругань и женские крики.

- Что там еще? - спросил Соломин.

- Да это, - отвечал Блинов, - у Расстригиных уж какой денек Серафим со
своей мадамой любовь обсуждают.

Думать о постороннем сейчас не хотелось. Соломин снова разглядывал
карту Камчатки, мечтая, как удачно получится, если подойти к японцам
одновременно с суши и с моря.

- Вам не смешно от моей доморощенной стратегии?

- Нисколько. Пока все правильно, - одобрил его Исполатов. - Но времени
не теряйте: пусть Мишка Сотенный сразу же выводит свою дружину из Милькова -
им еще топать и топать...

Предоставленная самой себе, лишенная связи с Россией, отрезанная от
родины расстояниями и блокадою с моря, Камчатка приступала к исполнению
своего гражданского долга.

Самое удивительное - Камчатка решила атаковать!

При населении в 360 душ Петропавловск поставил под ружье около сотни
ополченцев. Конечно, все они - все как один - страстно желали попасть в
десант.

Жабин строго предупредил Соломина:

- Особенно-то вы там не увлекайтесь! Шхуна у меня не резиновая, я же и
груз беру, а отсеков в ней кот наплакал.

- Сколько же можно записать в десант?

- Возьму от силы лишь тридцать человек...

Ближайшие дни Соломина были заполнены исключительно подготовкой десанта
в дорогу. Из петропавловских дружинников тщательно выбирали только здоровых,
отличных стрелков, кому запах пороха издавна привычен. Соломин смертельно
обидел старого зверобоя Егоршина, отказав ему в месте на шхуне:

- Тебе восьмой десяток, куда ты лезешь? Пришлось отказать и студенту
Сереже Блинову:

- Вам, юноша, сам господь бог велел дома сидеть.

За единого сыночка взмолился его отец:

- Креста на вас нету! Молодой человек всей душой рвется в сражение, так
оцените же его священный порыв...

В их спор врезался голос Исполатова:

- Да кому нужен его порыв, тем более священный? Разве умеет студент
драться так, чтобы шерсть клочьями летела?

Чиновник настаивал, взывая к Соломину:

- Христом-богом прошу! Ведь мой Сереженька еще только вступает в жизнь,
и кому же, как не ему, следует начать ее хорошо, а по кустам не
отсиживаться...

Андрей Петрович просмотрел списки, скрепя сердце вычеркнул одного
пожилого унтера и вписал Сережу Блинова:

- Вы довольны?

- Вот спасибо, вот спасибо. Сейчас домой сбегаю - обрадую...

- Напрасно уступили, - хмуро заметил Исполатов. - Вы же не раздаете
билеты на благотворительный концерт.

- А вы разве не видели, как он ко мне пристал? Ради верной службы
старика я был вынужден это сделать...

В унисон с этими событиями гремели скандалы в доме Расстригиных. Никто
не вникал в суть супружеской свары, и даже самые любопытные не задерживались
под окнами, из которых на улицу, заодно с черепками битой посуды, вылетали
женские визги "мадамы" Лушки и брань ее благоверного супруга.

Изможденный и притихший (почему-то босой), Серафим Расстригин вдруг
заявился в уездную канцелярию:

- Смерти жажду! Где здесь в десант пишут?

- Проспись, - отказал ему Блинов.

Расстригин стучал кулаком перед Соломиным:

- Деньги на одоление супостата у меня брал?

- Ну, брал.

- Небось тратил?

- Ну, тратил...

Это верно, что Соломин, не желая расходовать казенные 47 000 рублей,
слегка транжирил расстригинское пожертвование. Он посмотрел на босые ноги
купца с твердыми серыми ногтями. Не вдаваясь в извилистые настроения этого
человека, Андрей Петрович устало велел Блинову:

- Запишите господина Расстригина в дружину и выдайте ему, как и всем,
ополченский крест на шапку.

Но купец приспособил его к рубахе:

- Вся грудь в крестах или башка в кустах!

Блинов растолковал ему, что в ополчение его записали, но в десанте он
никому не нужен.

- За мои-то кровные, - снова стал рычать Расстригин, - и помереть как
следоваит не даете? А может, я жить не хочу?

Соломин вежливо уговаривал:

- Серафим Иваныч, тебе ли в десанте быть?

- Ах так? Тады клади деньги на бочку, все до копейки...

При всем желании Соломин не мог вернуть ему денег, ибо недостающее в
сумме пожертвование следовало доложить из казенной кассы, а это запутало бы
всю уездную бухгалтерию. Андрей Петрович, не найдя выхода, со вздохом
объявил Блинову:

- Мужайтесь - я вашего Сережу из десанта вычеркиваю.

Блинов начал стыдить его в присутствии Расстригина:

- Как вам не совестно? Чистого юношу решили променять на этого
забулдыгу, который на войну идет не ради святых чувств, а лишь затем, чтобы
семейный скандал продолжить... Как угодно! Но вот вам колокола и все
церковные дела, до свиданья.

- Что это значит? - обомлел Соломин.

- А так и понимайте: если не будет мой Сережа в десанте, я сегодня же
подаю в отставку... по болезни. Да-с!

Соломин не вычеркнул Сережу, но вписал и Расстригина: