Чтение 34–й страницы книги ~Слово и дело~

и дочка вся в матку пошла?..

Ванька Топильский единым махом домчал до Ушакова:

- Линар выехал! Не иначе, как для альянсу амурного...

Был поздний час, когда кони великого инквизитора всхрапнули возле дома ка-
мер-юнкера Брылкина. Кто-то пискнул на дворе при виде генерала из Тайной ро-
зыскных дел канцелярии, будто мышь, кота учуявшая. В приемной сидели при
свечках двое: сам Брылкин, камер-юнкер принцессы, и воспитательница ее - ма-
дам Адеркас.

- Вечер добр, - сказал Ушаков. - Вы никак в карты играете?

- В бириби, - обомлел Брылкин.

- Коли в бириби играть, - заметил Ушаков, в карты обоим заглядывая, - то
потом целоваться надобно... Целуешь ты мадаму?

- Иногда, - промямлил Брылкин, холод смерти почуя.

Ушаков табачку нюхнул из тавлинки, велел камер-юнкеру:

- Ты, Ванька, пока уйди... не до тебя нам!

Брылкин (ни жив, ни мертв) уволокся. Ушаков на Адеркас глянул, да столь
бойко, что мадам эта чуть со стула не свалилась.

- Вызнано, - сообщил ей инквизитор, - что вы, мадама, в Париже и в Дрезде-
не дома веселые содержали с девками публичными. А вот как вы стали воспита-
тельницей принцессы русской... этого уж, простите покорно, даже я дознаться
не смог! А срам-то велик...

Ушаков взял шандал со свечами и шагнул в покои соседние. А там две головы
покоились на одной подушке: Линара и принцессы. Линар сразу пистолет схватил,
срезал свечи пулями.

- И не стыдно вам? В странах добропорядочных, когда мужчина с женщиной уе-
диняются, препятствий им уже не чинят...

Во мраке любовного алькова прозвучал голос инквизитора:

- Собирайтесь, граф, в Дрезден ехать, чтобы пред своим королем виниться.
Не за тем вашу милость послом в Россию назначили, чтобы вы девиц знатных пор-
тили. А вы, ваше высочество, за мною следуйте. Вас давно тетушки венценосных
поджидают...

Анна Иоанновна наотмашь стегала племянницу по лицу:

- Мерзавка! Срам-то какой... что в Европах о нас подумают? Мы от тебя за-
конного наследника для престола ожидаем, а ты...

Под ударами кулаков тетки кричала девочка:

- Вам можно, а мне нельзя?..

- Молчи, язва! С матерью твоей извелась, а теперь и ты? Анна Леопольдовна
вдруг ожесточилась от побоев:

- Графа Морица Линара любила и буду любить всегда. А принца Антона, мне
силком навязанного из Вены, ненавижу и презираю.

Анна Иоанновна озверела от таких признаний:

- В уме ли ты? К иконе... на колени... покайся. Схватила принцессу за во-
лосы, потащила к киоту. Головой била ее об пол. А когда девочка поднимала
глаза, то видела над собою Тимофея Архипыча ("Дин-дон, дин-дон... царь Иван
Василич!").

- Покайся! - грозно требовала тетка у племянницы. Плечами вздрогнув, отве-
чала ей та - люто и грубо:

- Клянусь пред сущим! Морица Линара до гробовой доски любить стану, а
принца Антона до милости своей не допущу...

- Тащите ее! - рассвирепела Анна Иоанновна. - Волоките прямо на портомой-
ню... чтобы штаны гренадерам стирала! А потом в ужасе императрица разрыда-
лась:

- Господи! Ведь то, что она понесет в чреве своем, это после меня должно с
престола всею Россией править...

Позор был велик. Чтобы слухи пресечь, решили скандала шумного не делать.
Казни никого не предавать. Камер-юнкера Брылкина сослали капитаном в гарнизу
Казанскую, мадам Адеркас снабдили преизрядно золотом за молчание и отправили
за рубеж с "дипломом похвальным"; король Август III сам догадался посла Лина-
ра отозвать...

На почтовом дворе за Ригой расстались Линар и Адеркас.

- Вы столь богаты теперь, - сказал Линар, - что, наверное, вновь откроете
свое великолепное торжище? Мадам Адеркас за рубежом России осушила слезы. -
Дьявол вас раздери! - закричала она. - Клянусь честью, если вы навестите в
Дрездене мое заведение с зеркалами, я с вас, бесстыдник, денег не возьму. Но
мы весело пожили в Петербурге...

Вот и Дрезден, где Линара поджидал разъяренный канцлер Брюль.

- Вы напрасно думаете, - сказал он послу, - что с вами случилось лишь за-
бавное приключение... Чему вы смеетесь, граф? Или вам не ясно, что Саксония
поддерживает свою честь лишь добрыми отношениями с Петербургом? Без России
сейчас мы - ничто...

Линар без робости ответил канцлеру:

- Хотите, я предскажу свое блистательное будущее?

- Сомневаюсь... висельник, - поморщился Брюль.

- А вы не сомневайтесь. Когда принцесса Анна Мекленбургская займет в Рос-
сии место на престоле, тогда... О, подумайте же сами, Брюль: что она сделает
в первую очередь?

- Для начала она забудет вас!

- Меня забыть никак нельзя, - отвечал Линар. - Еще не родилась такая жен-
щина, которая могла бы забыть меня. И первое, что сделает Анна Леопольдовна,
достигнув власти, - это вызовет меня к себе. Да, да! И тогда я стану править
Россией, точно так же, как правит ею сейчас Бирен, отчего и советую Саксонс-
кому королевству относиться ко мне с уважением, как к будущему императору
России!

Графа Бирена эта история даже не возмутила - обрадовала.

- Выходит, девочка рано созрела для любви, - рассуждал он с женою, горба-
той Бенигной. - Если это так, то принца Антона Брауншвейгского надо отшибить
от ложа брачного подальше, а принцессе Мекленбургской подсунем нашего сыноч-
ка... Под одну корону - обоих! И тогда мы, замухрышка, станем править всей
Россией.

- Ненадежен и рискован план этот, - говорила жена. В запасе Бирена имеется
вариант другой:

- Мы женим нашего сына на цесаревне Елизавете...

- Вот это ты умней придумал, - соглашалась горбунья. - Мекленбургских да
Брауншвейгских русские скорее с престола погонят. А цесаревна Елизавета -
дочь Петра Первого, и за нее надо держаться.

- Смотри! - воскликнул Бирен. - Елизавету бедную все при дворе шпыняют,
никто ей слова ласково не скажет. И только я, умнее всех и дальновидней, с
Елизаветой добр, приветлив и сердечен... Но пока надо молчать. Сейчас меня
тревожит иное: сломают ли турки шею Миниху? Или у этого ольденбургского вола
шея такова, что на ней дрова колоть можно?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Кривая ногайская сабля, выкованная из подков конских, билась у самого бед-
ра хана. Тяжелый колчан со стрелами крутился возле полы грязного халата, за-
девая высокий ковыль. Звеня кольчугами, за ханом Дондукой-омбу шли тысячники,
его суровые раскосые воины - Сендерей, Бахмат и сын Голдан-Норма. В свите ха-
на калмыцкого как почтение гости и советники два атамана казачьих - Данила
Ефремов да Федор Краснощеков...

Дондука-омбу поднял свою орду на войну, и орда Калмыцкая, союзная России,
навалилась на орду Кубанскую, союзную татарам. И была сеча кровава. В переб-
леске сабельном, в воплях гибельных, визги воинов калмыцких покрывало в степи
- могучее, казачье:

- Руби их в песи... круши в хузары!

Пять тысяч кибиток татар кубанских предали полному разорению. Еще никогда
калмыки не ведали таких побед, как эта... Резня была страшная! Из мужчин ни-
кого в живых не оставили: от орды Кубанской уцелел только скот (всегда ценный
в степи), дети да женщины; отягщенные небывалой добычей, калмыки вернулись в
низовья волжские, шел у них пир горой. Один раз уже перегнали молоко кобылье,
и получилось хмельное аркэ, но атаманы были недовольны вином:

- Слабовато, хан. Вроде кваска... не шибает!

Дондука-омбу, чтобы донцов уважить, велел гнать аркэ во второй раз, и ви-
но, пересидев в кожаных чанах, из слабосильного аркэ превратилось в резкое и
буйное арзэ.

- Гони и дальше, хан, - подначивали донцы.

Погнали молочное вино на третий раз, и получилось харзо, от которого каза-
ки запели. В юрт калмыцкий приехали мурзы знатные с выражением покорности.
Краснощеков посла кубанского ткнул носом в свой закорюченный походный чувяк.

- А раньше ты чего думал? - спросил его по-татарски.

Атаман Данила взял двух мурз за шкирки и покидал их, словно щенят, в шатер
к Дондуке-омбу:

- До тебя пришли, хан. Жалости просят... прими!

Послы татар кубанских заверили хана в своей рабской покорности, но тут в
разговор вмешались атаманы донские:

- Ты, кал свинячий! Дондуке ваша покорность не нужна. Отныне и веков во
веки покорность свою изъявляйте России, а хан Дондука с этого годочка лишь
подданный царицы нашей...

Мурза ощерил зубы (каждый зуб - как желтый ноготь).

- Мы согласны, - прошипел он, - слизывать гной с мертвецов, умерших от ос-
пы, но подданны России никогда не станем.

Красношеков концы усов заложил себе за уши.

- Это твой гость! - крикнул он хану. - Так угощай его!

К тому времени вино харзо пересидело срок, и теперь стало оно хоруном, ко-
торый пить уже нельзя. Дондука-омбу протянул кубанскому мурзе чашку с ядови-
тым кумысом:

- Пей. Ты мой гость... я люблю тебя!

Посол стал отказываться, ссылаясь на сытость. И в доказательство рыгал
столь густо, будто на болоте гнилые пузыри лопались.

- Эй! - велел Дондука-омбу тысячникам своим. - Расширьте послу глотку,
чтобы хорун проскочил в него, нигде не задерживаясь...

Сендерей и Бахмат схватили мурзу за уши и тянули их в разные стороны, пока