тебе, а чтобы показать - какого цвета души у нас!
дет...
и всю одежонку Потапа с собой уволокли. Одни онучи из убранства остались. На-
мотал их Потап вокруг ног, стали тут бабы над ним смеяться: "Хорош гусь!" По-
тап поначалу слезно и чинно банного компанейщика упрашивал:
с ног до головы меня одевай во что хошь. Нет закону, чтобы в баню человека
запущать одетого, а помытого нагишом выгонять.
спины-то будто слишком ты сомнительный. Уж не бежал ли откель? Может, по тебе
давно Сибирь-матушка плачет?
на всех обворованных хламинок не напастись...
сдуру или в науку возьми да ляпни:
вертелся с девкою своей;
ванных погнали к реке Яузе, чтобы они, дрова для бани приготовив, могли
"сменку" себе заработать. Компанейщик даже покормить обещал. Дрова на своем
горбу к баням несли. Во дворе их пилили, кололи. Средь ночи вчерашний ужин на
стол ставили. Потап от усталости головою на стол лег - дремал. Под утро рас-
тормошили его и одежду под нос суют.
доме Филатьевых терся.
бери. Мне банное воровство не кажется, ныне я при воровской академии обуча-
юсь. Карманное дело прибыльней...
на миг отлучился. Тыр-пыр - в народе, словно угорь скользкий. Обратно выдер-
нулся - уже при огромных деньгах: сорок семь копеек Потапу показывал, хвас-
тал:
грамотей изрядный... Како пальцы гузкой держать, како и кошелек тянуть, само-
му не пымаясь. Есть на Москве и гениусы такие, что у баб серьги из ушей вы-
нут, даже мочки не колыхнув...
мед да в сметану. Потап о себе рассказал: а Ванька Каин пожалел его, на грудь
припадая, поплакал малость:
сечь отказался? За мою-то особу ты и мучение воинское на себя принял... Спа-
сибочко тебе, Потапушка!
Хучь гривенником... а? Ванька Каин, не споря, ему гривенник дал...
далеко... Подамся прочь из Москвы. Надоела!
ближней деревни добраться. Дорога - все лесом и лесом, конца нет дебрям...
жутко! И вдруг веселою искоркою засветился костер. По снегу лаптями хрустя,
Потап к огню подался - от шляха, в сторону. И видит: под елкой лошаденка сто-
ит, сани-розвальни тут же, а возле огня мужик с бабой своей и детишки малые
греются. Кипит в их котле варево, булькая...
лес, брянский, волчий, лисий, медвежий, разбойный!
жену позвал, - гляди, он двупало крестился...
мои. Не мог пальцы троеперстно сложить...
юсь, на Ветку иду счастья да сытости искать. Един раз был там, ишо холост. Да
выгнали нас на Русь обратно! Не хошь ли, добрый человек, с нами за рубеж рос-
сийский податься?
золотое. Стоит остров посередь воды, а на острову том - город русский. И жи-
вут богато, и власти царской не признают. Огороды там велики, сады душисты,
никто не ругается, никто не дерется, живут трезво, один другого любя по-голу-
биному. И тронуть не смогут нас там - земля польская, зарубежная.
вил... Така ж земля, как и российская. А дышать легше. Уж ты поверь мне: вто-
рой раз туды следую...
игрушечной сабелькой, а Персией самовластно правил Надир. Спешить некуда -
грянет час, и ребенку поднесут напиток, от которого Аббас сразу лопнет. А кто
станет тогда "владыкой мира и убежищем мудрости"?.. Конечно, он - сам Надир!
рый был раскинут под апельсиновыми деревьями. Ножки ложа его (чтобы гроза и
молния не покарали Надира) были сделаны их чистого хрусталя; вчера инже-
нер-француз отвел ручей из древнего русла и пропустил его под самой оттоман-
кой. Хорошо журчит ручеек, пробегая между хрустальными ножками; сладко благо-
ухает сад, разбитый еще с вечера внутри шатра. Через янтарный чубук Надир не-
торопливо посасывал желтое ширазское вино, когда к нему в шатер внесли подно-
сы с человечьими глазами. Большими серебристыми грудами, слезясь и закисая,
облепленные мухами, лежали глаза с помутневшими зрачками.
мир, недостойные видеть твою тень на земле...
легко и ловко. Надир стал пересчитывать своих должников. Глаза отлетали один
за другим, сочно шлепаясь в глубокую лохань. Сбившись со счету, Надир зевнул,
явно скучая:
князя Сергея Голицына иссушили горные ветры. От стужи снеговых гор посол про-
ехал до зноя прибрежий, из-под тени елей он въезжал в прохладу рощ южных.
Бурлили тут воды разные, ключами бьющие, воды ледяные и воды кипящие. На ска-
лах пыжились фиолетовые ящерицы с безобразными головами, в бездонности неба
парили коршуны. Мерно и звонко выступал конь посла России!
вокруг них, обглоданные шакалами, валяются ребра, позвонки и челюсти, оска-
ленные в смерти. Богатая страна превращена в пустыню. Люди одичали. Увидев
всадника, житель убегает в скалы, прячется в камнях. Можно проехать всю де-
ревню из конца в конец, и почти каждый крестьянин - одноглаз. А полные слеп-
цы, глядящие на мир двумя гнилыми ранами, - это землепашцы, которые дважды
податей Надиру не оплатили. На дорогах Персии сейчас мертво. Только изредка
слышен стон, а вот и сам источник этого стона: бичами понукаемы, рабы на
своих плечах несут к Мешхеду мрамор из Тавриза. Надир еще не стал законным
шахом, а уже строит для себя дворцы, бассейны, башни и киоски для прохлады. А
камни таковы, что люди, несущие их, кажутся муравьями. Все камни именами на-
речены: "Расход Мира", "Гордость Хоросана", "Надир-камень".
мастеров из Индии, Китая, даже из Европы наводят яркий блеск на этот город.
По единому слову Надира племена переселяются на пустоши, взрываются древние
плотины, затопляя пашни, возводятся новые. Старые города - за неплатеж пода-
тей! - предаются огню, безглазые жители их сгоняются в пустыни (так было с
Шемахой, когда-то цветущей). По дорогам Персии везут в клетках к Надиру
гир-канийских тигров, халдейских львов, ведут слонов из долины Ганга, медлен-
но выступают татарские верблюды. Закутанные в шелка, под струистыми паланки-
нами, проносят к Хоросану невольниц для гаремов Надира-грузинок и черкеше-
нок, сириек и китаянок, негритянок и полячек, украинок и русских.
пусть они едут, чтобы изнывать до смерти в золоченых клетках гаремов, в бла-
гоуханных садах, где так звончаты фонтаны, где так прекрасны розы!
камня, весь унизан кельями, а внутри его - двор, и во дворе сгуртованы кони
путников. Голицын, запахнувшись в плащ, сидит на корточках перед костерком, в
Корнев Павел
Распопов Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Маккефри Энн
Лукин Евгений
Круз Андрей