Чтение 33–й страницы книги ~Маздак~

черном озере. Вода неслышно струилась сквозь огонь, где-то на дне шевелились
дымные хвосты, и немы были недвижные фигурки людей...

Вчера на уходящей в озеро песчаной косе остановился караван, и все
хорошо было видно сейчас через тихую воду. Звездами от кузнечного горна
взлетели в небо искры. Огненный человек отделился от храма и долго бежал
среди людей, пока не потух. В сторону Мидийских гор посмотрел потом Авраам и
увидел настоящую зарю...

Светлее делался дым над храмом, и красная линия обозначилась между
лесом и теми, кто ждал очищения. Локоть к локтю стояли деристденаны. Внизу,
у нисходящих от храма ступеней, покачивался на воде большой тайяр. Люди в
красном были на нем.

Потом отделились от них четверо и пошли к молящимся перед храмом. Взяв
первых десять, они повели их на тайяр. Ограждено было досками место на нем,
обращенное к озеру. Маленький горбун стоял там с плоским широким топором...
Медленно поплыли в воде длинные черные руки. Утреннее солнце отразилось на
миг в озере и потухло...

Отсеченная голова человека тихо падала с тайяра, за ней уже валилось
туловище. Их подхватывало и волокло по дну к окончанию косы, где стоял
Авраам. Только там показывалась над водой чья-нибудь рука или нога. С тихим
шорохом рушился водопад на далекие скалы внизу, и ни звука не доносилось
оттуда...

Аврааму показалось, что он видел уже все это: качающуюся на воде лодку
и маленького горбуна. Красный от крови рот был у него...

Спокойно переливалось озеро, и лишь солнечный зайчик пробегал всякий
раз по нему, когда горбун поднимал свои руки. Да еще длинные розовые ленты
плыли по фиолетовой воде. Их прибивало к берегу одну за другой, и красная
пена оставалась на песке. Волновались лошади и верблюды, пятясь от воды...

С отрядом деристденанов, идущих из Шизы, поравня-

137

лись они на большой царской дороге в Ктесифон. Никогда не пользовались
лошадьми эти люди в красных кабах. Пятерками шли они, взметая едкую пыль
большими кожаными лаптями -- чарыками. Узкими ремнями было обвязано
намотанное на икры домотканое полотно.

Снова встретил он среди них знакомого гончара из Гундишапура. На
расспросы Авраама о том, что произошло у храма, гончар поднял вверх правую
руку, заранее отметая возражения:

-- Они сами подожгли храм... Так сказал Тахамтан! И четверо идущих с
ним подтверждающе кивнули головами.

XIV

Только теперь, после побоища в Шизе, он словно проснулся вдруг в
Эраншахре. Сразу отдалился Туран, свернулась в клубок долгая дорога, замерли
пестрые шумы. И тут же вплотную приблизились железные ворота. В ряд стояли
зримые Артак, Кабруй-хайям, маленький Абба, сотник Исфандиар с
Фархад-гусаном. За воротами были бесчисленные улицы и переулки, торговое
подворье, выложенная черным камнем площадь и дворец в серебре. А в стороне,
на другой дороге, белели башни дасткарта, и калитка была в стене, откуда
выходила в душную ночь женщина под покрывалами из тяжелого шелка...

Не будет уже другого города у него. И другой страны никогда больше не
будет. Даже пыль казалась ему необычной, а жгучее солнце над головой
прибавляло сил. И вода в Тигре была настоящая, с оседающей на дне черпака
красноватой глиной...

Все было по-прежнему, только совсем пустыми сделались селения, осели
дувалы, крепкая желтая колючка осыпалась на прошлогодних участках-картах. И,
словно знак смерти, стояли через каждый фарсанг пути угасшие кузни. Черный
холодный пепел выдувало из них на дорогу, а на пороге сидели кузнецы в
прожженных передниках и смотрели вдаль. Истошно ухали по ночам совы...

Вдовый и бездетный был его дядя Авель бар-Хенани-шо. Слепой старик отец
жил с ним и горбатая прислужница. В дом к нему под крестом на воротах отвел
он Роушан. Она тут же принялась распоясывать верблюда,

138

складывать котлы и кувшины в указанном прислужницей месте. Авраам
пришпорил коня и помчался к дасткарту...

Гулко и часто застучало в ушах, когда прошел Авраам в шаге от платана.
Краем глаза увидел он калитку в стене. Полным белым пламенем горели лампады
в коридорных нишах.

-- Тахамтан!..

Это было первое слово, которое услышал он в даст-карте. Датвар Розбех
произнес его, выйдя из книгохранилища и глядя мимо Авраама. Тихие, неслышные
шаги почувствовались за спиной. Едва не прикоснувшись к нему, прошел
невысокий плотный человек. Желтоватые глаза спокойно задержались на лице
Авраама. Всего мгновение это было, но что-то многоногое поползло по спине...

Подождав, он все же приоткрыл завесу, за которую ушли Розбех с
Тахамтаном. Светлолицый Кавад от окна смотрел на него. И знак рукой сделал
царь царей, как будто ждал Авраама...

Все те же люди были здесь: эрандиперпат Картир, великий маг Маздак,
датвар Розбех, некоторые мобеды и вожди деристденанов. И кольнуло в груди у
Авраама, когда увидел он воителя Сиявуша. Прямой и безразличный сидел тот за
столиком в стороне.

В последний раз видел Авраам великого мага Мазда-ка. Еще более тяжелой
стала его голова, резко обозначилась печальная складка у рта, но так же
неумолимо ясны были серые глаза.

-- Черной лжи послужил в своем нечеловеческом усердии Тахамтан! -- Рука
Маздака отдернулась, словно не желая испачкаться в чем-то незримом. -- В
храме, где главный огонь сословия артештаран, учинил он погром. Мы можем не
считаться с суевериями, когда люди готовы к этому. Так было в "Красную
Ночь". Но мы-то знаем, что большинство дехканов и простых земледельцев
продолжает верить в огонь. Что лучше гонений укрепляет веру?!

Да, в дороге уже слышал Авраам, что две тысячи дехканов зарезано при
пожаре храма. Потом их стало уже десять тысяч. А старая прислужница из дома
Авеля бар-Хенанишо спросила, правда ли, что красные рогатые дивы--пожиратели
людей явились из сгоревшего храма. И везде в Эраншахре называли имя
Тахамтана...

Авраам сидел в углу и не мог отвести глаз от этого человека. Крупный
нос и скулы выдавались вперед на пол-

139

неющем, тронутом оспой лице. Прямо от бровей терялась в густых волосах
полоска лба. И еще чуть подрагивала верхняя губа, скрытая персидскими усами.
Казалось, только заговорит он, и Авраам вспомнит, узнает...

Но Тахамтан молчал, глядя своими светлыми песчаными глазами в лицо
Маздаку. Они не мигали, не сдвигались в сторону. Какая-то спокойная,
загадочная уверенность была в них...

Заговорил Розбех, искренний, непримиримый:

-- Пусть сгорит один храм, и поостерегутся тогда заходить в остальные.
Пусть рухнут дома в десяти дехах, и в ста дехах не поднимут больше руки на
красных дипе-ранов. Пусть тысяча голов будет срезана с плеч, и сто тысяч
испугаются лжи. Не терпеливая и прощающая, а с острым мечом в руке должна
быть правда. И светлым станет мир!..

Бог и царь царей Кавад смотрел на Маздака. И воитель Сиявуш повернул к
нему голову. Розбех умолк, и до белизны были сжаты его сухие тонкие руки.

Правой ладонью от левого плеча разрезал воздух Маздак:

-- Не мечом утверждается правда. В подполье зажгутся огни, если
разрушим храмы. Укрепится суеверие, ибо как раз насилием питается ложь. И
убийство никогда еще не приводило людей к счастью...

-- Когда-то люди ходили голыми и ели сырое мясо...-- Розбех теперь
говорил, задумчиво потирая пальцами жезл датвара -- костяной, с бронзовыми
крыльями у основания. -- Царь Хушанг принес им огонь и научил одеваться в
звериные шкуры. Но я знаю, что силой принуждал он людей к этому доброму
делу. Тридцать лет разбираю я тяжбы их между собой, и мне известна
человеческая глупость...

-- Не было никакого Хушанга!.. ^ Это тихо сказал Маздак. Он совсем
по-человечески улыбнулся, обвел всех своим удивительным взглядом, и
горестная морщина вдруг пропала у рта. Радостный, чистый звон первозданного
языка послышался сразу со всех сторон:

Потом явился человек: могуч, Замкнул он эти звенья, словно ключ.

Он выпрямился, кипарис высокий, Творя добро, познав любви истоки.

140

Сознанье принял он, и мысль, и речь, К своим ногам зверей принудил
лечь.

Весь разум свой ты приведи в движенье И слова "человек" пойми значенье.

Ужели ты в безумие впадешь, Безумным человечество сочтешь?

Ты -- двух миров дитя: слагались звеноя, Творился ты, чтоб стать венцом
творенья.

Так не шути: последним сотворен, Ты -- первый на земле, таков закон!

Великий маг замолчал, но долго еще прислушивался к затихающим под
потолком словам. Потом в подтверждение еще раз отрицательно мотнул головой:

-- Если правда настоящая, люди примут ее. И не надо спешить лишь для
того, чтобы насытить собственную гордость. Пусть даже это будет, когда наши
сухие кости развеет ветер...

-- Как же спасти правду ?--воскликнул Розбех.

-- В чистоте ее сила! -- Маздак резко повернулся, указал на Тахамтана.
-- Он кровью забрызгал правду, и умирает теперь она... Помни, Розбех, что