Чтение 50–й страницы книги ~Маздак~

бытии до того, как они произойдут...-- Указания его были точны и
касались существа дела. Перечислив все, что необходимо исполнить в связи с
его уходом от дел и могущей произойти от этого неурядицы, он закрыл глаза.
-- Передайте от меня султану то, что хотите, из услышанного, а для меня его
упреки оказались столь тяжкой ношей, что руки мои обессилели!..

До сих пор все шло в должном порядке. Никем в государстве не могут быть
произнесены слова в осуждение Величайшего Султана. И вместе с тем он должен
знать мысли и обиды своего первого раба. Для того и посылаются в таком
случае мудрые, знающие тайны правления сановники. Они как бы не слышат
порочащих султана слов. В подобающих выражениях расскажут они султану, как
проливал слезы раскаяния тот, кто вызвал его неудовольствие. Целовать пыль в
том месте, куда падает высочайшая тень,-- вот лишь о чем думает виновный. Но
вместе с сановниками посылается и личный хаджиб государя. "Сообщишь мне все,
а то эти скроют!" -- говорится ему в напутствие. И он тайно передает султану
все сказанное в действительности: горькое и сладкое. Таким образом, этих
слов как бы не говорилось, а султан тем не менее их услышит. Все это имеет
свой глубочайший смысл...

Был Абу-л-Ганаим, и была Тюрчанка. И султан на этот раз пожелал вдруг
не наедине, как принято, а в присутствии всего дома услышать тайный доклад
своего личного хаджиба. Эмир Йильберды вслух произнес все те речи, что
говорились накануне. "Видите, не так говорил вазир, как вы рассказываете, а
другим образом!" -- вскричал султан и тут же послал к нему домой великого
туграи с устным уведомлением об отставке.

В этом случае государю надлежит все проделать быстро и тайно, чтобы
уходящий от дел сановник не успел припрятать ценности и скрыться в пределы
соседствующей державы. Но не просто вазиром был он, а атабеком, "отцом по
завещанию" султану Малик-шаху, что равноценно среди тюрок отцу по крови.
Хоть и перс он по рождению, но имя покойного Алп-Арслана служит ему щи-гом.
Что бы ни случилось, слово его остается первым ч ? о.:)/"арстве после слова
султана.

;? ::0|Ь сердце с того дня, как туграи объявил ему IV ч с,!'), ь-ую
волю, билось неправильно, он продолжал

'"2

распутывать узел, затянутый врагами веры и государства. Султан не
препятствовал в этом ему. Пять недель длились переговоры. Туграи и прочие
сановники в сопровождении эмира Йильберды каждодневно приезжали в его кушк
за южными воротами Мерва, и все было подробно оговорено. Он, Великий Вазир,
как бы уйдет от государственных забот, но на самом деле сохранит все права,
входящие в его нисбу 1 Низам ал-Мульк. И совершится это правильно и
достойно, как испокон веку определено в государстве.

III. ВАЗИР (Продолжение)

И вот сегодня владыка обоих миров и Отец Победы ас-Султан Му-изз
ад-дуниа ва-д-дин Малик-шах ибн Му-хамед-Алп-Арслан, доверенный Повелителя
Правоверных, да озарит бог его царствование, в установленном порядке,
самолично, а не через других людей, принимал отставку своего Великого
Вазира. И даже что происходило это в старой мервской резиденции Сельджуков,
а не в новой шумной столице Исфагане, только подтверждало несокрушимую силу
правопорядка, ответственность за который он нес уже тридцать лет. Сердце
билось ровно.

Знакомая тень мервского кухандиза была на своем месте. Согласно с его
нисбой на весь размах открылись окованные медью ворота, закричал положенные
слова вестник, трижды прогремели султанские трубы -- наи. И в Зале Приемов
было все так, как это он установил по примеру великих царствований прошлого:
все люди Дома находились здесь и каждый знал положенное ему место. Когда
султан принимает отставку лица, имеющего нисбу ал-Мальк, все разнозначные
должны находиться при этом, дабы не уронить достоинства уходящего со службы,
а вместе с тем и достоинства государства.

Они были здесь: великий мустауфи -- Определяющий доходы и расходы
царства, великий ариз -- казначей и глава войскового совета, туграи --
Хранитель Султанской печати и великий амид--наместник солнцеприсут-ственного
Хорасана. Кроме этих четырех нисбу ал-Мульк имел еще амид богом
покровительствуемого Багдада, но его отсутствие было обосновано.

Н и с б а -- определенная часть титула.

213

Глаза султана лишь на миг остановились на нем и тут же метнулись в
сторону. Этого нельзя было допускать. Когда предстоит такое государственной
важности деяние. Величайшему Султану надлежит быть точным в жестах. Пришлось
задержаться у подножья тронного тахта, и глаза Малик-шаха послушно вернулись
к нему. Знакомое скрытое раздражение и покорность силе установленного
затаились в них. Так было, когда еще в детстве Величайший Султан не желал
слезать с коня и садиться за калам 1.

Поцеловав ладонь и коснувшись ею ковра перед троном султана, он прошел
на тахт, к своей большой красной подушке. Причастные к дивану, чуть
отставая, прошептали божью формулу вслед за Повелителем Миров. По едва
заметному знаку хаджиба Дома возник рядом с троном синий человек -- "Голос
Величайшего Султана".

...Мы, укрепляющий порядок и веру... Длань Державы... Повелевающий
двумя мирами... соизволяем разрешить первому рабу своему отодвинуть от себя
повседневные заботы по устройству нашего царства!..

У третьего в ряду дабиров -- писцов, сидящих в правильном порядке у
стены,-- был не по чину цветистый пояс. Если проглядел это дабир дабиров, то
не проявил должной внимательности и хаджиб Дома. Впрочем, нарушение
невелико, а проступок не предумышленный. Писец тут же осторожным движением
прикрыл яркий шелк краем халата. Настоящий дабир вовремя улавливает мысли
тех, кто у вершин власти.

Да, это по закону; и после того, что объявил "Голос Величайшего
Султана", первым должен говорить сановник, заменяющий уходящего.
Абу-л-Ганаим, чья нисба Тадж-ал-Мульк, мустауфи, поет длинными периодами.

...Тот, который уходит от нас, он не уходит... Купол и опора царства,
десница порядка... Мы все от тени его, рабы, и слово его для нас остается
словом...

Именно этот размер приличествует при отставке, ибо что лучше
чередующихся повышений и понижений голоса соответствует принятой в таком
случае подлинности чувств! Сейчас необходима неровность речи. Глаза при этом
должны быть прикрыты ресницами, чтобы не угадывались в них понятные радость
п вожделение. Теперь говорит Шараф ал-Мульк, кого не желали бы

' Калам-- перо, само письмо.

214

видеть на месте мустауфи, но который займет это место -- рядом с
подушкой вазира. Каждому в государстве положено стальное кольцо на ногу, и
этим кольцом для хосройца Тадж ал-Мулька будет хорезмиец Шараф ал-Мульк.
Точно так же, как последние десять лет, кольцом для него самого был этот
бледный хосроец с волнистой улыбкой. Оно с помощью Тюрчанки и перетерло ему
ногу.

...Тот, чья мудрость ослепляет... Намордник на погрязших в неверии и
строптивости, в Багдаде расстеливший ковер правоверной мысли... Угодное богу
покровительство нищим, вдовам и сиротам, путешествующим... Скала веры...

Это говорит Маджд ал-Мульк, туграи, и напоминание об этом к месту.
Туграи займет подушку хорезмийца в диване, но выше кумийцу Маджд ал-Мульку
уже не подняться. У него чрезмерный голос. Этот недостаток еще терпим у
ариза или мустауфи, но вазир не может говорить громче султана. И рост его
должен соответствовать повелителю...

Каждый из людей дивана в должной очередности говорит свою часть об
уходящем от дел. Они свидетельствуют перед богом и султаном, что неуклонно
будут следовать установленному порядку. Да, он, Низам ал-Мульк, уходит от
зримого присутствия в делах правления, но он остается, ибо этот порядок --
дух и порождение его.

Все они -- люди, и греховная сущность их подталкивает впиться сообща в
плоть уходящего от власти, но ошейник государства не позволяет уже этого
сделать даже Величайшему Султану. Так ли это совершалось тридцать лет назад,
когда тонкая шелковая бечевка в подполье этого самого кухандиза разрешила
спор аль-Кун-дури, предыдущего вазира, с буйным Алп-Арсланом? А ведь первым
получившим нисбу ал-Мульк был при доме Сельджуков его желчный
предшественник. Тогда еще не было установлено правильного порядка вещей...

Они закончили говорить, и сладкоголосый Магриби, поэт Дома, читает в
честь уходящего. Далекий кордов-ский акцент угадывается в его бейтах, но все
искупает мавританская восторженность фразы. Вблизи трона вредно постоянное
глубокомыслие, и именно за способность самозабвенно укладывать принятые
слова в четко обозначенные формы приближен он к вместилищу власти.

215

С полноводным Мургабом, питающим почву живительной влагой, сравнивает
Магриби его деяния. От реки отходят каналы, от них уже текут арыки, и так же
мудрость и благочестие достигают каждого дома, каждой пещеры в горах и
кибитки в степях. Но где берет начало сам Мургаб? Откуда текут питающие его
воды счастья? Они с тех величавых заоблачных вершин, где самим богом
поставлены двенадцатикрылые шатры царствующего дома. Скажет Величайший
Султан, и зацветет пустыня...

Слезы выступили на глазах Магриби. Султан собственноручно почерпнул от
горы золота на блюде и наполнил им подставленный поэтом рот. Тощему Магриби