Василий Ян.
Батый
ловека и коварное злодейство; отчаянная борьба за свободу и жестокое на-
силие; подлое предательство и верная дружба; будет рассказано, как без-
мерно страдали обитатели покоряемых стран, когда через их земли проходи-
ли железные отряды Бату-хана, которого, как щепку на гребне морской вол-
ны, пронесла лавина сотен тысяч всадников и опустила на берегу великой
реки Итиль, где этот смуглый узкоглазый вождь основал могущественное
царство Золотой Орды".
Факих читал вполголоса возникавшие одна за другой строки, начертанные
арабской вязью.
шуршание непрерывного дождя, падавшего на камышовую крышу.
гиз-хана. Но несчастье обрушилось на меня. В Бухаре я был схвачен святы-
ми имамами ".
в гнусной, низкой железной клетке. Ползая в ней на четвереньках, как ги-
ена, я не мог выпрямиться. Одежда на мне истлела, и я связывал концы
прорех. Раз в день тюремный сторож наливал в мою деревянную плошку мут-
ную воду, но чаще забывал об этом. Иногда он приводил скованного раба, и
тот, ругаясь, скоблил крюком грязный пол моей клетки. Подходили
родственники других заключенных и со страхом заглядывали ко мне - ведь я
был "проклятый святыми имамами", "осужденный на гибель вечную и теперь и
после смерти, где огонь будет его жилищем..." - факих поправил нагорев-
ший фитиль глиняной светильни и продолжал читать:
тий, стоит девушка из презираемого кипчаками бродячего племени огнепок-
лонников Люли. Она положила мне горсть изюма и орехов и отбежала. На
другой день она явилась снова, закутанная в длинную до земли черную
шаль. Девушка бесшумно проскользнула вдоль тюремной стены и принесла мне
лепешку и кусок дыни. Потом, ухватившись смуглыми пальцами в серебряных
кольцах за прутья клетки, она долго, пристально разглядывала меня черны-
ми непроницаемыми глазами и тихо прошептала:
снова стояла возле клетки и опять настойчиво повторяла:
Если они тебя прокляли, значит, ты праведник. Попроси милости аллаха и
для меня и для того, кто далеко.
Для ее утешения я говорил, что повторяю по ночам девятью девять раз мо-
литвы, приносящие счастье".
щим улыбки. У него были черные кудри до плеч, серебряное оружие и желтые
высокие сапоги на острых каблуках. Он молча посмотрел на меня и повер-
нулся к девушке:
ли в глаза друг другу. Чтобы не погубить себя перед зорко смотревшим на
нас тюремщиком, мы боялись признаться в том, что мы - братья... Высокий
юноша был Туган - мой младший брат, которого я потерял давно и не наде-
ялся уже увидеть!..
принес три черных шарика. Ты их проглотишь. Тогда твой разум улетит от-
сюда через горы в долину прохладных потоков и благоухающих цветов. Там
пасутся белые, как снег, кони и поют человеческими голосами золотые пти-
цы. Там ты встретишь девушку, которую любил в шестнадцать лет.
Мне не надо такого сна!..
будет наслаждаться неомрачаемым забвением в горной долине белых коней, я
скажу твоим тюремщикам, что ты умер. По законам веры, твое тело немед-
ленно предадут земле. Рабы-кузнецы сломают клетку, подцепят тело
крючьями и поволокут в яму казненных. Как бы ни было больно, не закричи
и не заплачь! Иначе тебе разобьют голову железной булавой... В полночь,
когда ты будешь лежать в яме среди трупов и подползут собаки и шакалы,
чтобы грызть тебе ноги, я буду ждать с тремя воинами. Мы завернем тебя в
плащ и быстро донесем до нашего кочевья. Мы начнем колотить в бубны и
медные котлы, петь песни и призывать твой разум из долины забвения. Кля-
нусь, жизнь вернется в твое тело, и ты очнешься. Тогда, вскочив на коня,
ты уедешь далеко, в другие страны, где начнешь новую жизнь..."
жины. Несколько мгновений он оставался неподвижен, потом снова стал пи-
сать:
помощи я неожиданно оказался на свободе, измученный, истощенный, но жи-
вой. Несколько дней я пробыл у огнепоклонников в песчаной степи, а затем
направился к городу Сыгнаку, где и начал вторую жизнь..."
нос тростинку для письма и провел ладонью по седеющей бороде. За тонкой
стеной сквозь шум равномерно падающих капель ясно слышался шорох.
человек, толкаемый недобрым умыслом, станет бродить в сыром тумане..."
неровные закоптелые стены, старый ковер и изможденного неподвижного уче-
ного. Лоскут пестрой материи, закрывавший узкое окошко, слегка заколе-
бался.
чал. В окно просунулась смуглая рука и приподняла край занавески. Во
мраке блеснули скошенные черные глаза.
шей собаки.- Лежи, Акбай!
накомец говорил едва слышным шепотом.
ему?"
раннагра Махмуд-Ялвач...
остальных.
дверь. Загорелый, коренастый, в одежде монгольского покроя, он выпрямил-
ся и огдяделся. Хаджи Рахим, сдерживая рычащую собаку, наблюдал за при-
шедшим. Уверенность и властность чувствовались во всех его движениях. Он
развязал пояс, снял верхнюю одежду и повесил ее на деревянный гвоздь. С
трудом стащив желтые намокшие сапоги, ночной гость отбросил их в сторону
и опустился на старый истертый коврик близ потухающего очага. Затем так
же спокойно, как будто у себя дома, он вытер мокрые руки об овчину ле-
жавшей на ковре шубы.
няной светильни. Стало совсем темно, только на месте занавески слегка
засветилась прорезь окна.
том монгол.- Они хотят прикончить и меня. Твое светящееся окно видно из-
дали; поэтому, несмотря на темную ночь, я нашел тебя... Выгони собаку!
дут подлые люди.
лохматого пса в темноту. Хаджи Рахим остановился, колеблясь, не лучше ли
убежать, но сильная рука потянула его обратно. Гость сам задвинул дере-
вянный засов, не выпуская факиха, подвел его к ковру и вместе с ним
опустился на колени. Он стал шептать торопливо, прерывая речь и прислу-
шиваясь, когда пес за тонкой стеной начинал ворчать: