работе, юный послушник Косьян, и стал торопить:
выбивает. Зовет на большое вече всего Киева. Бежим туда вместе! Я
тебя проведу прямо к тому месту, где всего виднее.
направились по узкой заснеженной улице. По обеим сторонам тянулись
плетни и дощатые заборы, за которыми виднелись голые верхушки
деревьев и камышовые крыши побеленных хаток. Над крышами летали
сизые и пестрые голуби, из глиняных труб вились дымки - хозяйки,
верно, пекли хлеб. Все казалось таким мирным и благодатным. В одну
открытую калитку они увидели, как две лохматые собаки с лаем
бросились на распушившуюся кошку, вскочившую на плетень. Все как
всегда!
что тревога уже начала охватывать киевлян: громко хлопали калитки,
выходили, запахивая шубы, хозяева, выползали старые деды,
подходили друг к другу и, приложив ладонь к уху, расспрашивали:
что случилось? Все ускоренными шагами направлялись к Софийской
площади в верхний город.
Григорий и Андрей, днепровский плотовщик, спокойный, уверенный как
всегда. Через плечо висела кожаная котомка, на поясе за спиной
засунут топор с длинной рукоятью, какой носят лесорубы.
сейчас покажу.
заросший старыми липами, где обычно летом собиралась молодежь и
водила хороводы. Теперь здесь было пусто и все засыпано снегом. С
этого холма открывался вид на далекие просторы заднепровских
степей.
лучах солнца, виднелось много черных дымков, относимых в сторону
порывами ветра. Бесчисленные черные точки, рассыпавшиеся по степи,
медленно, но неуклонно направлялись к Киеву.
Что это? - спросил Косьян.
подходили почти к самому Киеву.
было на его лице. Он оставался таким же спокойным, каким бывал в
бурю и непогоду, когда сидел на переднем плоту и холодными серыми
глазами следил за днепровскими бушевавшими волнами.
тяжело вздохнув, сказал плотовщик. - А доведется ли увидеть его
еще раз - один бог знает! Идем на вече. Послушаем, что там скажут.
премудрости божией, построенный князем Ярославом Мудрым двести лет
назад. Некогда храм был богато украшен. Он славился искусно
сделанной византийской живописью, украшавшей все стены храма. На
Софийской площади обычно происходили всенародные вечевые собрания.
Но, кроме того, здесь почти всегда, круглый год происходил торг.
Русские и иноземные купцы доставляли сюда свои лучшие товары.
Булгарские купцы (с верхней Волги) привозили дорогие меха, немцы -
янтарные украшения, разноцветные сукна. Мадьяры приводили своих
дорогих отборных коней, а полудикие половцы продавали скот и кожи.
Купцы из Крыма привозили соль, дешевые бумажные ткани, вина и
душистые травы.
найдешь! - кричала кучка людей, примостившихся на краю площади на
высокой груде сложенных бревен. Оттуда можно было удобнее
смотреть, как будет проходить это вече киевлян, призванное решить
судьбу стольного города, решить и свою собственную участь.
вымазанных в копоти беглецов из Чернигова и Переяславля-Русского.
Они с проклятиями и слезами рассказывали, как к ним нахлынули
татары в волчьих треухах и долгополых шубах, окружили города
огромными толпами, как звери, набрасывались на стены и
непрерывными лавинами взбирались по приставным лестницам,
врывались в проломы и затем рубили всех встречных, и больших и
малых, рубили без жалости, без надобы, и стариков и матерей с
грудными детьми.
черным слухам:
нас Илья Муромец, Добрыня Никитич, Святогор-богатырь! И теперь на
защиту родной земли тоже явятся у нас новые богатыри, отобьют и
разгонят нечестивых татар-сыроядцев.
становились широким полукругом, оставляя свободными середину
площади и каменную паперть Софийского собора. На ней должны были
выступать именитые бояре, тысячники и воеводы.
обедня: оттуда должны были выйти на паперть все знатнейшие люди во
главе с князем.
стали выходить певчие в длинных до земли стихарях, обшитых
золотыми позументами. За ними шли два громогласных дьякона,
размахивая серебряными кадилами, иереи в парчовых ризах и,
наконец, поддерживаемый двумя отроками митрополит в золотой митре,
опираясь на высокий посох. Все духовенство расположилось по правую
сторону от соборных дверей, а по левую встали именитые бояре и
ратные люди.
дружинниками, блистающими посеребренным оружием. Но князя не было
видно.
скорбной и хватающей за сердце. Когда пение затихло, два бирюча по
обеим сторонам паперти проревели в трубы:
славный киевский воевода тысяцкий Дмитро.
почитаемый воевода, высокий, сильный, с длинными седыми свисающими
половецкими усами. Громко и уверенно он начал:
грудью против очень сильного ворога...
встревоженным голосом:
ним!
спокойно говорить:
"Главный хан татарский Батыга - враг сильный и злобный. Против
него нам одним не справиться, нужна сильная подмога. Я немедля
поеду к своему другу королю угорскому Беле и расскажу, что
татарские полчища грозят не только нам, но и всему христианскому
миру. Я буду просить короля угорского поспешить к нам на подмогу
со всем своим войском". И князь Данила Романович, сказав это,
спешно уехал, а мне повелел держаться изо всех сил и отбиваться,
пока не придут на помощь угорские и ляшские рати. Но, кроме князя,
у Киева есть еще более высокий хозяин - вече киевское. И я, по
старому дедовскому обычаю, спрашиваю вашей воли: согласно ли вече
поставить меня во главе всех ратных сил Киева, главным воеводой, и
доверяете ли мне созывать всех способных к бою людей, собирать их
в дружины? Если вече мне это прикажет, я возьму в свои руки
оборону нашего города. С божьей помощью мы постараемся отбросить
татар, вспоминая, как отцы и деды наши отбивали не раз и
печенегов, и черных клобуков, и торков, и половцев и как их всех
деды наши колотили и отгоняли назад в Дикое поле.
раздались дружные крики:
Дмитро. Мы тебя знаем! Верим тебе! Ты назад не потягнешься! А мы
тебе поможем!..
не совсем обычно, и с низким поклоном что-то тихо прошептал.
Дмитро кивнул головой и сказал:
объявить.