самый последний человек в Москве.
Оксфорде! - яростно перебил Борменталь.
Борменталь: это никому не удастся. Конечно. Можете и не спрашивать. Так и
сошлитесь на меня, скажите, Преображенский сказал. Finitа, Клим! - вдруг
торжественно воскликнул Филипп Филиппович и шкаф ответил ему звоном, -
Клим, - повторил он. - Вот что, Борменталь, вы первый ученик моей школы и,
кроме того, мой друг, как я убедился сегодня. Так вот вам как другу,
сообщу по секрету, - конечно, я знаю, вы не станете срамить меня - старый
осел Преображенский нарвался на этой операции как третьекурсник. Правда,
открытие получилось, вы сами знаете - какое, тут Филипп Филиппович
горестно указал обеими руками на оконную штору, очевидно, намекая на
Москву, - но только имейте в виду, Иван Арнольдович, что единственным
результатом этого открытия будет то, что все мы теперь будем иметь этого
Шарикова вот где, - здесь, Преображенский похлопал себя по крутой и
склонной к параличу шее, будьте спокойны! Если бы кто-нибудь, -
сладострастно продолжал Филипп Филиппович, - разложил меня здесь и
выпорол, - я бы, клянусь, заплатил бы червонцев пять! "От Севильи до
Гренады..." Черт меня возьми... Ведь я пять лет сидел, выковыривал
придатки из мозгов... Вы знаете, какую я работу проделал - уму
непостижимо. И вот теперь, спрашивается - зачем? Чтобы в один прекрасный
день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают.
исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой,
форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с
кашей.
собака не помрет у меня под ножом, а вы видели - какого сорта эта
операция. Одним словом, я - Филипп Преображенский, ничего труднее не делал
в своей жизни. Можно привить гипофиз Спинозы или еще какого-нибудь такого
лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего. Но на какого
дьявола? - спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно
искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда
угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего
знаменитого. Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном
порядке каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает
десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар. Теперь вам понятно,
доктор, почему я опорочил ваш вывод в истории Шариковской болезни. Мое
открытие, черти б его съели, с которым вы носитесь, стоит ровно один
ломаный грош... Да, не спорьте, Иван Арнольдович, я ведь уж понял. Я же
никогда не говорю на ветер, вы это отлично знаете. Теоретически это
интересно. Ну, ладно! Физиологи будут в восторге. Москва беснуется... Ну,
а практически что? Кто теперь перед вами? - Преображенский указал пальцем
в сторону смотровой, где почивал Шариков, - исключительный прохвост.
(Борменталь открыл рот) - вот что-с: две судимости, алкоголизм, "все
поделить", шапка и два червонца пропали (тут Филипп Филиппович вспомнил
юбилейную палку и побагровел) - хам и свинья... Ну, эту палку я найду.
Одним словом, гипофиз - закрытая камера, определяющая человеческое данное
лицо. Данное! "От Севильи до Гренады..." - свирепо вращая глазами, кричал
Филипп Филиппович, - а не общечеловеческое. Это - в миниатюре - сам мозг.
И мне он совершенно не нужен, ну его ко всем свиньям. Я заботился совсем о
другом, об евгенике, об улучшении человеческой породы. И вот на омоложении
нарвался. Неужели вы думаете, что из-за денег произвожу их? Ведь я же
все-таки ученый.
Глаза его налились кровью.
назад впервые получил из гипофиза вытяжку полового гормона. И вместо этого
что же получилось? Боже ты мой! Этих гормонов в гипофизе, о господи...
Доктор, передо мной - тупая безнадежность, я клянусь, потерялся.
риск накормлю его мышьяком. Черт с ним, что папа судебный следователь.
Ведь в конце концов - это ваше собственное экспериментальное существо.
давать советы. На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни
было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
Швондер, что ж из него получится?! Боже мой, я только теперь начинаю
понимать, что может выйти из этого Шарикова!
так вот, Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков
для него более грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески
старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь в свою
очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только
рожки да ножки.
делаете крупнейшую ошибку, ради бога не клевещите на пса. Коты - это
временно... Это вопрос дисциплины и двух-трех недель. Уверяю вас. Еще
какой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться.
спрашиваете да ведь гипофиз не повиснет же в воздухе. Ведь он все-таки
привит на собачий мозг, дайте же ему прижиться. Сейчас Шариков проявляет
уже только остатки собачьего, и поймите, что коты - это лучшее из всего,
что он делает. Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не собачье,
а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют
в природе!
кулаки, повел плечами, твердо молвил:
по-немецки в его словах несколько раз звучало русское слово "уголовщина".
слышались явственно и приблизились к кабинету. Кроме того, бубнил голос
Борменталь распахнул двери и отпрянул в изумлении. Совершенно пораженный
Филипп Филиппович застыл в кресле.
сорочке Дарья Петровна с боевым и пылающим лицом. И врача и профессора
ослепило обилие мощного и, как от страху показалось обоим, совершенно
голого тела. В могучих руках Дарья Петровна волокла что-то, и это
"что-то", упираясь, садилось на зад и небольшие его ноги, крытые черным
пухом, заплетались по паркету. "Что-то", конечно, оказалось Шариковым,
совершенно потерянным, все еще пьяненьким, разлохмаченным и в одной
рубашке.
картофелем, и произнесла такие слова:
Телеграфовича. Я замужем была, а Зина - невинная девушка. Хорошо, что я
проснулась.
закрыла грудь руками и унеслась.
красный Филипп Филиппович.
Филипп Филиппович заглянул ему в глаза и ужаснулся.
что полотно на сорочке спереди треснуло.
из цепких хирургических рук.
наземь и трезвея.
тот сейчас же захныкал.
бенефис, когда он протрезвится.
возвел руки и глаза к потолочной лампе в коридоре и молвил:
Корнев Павел
Плотников Александр
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Куликов Роман