Чтение 45–й страницы книги ~Мертвые души~

- Ах, говорите, ради бога!

- Это просто выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет
увезти губернаторскую дочку.

Это заключение, точно, было никак неожиданно и во всех отношениях
необыкновенно. Приятная дама, услышав это, так и окаменела на месте,
побледнела, побледнела, как смерть и, точно, перетревожилась не на шутку.

- Ах, боже мой! - вскрикнула она, всплеснув руками, - уж этого я бы
никак не могла предполагать.

- А я, признаюсь, как только вы открыли рот, я уже смекнула, в чем
дело, - отвечала дама приятная во всех отношениях.

- Но каково же после этого, Анна Григорьевна, институтское воспитание!
ведь вот невинность!

- Какая невинность! Я слыхала, как она говорила такие речи, что,
признаюсь, у меня не станет духа произнести их.

- Знаете, Анна Григорьевна, ведь это просто раздирает сердце, когда
видишь, до чего достигла наконец безнравственность.

- А мужчины от нее без ума. А по мне, так я, признаюсь, ничего не
нахожу в ней... Манерна нестерпимо.

- Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, она статуя, и хоть бы какое-нибудь
выраженье в лице.

- Ах, как манерна! ах, как манерна! Боже, как манерна! Кто выучил ее,
я не знаю, но я еще не видывала женщины, в которой бы было столько
жеманства.

- Душенька! она статуя и бледна как смерть.

- Ах, не говорите, Софья Ивановна: румянится безбожно.

- Ах, что это вы, Анна Григорьевна: она мел, мел, чистейший мел.

- Милая, я сидела возле нее: румянец в палец толщиной и отваливается,
как штукатурка, кусками. Мать выучила, сама кокетка, а дочка еще превзойдет
матушку.

- Ну позвольте, ну положите сами клятву, какую хотите, я готова сей же
час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька,
хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!

- Ах, что вы это говорите, Софья Ивановна! - сказала дама приятная во
всех отношениях и всплеснула руками.

- Ах, какие же вы, право, Анна Григорьевна! я с изумленьем на вас
гляжу! - сказала приятная дама и всплеснула тоже руками.

Да не покажется читателю странным, что обе дамы были не согласны между
собою в том, что видели почти в одно и то же время. Есть, точно, на свете
много таких вещей, которые имеют уже такое свойство: если на них взглянет
одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные,
красные, как брусника.

- Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна, - продолжала
приятная дама, - я помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю
ему: "Посмотрите, какая она бледная!" Право, нужно быть до такой степени
бестолковыми, как наши мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то
прелестник... Ах, как он мне показался противным! Вы не можете себе
представить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным.

- Да, однако же, нашлись некоторые дамы, которые были неравнодушны к
нему.

- Я, Анна Григорьевна? Вот уж никогда вы не можете сказать этого,
никогда, никогда!

- Да я не говорю об вас, как будто, кроме вас, никого нет.

- Никогда, никогда, Анна Григорьевна! Позвольте мне вам заметить, что
я очень хорошо себя знаю; а разве со стороны каких-нибудь иных дам, которые
играют роль недоступных.

- Уж извините, Софья Ивановна! Уж позвольте вам сказать, что за мной
подобных скандальозностей никогда еще не водилось. За кем другим разве, а
уж за мной нет, уж позвольте мне вам это заметить.

- Отчего же вы обиделись? ведь там были и другие дамы, были даже
такие, которые первые захватили стул у дверей, чтобы сидеть к нему поближе.

Ну, уж после таких слов, произнесенных приятною дамою, должна была
неминуемо последовать буря, но, к величайшему изумлению, обе дамы вдруг
приутихли, и совершенно ничего не последовало. Во всех отношениях приятная
дама вспомнила, что выкройка для модного платья еще не находится в ее
руках, а просто приятная дама смекнула, что она еще не успела выведать
никаких подробностей насчет открытия, сделанного ее искреннею
приятельницею, и потому мир последовал очень скоро. Впрочем, обе дамы
нельзя сказать чтобы имели в своей натуре потребность наносить
неприятность, и вообще в характерах их ничего не было злого, а так,
нечувствительно, в раэговоре рождалось само собою маленькое желание
кольнуть друг друга; просто одна другой из небольшого наслаждения при
случае всунет иное живое словцо: вот, мол, тебе! на, возьми, съешь! Разного
рода бывают потребности в сердцах как мужеского, так и женского пола.

- Я не могу, однако же, понять только того, - сказала просто приятная
дама, - как Чичиков, будучи человек заезжий, мог решиться на такой отважный
пассаж. Не может быть, чтобы тут не было участников.

- А вы думаете, нет их?

- А кто же бы, полагаете, мог помогать ему?

- Ну да хоть и Ноздрев.

- Неужели Ноздрев?

- А что ж? ведь его на это станет. Вы знаете, он родного отца хотел
продать или, еще лучше, проиграть в карты.

- Ах, боже мой, какие интересные новости я узнаю от вас! Я бы никак не
могла предполагать, чтобы и Ноздрев был замешан в эту историю!

- А я всегда предполагала.

- Как подумаешь, право, чего не происходит на свете! Ну можно ли было
предполагать, когда, помните, Чичиков только что приехал к нам в город, что
он произведет такой странный марш в свете? Ах, Анна Григорьевна, если бы вы
знали, как я перетревожилась! Если бы не ваша благосклонность и дружба...
вот уже, точно, на краю погибели... куда ж? Машка моя видит, что я бледна
как смерть. "Душечка барыня, - говорит мне, - вы бледны как смерть". -
"Машка, говорю, мне не до того теперь". Так вот какой случай! Так и Ноздрев
здесь, прошу покорно!

Приятной даме очень хотелось выведать дальнейшие подробности насчет
похищения, то есть в котором часу и прочее, но многого захотела. Во всех
отношениях приятная дама прямо отозвалась незнанием. Она не умела лгать:
предположить что-нибудь - это другое дело, но и то в таком случае, когда
предположение основывалось на внутреннем убеждении; если ж было
почувствовано внутреннее убеждение, тогда умела она постоять за себя, и
попробовал бы какой-нибудь дока-адвокат, славящийся даром побеждать чужие
мнения, попробовал бы он состязаться здесь, - увидел бы он, что значит
внутреннее убеждение.

Что обе дамы наконец решительно убедились в том, что прежде
предположили только как одно предположение, в этом ничего нет
необыкновенного. Наша братья, народ умный, - как мы называем себя,
поступает почти так же, и доказательством служат наши ученые рассуждения.
Сперва ученый подъезжает в них необыкновенным подлецом, начинает робко,
умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли
угла получила имя такая-то страна? или: не принадлежит ли этот документ к
другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим народом разуметь
вот какой народ? Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть
только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он