подлая тварь! Я теперь понимаю его!" Он торопил кучера; он надеялся на
дачу, на воздух, на сад, на детей, на новую, незнакомую ей жизнь, а там,
потом... Но в том, что будет после, он уже не сомневался нисколько; там
были полные, ясные надежды. Об одном только он знал совершенно: что никогда
еще он не испытывал того, что ощущает теперь, и что это останется при нем
на всю его жизнь! "Вот цель, вот жизнь!" - думал он восторженно.
упорно избегал подробностей: без подробностей все становилось ясно, все
было нерушимо. Главный план его сложился сам собою: "Можно будет
подействовать на этого мерзавца, - мечтал он, - соединенными силами, и он
оставит в Петербурге у Погорельцевых Лизу, хотя сначала только на время, на
срок, и уедет один; а Лиза останется мне; вот и все, чего же тут более?
И... и, конечно, он сам этого желает; иначе зачем бы ему ее мучить".
Наконец приехали. Дача Погорельцевых была действительно прелестное
местечко; встретила их прежде всех шумная ватага детей, высыпавшая на
крыльцо дачи. Вельчанинов уже слишком давно тут не был, и радость детей
была неистовая: его любили. Постарше тотчас же закричали ему, прежде чем он
вышел из коляски:
со смехом визжали вслед за старшими. Его здесь дразнили процессом. Но,
увидев Лизу, тотчас же окружили ее и стали ее рассматривать с молчаливым и
пристальным детским любопытством. Вышла Клавдия Петровна, а за нею ее муж.
И она и муж ее тоже начали, с первого слова и смеясь, вопросом о процессе.
брюнетка, с свежим и румяным лицом. Муж ее был лет пятидесяти пяти, человек
умный и хитрый, но добряк прежде всего. Их дом был в полном смысле "родной
угол" для Вельчанинова, как сам он выражался. Но тут скрывалось еще особое
обстоятельство: лет двадцать назад эта Клавдия Петровна чуть было не вышла
замуж за Вельчанинова, тогда еще почти мальчика, еще студента. Любовь была
первая, пылкая, смешная и прекрасная. Кончилось, однако же, тем, что она
вышла за Погорельцева. Лет через пять опять встретились, и все кончилось
ясной и тихою дружбой. Осталась навсегда какая-то теплота в их отношениях,
какой-то особенный свет, озарявший эти отношения. Тут все было чисто и
безупречно в воспоминаниях Вельчанинова и тем дороже для него, что, может
быть, единственно только тут это и было. Здесь, в этой семье, он был прост,
наивен, добр, нянчил детей, не ломался никогда, сознавался во всем и
исповедовался во всем. Он клялся не раз Погорельцевым, что поживет еще
немного в свете, а там переедет к ним совсем и станет жить с ними, уже не
разлучаясь. Про себя он думал об этом намерении вовсе не шутя.
достаточно было одной его просьбы, безо всяких особенных изложений. Клавдия
Петровна расцеловала "сиротку" и обещала сделать все с своей стороны. Дети
подхватили Лизу и увели играть в сад. Через полчаса живого разговора
Вельчанинов встал и стал прощаться. Он был в таком нетерпении, что всем это
стало заметно. Все удивились; не был три недели и теперь уезжает через
полчаса. Он смеялся и клялся, что приедет завтра. Ему заметили, что он в
слишком сильном волнении; он вдруг взял за руки Клавдию Петровну и под
предлогом, что забыл сказать что-то очень важное, отвел ее в другую
комнату.
знает, - о т-ском годе моей жизни?
не называл вам фамилии этой женщины; она - Трусоцкая, жена этого
Трусоцкого. Это она умерла, а Лиза, ее дочь, - моя дочь!
некоторым волнением.
Вельчанинов.
Клавдия Петровна и прежде знала это все, но фамилии этой дамы не знала.
Вельчанинову до того становилось всегда страшно при одной мысли, что
кто-нибудь из знающих его встретит когда-нибудь m-me Трусоцкую и подумает,
что он мог так любить эту женщину, что даже Клавдии Петровне, единственному
своему другу, он не посмел открыть до сих пор имени "этой женщины".
всего! - горячо продолжал Вельчанинов. - Он знает, знает; я это заметил
сегодня и вчера. Но мне надо знать, сколько именно он тут знает? Я потому и
спешу теперь. Сегодня вечером он придет. Недоумеваю, впрочем, откуда бы ему
знать, - то есть все-то знать? Про Багаутова он знает все, в этом нет
сомнения. Но про меня? Вы знаете, как в этом случае жены умеют заверить
своих мужей! Сойди сам ангел с небеси - муж и тому не поверит, а поверит
ей! Не качайте головой, не осуждайте меня, я сам себя осуждаю и осудил во
всем давно, давно!.. Видите, давеча у него я до того был уверен, что он
знает все, что компрометировал перед ним себя сам. Верите ли: мне так
стыдно и тяжело, что я его вчера так грубо встретил. (Я вам потом все еще
подробнее расскажу!) Он и зашел вчера ко мне из непобедимого злобного
желания дать мне знать, что он знает свою обиду и что ему известен обидчик!
Вот вся причина его глупого прихода в пьяном виде. Но это так естественно с
его стороны! Он именно зашел укорить! Вообще я слишком горячо вел это
давеча и вчера! Неосторожно, глупо! Сам себя ему выдал! Зачем он в такую
расстроенную минуту подъехал? Говорю же вам, что он даже Лизу мучил, мучил
ребенка, и, наверно, тоже, чтоб укорить, чтоб зло сорвать хоть на ребенке!
Да, он озлоблен, - как он ни ничтожен, но он озлоблен; очень даже. Само
собою, это не более как шут, хотя прежде, ей-богу, он имел вид порядочного
человека, насколько мог, но ведь это так естественно, что он пошел
беспутничать! Тут, друг мой, по-христиански надо взглянуть! И знаете,
милая, добрая моя, - я хочу к нему совсем перемениться: я хочу обласкать
его. Это будет даже "доброе дело" с моей стороны. Потому что ведь все-таки
я же перед ним виноват! Послушайте, знаете, я вам еще скажу: мне раз в Т.
вдруг четыре тысячи рублей понадобились, и он мне выдал их в одну минуту,
безо всякого документа, с искреннею радостью, что мог угодить, и ведь я же
взял тогда, я ведь из рук его взял, я деньги брал от него, слышите, брал
как у друга!
Клавдия Петровна, - и как вы восторженны, я, право, боюсь за вас! Конечно,
Лиза теперь и моя дочь, но тут так много, так много еще неразрешенного! А
главное, будьте теперь осмотрительнее; вам непременно надо быть
осмотрительнее, когда вы в счастье или в таком восторге; вы слишком
великодушны, когда вы в счастье, - прибавила она с улыбкою.
в саду. Они смотрели на нее теперь, казалось, еще с большим недоумением,
чем давеча. Лиза задичилась совсем, когда Вельчанинов поцеловал ее при
всех, прощаясь, и с жаром повторил обещание приехать завтра с отцом. До
последней минуты она молчала и на него не смотрела, но тут вдруг схватила
его за рукав и потянула куда-то в сторону, устремив на него умоляющий
взгляд; ей хотелось что-то сказать ему. Он тотчас отвел ее в другую
комнату.
боязливо оглядываясь, потащила его дальше в угол; ей хотелось совсем от
всех спрятаться.
голубыми глазами, и во всех чертах ее личика выражался один только безумный
страх.
говорила девочка. - Я сама видела! Он давеча хотел на петле повеситься, он
мне говорил, говорил! Он и прежде хотел, всегда хотел... Я видела ночью...
бросилась целовать ему руки; она плакала, едва переводя дыхание от рыданий,
просила и умоляла его, но он ничего не мог понять из ее истерического
лепета. И навсегда потом остался ему памятен, мерещился наяву и снился во
сне этот измученный взгляд замученного ребенка, в безумном страхе и с
последней надеждой смотревший на него.