байгуша; разглядишь дымок у юрты, киргизку, которая о чем-то хлопочет с
своими двумя баранами. Все это бедно и дико, но свободно. Разглядишь
какую-нибудь птицу в синем, прозрачном воздухе и долго, упорно следишь за
ее полетом: вон она всполоснулась над водой, вон исчезла в синеве, вон
опять показалась чуть мелькающей точкой... Даже бедный, чахлый цветок,
который я нашел рано весною в расселине каменного берега, и тот как-то
болезненно остановил мое внимание. Тоска всего этого первого года каторги
была нестерпимая и действовала на меня раздражительно, горько. В этот
первый год от этой тоски я многого не замечал кругом себя. Я закрывал глаза
и не хотел всматриваться. Среди злых, ненавистных моих
товарищей-каторжников я не замечал хороших людей, людей способных и мыслить
и чувствовать, несмотря на всю отвратительную кору, покрывавшую их снаружи.
Между язвительными словами я иногда не замечал приветливого и ласкового
слова, которое тем дороже было, что выговаривалось безо всяких видов, а
нередко прямо из души, может быть более меня пострадавшей и вынесшей. Но к
чему распространяться об этом? Я чрезвычайно был рад, если приходилось
сильно устать, воротившись домой: авось засну! Потому что спать было у нас
летом мученье, чуть ли еще не хуже, чем зимой. Вечера, правда, были иногда
очень хороши. Солнце, целый день не сходившее с острожного двора, наконец
закатывалось. Наступала прохлада, а за ней почти холодная (говоря
сравнительно) степная ночь. Арестанты, в ожидании как запрут их, толпами
ходят, бывало, по двору. Главная масса толпилась, правда, более на кухне.
Там всегда подымается какой-нибудь насущный острожный вопрос, толкуется о
том, о сем, разбирается иногда какой-нибудь слух, часто нелепый, но
возбуждающий необыкновенное внимание этих отрешенных от мира людей; то,
например, пришло известие, что нашего плац-майора сгоняют долой. Арестанты
легковерны, как дети; сами знают, что известие - вздор, что принес его
известный болтун и "нелепый" человек - арестант Квасов, которому уже давно
положили не верить и который что ни слово, то врет, - а между тем все
схватываются за известие, судят, рядят, сами себя тешат, а кончится тем,
что сами на себя рассердятся, самим за себя стыдно станет, что поверили
Квасову.
неглупый малый, видавший виды, но спорщик, каких свет не производил.
третий, уже седой человек, одиноко доедающий в углу свои щи.
- прибавляет равнодушно четвертый, слегка тренькая на балалайке.
бедность просит, все тогда заявляйте, коли начнут опрашивать. А то у нас
небось кричат, а к делу дойдет, так и на попятный!
оставалось. Поскребки собрали, самые что ни есть слезы, значит; послали
продать. Нет, узнал; артельщик донес; отобрали; экономия, значит.
Справедливо аль нет?
парень, грамотный, из писарей и читавший "Герцогиню Лавальер" или что-то в
этом роде. Он вечно веселый и потешник, но за некоторое знание дел и
потертость его уважают. Не обращая внимания на возбужденное всеобщее
любопытство о будущем ревизоре, он прямо идет к стряпке, то есть к повару,
и спрашивает у него печенки. Наши стряпки часто чем-нибудь торговали в этом
роде. Купят, например, на свои деньги большой кусок печенки, зажарят и
продают по мелочи арестантам.
братцы, генерал такой из Петербурга едет, всю Сибирь осматривать будет. Это
верно, У комендантских сказывали.
расспросы: кто именно, какой генерал, какого чину и старше ли здешних
генералов? О чинах, начальниках, кто из них старше, кто кого может согнуть
и кто сам из них согнется, ужасно любят разговаривать арестанты, даже
спорят и ругаются за генералов чуть не до драки. Казалось бы, что тут за
выгода? Но подробным знанием генералов и вообще начальства измеряется и
степень познаний, толковитости и прежнего, доострожного значения человека в
обществе. Вообще разговор о высшем начальстве считается изящным и важным
разговором в остроге.
замечает Квасов, маленький, красненький человечек, горячий и крайне
бестолковый. Он-то первый и принес известие о майоре.
управившийся со щами.
нас еще батальонным был. Анамеднись на протопоповской дочери жениться
хотел.
Встал со стула - и все с ним. О святой все на картах продул. Федька
сказывал.
ночь коротка! - замечает Скуратов, подвернувшийся тут же к разговору.
- А ты, Квасов, скажу я тебе, большой дурак. Неужели ж ты думаешь, что
такого генерала майор задарит и что такой генерал будет нарочно из
Петербурга ехать, чтоб майора ревизовать? Глуп же ты, парень, вот что
скажу.
заметил кто-то из толпы.
Баклушин. - Да ты и генерала-то вряд ли когда видал?
знает генерала? Ну, говори, потому я всех генералов знаю.
Зиберт-то, когда, может, еще только подполковником был, а тебе со страху и
показалось, что генерал.
человек. Генерал такой действительно был на Москве, Зиберт, из немцев, а
русский. У русского попа кажинный год исповедовался о госпожинках, и все,
братцы, он воду пил, словно утка. Кажинный день сорок стаканов москворецкой
воды выпивал. Это, сказывали, он от какой-то болезни водой лечился; мне сам
его камардин сказывал.
балалайкой.
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Махров Алексей
Орлов Алекс
Суворов Виктор
Круз Андрей