решительные вещи. Еще утром, до одиннадцати часов, когда бабушка еще была
дома, наши, то есть генерал и Де-Грие, решились было на последний шаг.
Узнав, что бабушка и не думает уезжать, а, напротив, отправляется опять в
воксал, они во всем конклаве (кроме Полины) пришли к ней переговорить с нею
окончательно и даже откровенно. Генерал, трепетавший и замиравший душою
ввиду ужасных для него последствий, даже пересолил: после получасовых
молений и просьб, и даже откровенно признавшись во всем, то есть во всех
долгах, и даже в своей страсти к m-lle Blanche (он совсем потерялся),
генерал вдруг принял грозный тон и стал даже кричать и топать ногами на
бабушку; кричал, что она срамит их фамилию, стала скандалом всего города,
и, наконец... наконец:"Вы срамите русское имя, сударыня! - кричал генерал,
- и что на то есть полиция!" Бабушка прогнала его наконец палкой (настоящей
палкой). Генерал и Де-Грие совещались еще раз или два в это утро, и именно
их занимало: нельзя ли, в самом деле, как-нибудь употребить полицию? Что
вот, дескать, несчастная, но почтенная старушка выжила из ума, проигрывает
последние деньги и т. д. Одним словом, нельзя ли выхлопотать какой-нибудь
надзор или запрещение?.. Но Де-Грие только пожимал плечами и в глаза
смеялся над генералом, уже совершенно заболтавшимся и бегавшим взад и
вперед по кабинету. Наконец Де-Грие махнул рукою и куда-то скрылся. Вечером
узнали, что он совсем выехал из отеля, переговорив наперед весьма
решительно и таинственно с m-lle Blanche. Что же касается до m-lle Blanche,
то она с самого еще утра приняла окончательные меры: она совсем отшвырнула
от себя генерала и даже не пускала его к себе на глаза. Когда генерал
побежал за нею в воксал и встретил ее под руку с князьком, то ни она, ни
madame veuve Cominges его не узнали. Князек тоже ему не поклонился. Весь
этот день m-lle Blanche пробовала и обработывала князя, чтоб он высказался
наконец решительно. Но увы! Она жестоко обманулась в расчетах на князя! Эта
маленькая катастрофа произошла уже вечером; вдруг открылось, что князь гол
как сокол, и еще на нее же рассчитывал, чтобы занять у нее денег под
вексель и поиграть на рулетке. Blanche с негодованием его выгнала и
заперлась в своем номере.
утро отыскивал мистера Астлея, но никак не мог отыскать его. Ни дома, ни в
воксале или в парке его не было. В отеле своем он на этот раз не обедал. В
пятом часу я вдруг увидел его идущего от дебаркадера железной дороги прямо
в отель d'Angleterre. Он торопился и был очень озабочен, хотя и трудно
различить заботу или какое бы то ни было замешательство в его лице. Он
радушно протянул мне руку, с своим обычным восклицанием: "А!", но не
останавливаясь на дороге и продолжая довольно спешным шагом путь. Я
увязался за ним; но как-то он так сумел отвечать мне, что я ни о чем не
успел и спросить его. К тому же мне было почему-то ужасно совестно
заговаривать о Полине; он же сам ни слова о ней не спросил. Я рассказал ему
про бабушку; он выслушал внимательно и серьезно и пожал плечами.
уезжал, а потому я наверно и знал, что она проиграется. Если будет время, я
зайду в воксал посмотреть, потому что это любопытно..
спросил.
него, но он вдруг повернул в стоявший на дороге отель "De quatre
saisons"58, кивнул мне головой и скрылся. Возвращаясь домой, я мало-помалу
догадался, что если бы я и два часа с ним проговорил, то решительно бы
ничего не узнал, потому... что мне не о чем было его спрашивать! Да,
конечно, так! Я никаким образом не мог бы теперь формулировать моего
вопроса.
--------
дома. Генерала она давно уже избегала и почти ничего с ним не говорила, по
крайней мере о чем-нибудь серьезном. Я это давно заметил. Но зная, в каком
генерал положении сегодня, я подумал, что он не мог миновать ее, то есть
между ними не могло не быть каких-нибудь важных семейных объяснений. Однако
ж, когда я, возвращаясь в отель после разговора с мистером Астлеем,
встретил Полину с детьми, то на ее лице отражалось самое безмятежное
спокойствие, как будто все семейные бури миновали только одну ее. На мой
поклон она кивнула мне головой. Я пришел к себе совсем злой.
происшествия с Вурмергельмами. При этом я отчасти форсил и ломался; но чем
дальше шло время, тем все более и более накипало во мне настоящее
негодование. Если бы даже она и не любила меня нисколько, все-таки нельзя
бы, кажется, так топтать мои чувства и с таким пренебрежением принимать мои
признания. Ведь она знает же, что я взаправду люблю ее; ведь она сама
допускала, позволяла мне так говорить с нею! Правда, это как-то странно
началось у нас. Некоторое время, давно уж, месяца два назад, я стал
замечать, что она хочет сделать меня своим другом, поверенным, и даже
отчасти уж и пробует. Но это почему-то не пошло у нас тогда в ход; вот
взамен того и остались странные теперешние отношения; оттого-то и стал я
так говорить с нею. Но если ей противна моя любовь, зачем прямо не
запретить мне говорить о ней?
и... конечно, делала это на смех. Я знаю наверное, я это твердо заметил, -
ей было приятно, выслушав и раздражив меня до боли, вдруг меня огорошить
какою-нибудь выходкою величайшего презрения и невнимания. И ведь знает же
она, что я без нее жить не могу. Вот теперь три дня прошло после истории с
бароном, а я уже не могу выносить нашей разлуки. Когда я ее встретил сейчас
у воксала, у меня забилось сердце так, что я побледнел. Но ведь и она же
без меня не проживет! Я ей нужен и - неужели, неужели только как шут
Балакирев?
сердце. Ведь я тысячу раз вызывал ее быть со мною откровенной, и ведь она
знала, что я действительно готов за нее голову мою положить. Но она всегда
отделывалась чуть не презрением или вместо жертвы жизнью, которую я
предлагал ей, требовала от меня таких выходок, как тогда с бароном! Разве
это не возмутительно? Неужели весь мир для нее в этом французе? А мистер
Астлей? Но тут уже дело становилось решительно непонятным, а между тем -
боже, как я мучился!
следующее:
заденет, конечно, и вас. Последний раз повторяю: нужна или нет вам моя
голова? Если буду нужен, хоть на что-нибудь, - располагайте, а я покамест
сижу в своей комнате, по крайней мере большею частью, и никуда не уеду.
Надо будет, - то напишите иль позовите".
отдать прямо в руки. Ответа я не ждал, но через три минуты лакей воротился
с известием, что "приказали кланяться".
лежали на диване. Мне показалось входя, что он стоял среди комнаты,
расставив ноги, опустя голову, и что-то говорил вслух сам с собой. Но
только что он завидел меня, как бросился ко мне чуть не с криком, так что я
невольно отшатнулся и хотел было убежать; но он схватил меня за обе руки и
потащил к дивану; сам сел на диван, меня посадил прямо против себя в кресла
и, не выпуская моих рук, с дрожащими губами, со слезами, заблиставшими
вдруг на его ресницах, умоляющим голосом проговорил:
повторял: "Пощадите, пощадите!" Наконец я догадался, что он ожидает от меня
чего-то вроде совета; или, лучше сказать, всеми оставленный, в тоске и
тревоге, он вспомнил обо мне и позвал меня, чтоб только говорить, говорить,
говорить.
руки и готов был броситься предо мной на колени, чтобы (как вы думаете?) -
чтоб я сейчас же шел к m-lle Blanche и упросил, усовестил ее воротиться к
нему и выйти за него замуж.
Контровский Владимир
Свержин Владимир
Русанов Владислав
Конюшевский Владислав
Куликов Роман
Корнев Павел