франков пару).
--------
это было для нее так любопытно, что она тотчас же села подле:
продавали по случаю. Их можно опять продать за двадцать тысяч франков.
пригодится; ну и довольно.
для тебя вещами. Все это потом тебе пригодится. Я вижу, что тебе
действительно нужно поставить себя на такую ногу; иначе миллиона не
наживешь. Тут наши сто тысяч франков только начало, капля в море.
криков-то да попреков!), точно с неба упала.
Sais-tu, mon garcon82, хоть ты и учитель, - но ты должен был родиться
принцем! Так ты не жалеешь, что у нас деньги скоро идут?
ты уж слишком презираешь деньги. Qu'est ce que tu feras apres, dis donc?83
выиграешь и привезешь сюда. Dis donc, да ты сделаешь, что я тебя и в самом
деле полюблю! Eh bien, за то, что ты такой, я тебя буду все это время
любить и не сделаю тебе ни одной неверности. Видишь, в это время я хоть и
не любила тебя, parce que je croyais, que tu n'est qu'un outchitel (quelque
chose comme un laquais, n'est-ce pas?), но я все-таки была тебе верна,
parce que je suis bonne fille85.
я не видал прошлый раз?
faut que jeunesse se passe87. Не прогнать же тебе его, коли он был прежде
меня и ты его любишь. Только ты ему денег не давай, слышишь?
sais-tu? Un vrai philosophe! - вскричала она в восторге. - Eh bien, je
t'aimerai, je t'aimerai - tu verras, tu sera content!88
--------
мальчик (франц.).
потом, скажи? (франц.).
не правда ли?)... потому что я добрая девушка (франц.).
тебя любить, любить - увидишь, ты будешь доволен! (франц.).
привязалась, даже дружески, и так прошли наши последние десять дней.
Обещанных "звезд" я не видал; но в некоторых отношениях она и в самом деле
сдержала слово. Сверх того, она познакомила меня с Hortense, которая была
слишком даже замечательная в своем роде женщина и в нашем кружке называлась
Therese-philosophe...
особый рассказ, с особым колоритом, который я не хочу вставлять в эту
повесть. Дело в том, что я всеми силами желал, чтоб все это поскорее
кончилось. Но наших ста тысяч франков хватило, как я уже сказал, почти на
месяц, чему я искренно удивлялся: по крайней мере, на восемьдесят тысяч, из
этих денег, Blanche накупила себе вещей, и мы прожили никак не более
двадцати тысяч франков, и - все-таки достало. Blanche, которая под конец
была уже почти откровенна со мной (по крайней мере кое в чем не врала мне),
призналась, что по крайней мере на меня не падут долги, которые она
принуждена была сделать. "Я тебе не давала подписывать счетов и векселей, -
говорила она мне, - потому что жалела тебя; а другая бы непременно это
сделала и уходила бы тебя в тюрьму. Видишь, видишь, как я тебя любила и
какая я добрая! Одна эта чертова свадьба чего будет мне стоить!"
нашего месяца, и надо предположить, что на нее ушли самые последние подонки
моих ста тысяч франков; тем дело и кончилось, то есть тем наш месяц и
кончился, и я после этого формально вышел в отставку.
приехал генерал. Он прямо приехал к Blanche и с первого же визита почти у
нас и остался. Квартирка где-то, правда, у него была своя. Blanche
встретила его радостно, с визгами и хохотом и даже бросилась его обнимать;
дело обошлось так, что уж она сама его не отпускала, и он всюду должен был
следовать за нею: и на бульваре, и на катаньях, и в театре, и по знакомым.
На это употребление генерал еще годился; он был довольно сановит и приличен
- росту почти высокого, с крашеными бакенами и усищами (он прежде служил в
кирасирах), с лицом видным, хотя несколько и обрюзглым. Манеры его были
превосходные, фрак он носил очень ловко. В Париже он начал носить свои
ордена. С эдаким пройтись по бульвару было не только возможно, но, если так
можно выразиться, даже рекомендательно. Добрый и бестолковый генерал был
всем этим ужасно доволен; он совсем не на это рассчитывал, когда к нам
явился по приезде в Париж. Он явился тогда, чуть не дрожа от страха; он
думал, что Blanche закричит и велит его прогнать; а потому, при таком
обороте дела, он пришел в восторг и весь этот месяц пробыл в каком-то
бессмысленно-восторженном состоянии; да таким я его и оставил. Уже здесь я
узнал в подробности, что после тогдашнего внезапного отъезда нашего из
Рулетенбурга с ним случилось, в то же утро, что-то вроде припадка. Он упал
без чувств, а потом всю неделю был почти как сумасшедший и заговаривался.
Его лечили, но вдруг он все бросил, сел в вагон и прикатил в Париж.
Разумеется, прием Blanche оказался самым лучшим для него лекарством; но
признаки болезни оставались долго спустя, несмотря на радостное и
восторженное его состояние. Рассуждать или даже только вести кой-как
немного серьезный разговор он уж совершенно не мог; в таком случае он
только приговаривал ко всякому слову "гм!" и кивал головой - тем и
отделывался. Часто он смеялся, но каким-то нервным, болезненным смехом,
точно закатывался; другой раз сидит по целым часам пасмурный, как ночь,
нахмурив свои густые брови. Многого он совсем даже и не припоминал; стал до
безобразия рассеян и взял привычку говорить сам с собой. Только одна
Blanche могла оживлять его; да и припадки пасмурного, угрюмого состояния,
когда он забивался в угол, означали только то, что он давно не видел
Blanche, или что Blanche куда-нибудь уехала, а его с собой не взяла, или,
уезжая, не приласкала его. При этом он сам не сказал бы, чего ему хочется,
и сам не знал, что он пасмурен и грустен. Просидев час или два (я замечал
это раза два, когда Blanche уезжала на целый день, вероятно, к Альберту),
он вдруг начинает озираться, суетиться, оглядывается, припоминает и как
будто хочет кого-то сыскать; но, не видя никого и так и не припомнив, о чем
хотел спросить, он опять впадал в забытье до тех пор, пока вдруг не
являлась Blanche, веселая, резвая, разодетая, с своим звонким хохотом; она
подбегала к нему, начинала его тормошить и даже целовала, чем, впрочем,
редко его жаловала. Раз генерал до того ей обрадовался, что даже заплакал,
- я даже подивился.
мною адвокатствовать. Она пускалась даже в красноречие; напоминала, что она
изменила генералу из-за меня, что она была почти уж его невестою, слово
дала ему; что из-за нее он бросил семейство, и что, наконец, я служил у
него и должен бы это чувствовать, и что - как мне не стыдно... Я все
молчал, а она ужасно тараторила. Наконец я рассмеялся, и тем дело и
кончилось, то есть сперва она подумала, что я дурак, а под конец
остановилась на мысли, что я очень хороший и складный человек. Одним
словом, я имел счастие решительно заслужить под конец полное
благорасположение этой достойной девицы. (Blanche, впрочем, была и в самом