произойти, что он наконец пред всеми ими уже без рассуждений смирится,
убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно быть.
Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода камень
точит. И зачем, зачем же жить после этого, зачем я иду теперь, когда сам
знаю, что все это будет именно так, как по книге, а не иначе!"
вечера, но все-таки шел.
его в ужасном волнении. Они ждали вместе с Дуней. Та пришла к ней еще с
утра, вспомнив вчерашние слова Свидригайлова, что Соня "об этом знает". Не
станем передавать подробностей разговора и слез обеих женщин, и насколько
сошлись они между собой. Дуня из этого свидания, по крайней мере, вынесла
одно утешение, что брат будет не один: к ней, Соне, к первой пришел он со
своею исповедью; в ней искал он человека, когда ему понадобился человек;
она же и пойдет за ним, куда пошлет судьба. Она и не спрашивала, но знала,
что это будет так. Она смотрела на Соню даже с каким-то благоговением и
сначала почти смущала ее этим благоговейным чувством, с которым к ней
относилась. Соня готова была даже чуть не заплакать: она, напротив, считала
себя недостойною даже взглянуть на Дуню. Прекрасный образ Дуни, когда та
откланялась ей с таким вниманием и уважением во время их первого свидания у
Раскольникова, с тех пор навеки остался в душе ее, как одно из самых
прекрасных и недосягаемых видений в ее жизни.
квартире; ей все казалось, что он туда прежде придет. Оставшись одна, Соня
тотчас же стала мучиться от страха при мысли, что, может быть,
действительно он покончит самоубийством. Того же боялась и Дуня. Но обе они
весь день наперерыв разубеждали друг друга всеми доводами в том, что этого
быть не может, и были спокойнее, пока были вместе. Теперь же, только что
разошлись, и та и другая стали об одном этом только и думать. Соня
припоминала, как вчера Свидригайлов сказал ей, что у Раскольникова две
дороги - Владимирка или... Она знала к тому же его тщеславие, заносчивость,
самолюбие и неверие. "Неужели же одно только малодушие и боязнь смерти
могут заставить его жить?" - подумала она, наконец, в отчаянии. Солнце
между тем уже закатывалось. Она грустно стояла пред окном и пристально
смотрела в него, - но в окно это была видна только одна капитальная
небеленая стена соседнего дома. Наконец, когда уж она дошла до совершенного
убеждения в смерти несчастного, - он вошел в ее комнату.
лицо, она вдруг побледнела.
Соня. Сама же ты меня на перекресток посылала; что ж теперь, как дошло до
дела, и струсила?
холодная дрожь прошла было по ее телу, но чрез минуту она догадалась, что и
тон, и слова эти - все было напускное. Он и говорил-то с нею, глядя как-то
в угол и точно избегая заглянуть ей прямо в лицо.
есть обстоятельство... Ну, да долго рассказывать, да и нечего. Меня только,
знаешь, что злит? Мне досадно, что все эти глупые, зверские хари обступят
меня сейчас, будут пялить прямо на меня свои буркалы, задавать мне свои
глупые вопросы, на которые надобно отвечать, - будут указывать пальцами...
Тьфу! Знаешь, я не к Порфирию иду; надоел он мне. Я лучше к моему приятелю
Пороху пойду, то-то удивлю, то-то эффекта в своем роде достигну. А надо бы
быть хладнокровнее; слишком уж я желчен стал в последнее время. Веришь ли:
я сейчас погрозил сестре чуть ли не кулаком за то только, что она
обернулась в последний раз взглянуть на меня. Свинство - этакое состояние!
Эх, до чего я дошел! Ну, что же, где кресты?
минуты, ни на одном предмете не мог сосредоточить внимания; мысли его
перескакивали одна через другую, он заговаривался; руки его слегка дрожали.
перекрестилась сама, перекрестила его и надела ему на грудь кипарисный
крестик.
до сих пор мало страдал! Кипарисный, то есть простонародный; медный - это
Лизаветин, себе берешь, - покажи-ка? Так на ней он был... в ту минуту? Я
знаю тоже подобных два креста, серебряный и образок. Я их сбросил тогда
старушонке на грудь. Вот бы те кстати теперь, право, те бы мне и надеть...
А впрочем, вру я все, о деле забуду; рассеян я как-то!.. Видишь, Соня, - я,
собственно, затем пришел, чтобы тебя предуведомить, чтобы ты знала... Ну
вот и все... Я только затем ведь и пришел. (Гм, я, впрочем, думал, что
больше скажу.) Да ведь ты и сама хотела, чтоб я пошел, ну вот и буду сидеть
в тюрьме, и сбудется твое желание; ну чего ж ты плачешь? И ты тоже?
Перестань, полно; ох, как мне это все тяжело!
"Эта-то, эта-то чего? - думал он про себя, - я-то что ей? Чего она плачет,
чего собирает меня, как мать или Дуня? Нянька будет моя!"
попросила Соня.
чистого сердца...
его на голову. Это был зеленый драдедамовый платок, вероятно тот самый, про
который упоминал тогда Мармеладов, "фамильный". У Раскольникова мелькнула
об этом мысль, но он не спросил. Действительно, он уже сам стал
чувствовать, что ужасно рассеян и как-то безобразно встревожен. Он
испугался этого. Его вдруг поразило и то, что Соня хочет уйти вместе с ним.
малодушной досаде и, почти озлобившись, пошел к дверям. - И к чему тут
целая свита! - бормотал он, выходя.
забыл о ней; одно язвительное и бунтующее сомнение вскипело в душе его.
- неужели нельзя еще остановиться и опять все переправить... и не ходить?"
себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился с
Соней, что она осталась среди комнаты, в своем зеленом платке, не смея
шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение
вдруг одна мысль ярко озарила его, - точно ждала, чтобы поразить его
окончательно.
за каким же делом? Никакого совсем и не было дела! Объявить, что иду; так
что же? Экая надобность! Люблю, что ли, я ее? Ведь нет, нет? Ведь вот
отогнал ее теперь, как собаку. Крестов, что ли, мне в самом деле от нее
понадобилось? О, как низко упал я! Нет, - мне слез ее надобно было, мне
испуг ее видеть надобно было, смотреть, как сердце ее болит и терзается!
Надо было хоть обо что-нибудь зацепиться, помедлить, на человека
посмотреть! И я смел так на себя надеяться, так мечтать о себе, нищий я,
ничтожный я, подлец, подлец!"
моста, он приостановился и вдруг повернул на мост, в сторону, и пошел на
Сенную.
каждый предмет и ни на чем не мог сосредоточить внимания; все выскользало.
"Вот чрез неделю, чрез месяц меня провезут куда-нибудь в этих арестантских
каретах по этому мосту, как-то я тогда взгляну на эту канаву, - запомнить
бы это? - мелькнуло у него в голове. - Вот эта вывеска, как-то я тогда
прочту эти самые буквы? Вот тут написано: "Таварищество", ну вот и
запомнить это а, букву а, и посмотреть на нее чрез месяц, на это самое а:
как-то я тогда посмотрю? Что-то я тогда буду ощущать и думать?.. Боже, как
это все должно быть низко, все эти мои теперешние... заботы! Конечно, все
это, должно быть, любопытно... в своем роде... (ха-ха-ха! об чем я думаю!)
я ребенком делаюсь, я сам перед собою фанфароню; ну чего я стыжу себя? Фу,
как толкаются! Вот этот толстый - немец, должно быть, - что толкнул меня:
ну, знает ли он, кого толкнул? Баба с ребенком просит милостыню, любопытно,
Контровский Владимир
Василенко Иван
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Круз Андрей