небритый и неумытый. На лице его выразилось удивление.
товарища; затем помолчал и присвистнул.
прибавил он, глядя на лохмотья Раскольникова. - Да садись же, устал небось!
- и когда тот повалился на клеенчатый турецкий диван, который был еще хуже
его собственного, Разумихин разглядел вдруг, что гость его болен.
Раскольников вырвал руку.
никаких... я хотел было... впрочем, мне совсем не надо уроков...
Разумихин.
Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу
сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте,
что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы
то ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он чуть не захлебнулся
от злобы на себя самого, только что переступил порог Разумихина.
это... почти обидно. Я так не пущу.
кто бы помог... начать... потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и
обсудить можешь... А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем
ничего... ничьих услуг и участий... Я сам... один... Ну и довольно!
Оставьте меня в покое!
хочешь. Видишь ли: уроков и у меня нет, да и наплевать, а есть на Толкучем
книгопродавец Херувимов, это уж сам в своем роде урок. Я его теперь на пять
купеческих уроков не променяю. Он этакие изданьица делает и
естественнонаучные книжонки выпускает, - да как расходятся-то! Одни
заглавия чего стоят! Вот ты всегда утверждал, что я глуп; ей-богу, брат,
есть глупее меня! Теперь в направление тоже полез; сам ни бельмеса не
чувствует, ну а я, разумеется, поощряю. Вот тут два с лишком листа
немецкого текста, - по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом,
рассматривается, человек ли женщина или не человек? Ну и, разумеется,
торжественно доказывается, что человек. Херувимов это по части женского
вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов
на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по
полтиннику. Сойдет! За перевод мне по шести целковых с листа, значит, за
все рублей пятнадцать достанется, и шесть рублей взял я вперед. Кончим это,
начнем об китах переводить, потом из второй части "Confessions" какие-то
скучнейшие сплетни тоже отметили, переводить будем; Херувимову кто-то
сказал, что будто бы Руссо в своем роде Радищев. Я, разумеется, не
противоречу, черт с ним! Ну, хочешь второй лист "Человек ли женщина?"
переводить? Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги - все
это казенное - и бери три рубля: так как я за весь перевод вперед взял, за
первый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай и
придутся. А кончишь лист - еще три целковых получишь. Да вот что еще,
пожалуйста, за услугу какую-нибудь не считай с моей стороны. Напротив,
только что ты вошел, я уж и рассчитал, чем ты мне будешь полезен.
Во-первых, я в орфографии плох, а во-вторых, в немецком иногда просто швах,
так что все больше от себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого
еще лучше выходит. Ну а кто его знает, может быть, оно и не лучше, а хуже
выходит... Берешь или нет?
сказав ни слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но дойдя
уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к
Разумихину и, положив на стол и немецкие листы, и три рубля, опять-таки ни
слова не говоря, пошел вон.
Разумихин. - Чего ты комедии-то разыгрываешь! Даже меня сбил с толку...
Зачем же ты приходил после этого, черт?
лестницы.
молча продолжал спускаться.
пришлось еще раз вполне очнуться вследствие одного весьма неприятного для
него случая. Его плотно хлестнул кнутом по спине кучер одной коляски, за то
что он чуть-чуть не попал под лошадей, несмотря на то что кучер раза три
или четыре ему кричал. Удар кнута так разозлил его, что он, отскочив к
перилам (неизвестно почему он шел по самой середине моста, где ездят, а не
ходят), злобно заскрежетал и защелкал зубами. Кругом, разумеется,
раздавался смех.
него отвечай.
смотрел вслед удалявшейся коляске, потирая спину, вдруг он почувствовал,
что кто-то сует ему в руки деньги. Он посмотрел: пожилая купчиха, в головке
и козловых башмаках, и с нею девушка, в шляпке и с зеленым зонтиком,
вероятно дочь. "Прими, батюшка, ради Христа". Он взял и они прошли мимо.
Денег двугривенный. По платью и по виду они очень могли принять его за
нищего, за настоящего собирателя грошей на улице, а подаче целого
двугривенного он, наверно, обязан был удару кнута, который их разжалобил.
Неве, по направлению дворца. Небо было без малейшего облачка, а вода почти
голубая, что на Неве так редко бывает. Купол собора, который ни с какой
точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста, не
доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно
было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение. Боль от кнута утихла,
и Раскольников забыл про удар; одна беспокойная и не совсем ясная мысль
занимала его теперь исключительно. Он стоял и смотрел вдаль долго и
пристально; это место было ему особенно знакомо. Когда он ходил в
университет, то обыкновенно, - чаще всего, возвращаясь домой, - случалось
ему, может быть раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте
пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый
раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению.
Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы;
духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина... Дивился он
каждый раз своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку
его, не доверяя себе, в будущее. Теперь вдруг резко вспомнил он про эти
прежние свои вопросы и недоумения, показалось ему, что не нечаянно он
вспомнил теперь про них. Уж одно то показалось ему дико и чудно, что он на
том же самом месте остановился, как прежде, как будто и действительно
вообразил, что может о том же самом мыслить теперь, как и прежде, и такими
же прежними темами и картинами интересоваться, какими интересовался... еще
так недавно. Даже чуть не смешно ему стало и в то же время сдавило грудь до
боли. В какой-то глубине, внизу, где-то чуть видно под ногами, показалось
ему теперь все это прежнее прошлое, и прежние мысли, и прежние задачи, и
прежние темы, и прежние впечатления, и вся эта панорама, и он сам, и вс°,
вс°... Казалось, он улетал куда-то вверх, и все исчезало в глазах его...
Сделав одно невольное движение рукой он вдруг ощутил в кулаке своем зажатый
двугривенный. Он разжал руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и
бросил ее в воду; затем повернулся и пошел домой. Ему показалось, что он
Флинт Эрик
Перумов Ник
Громыко Ольга
Каменистый Артем
Жюль Верн