сегодня в восемь часов и чтоб они непременно встретились... А я так и
письма-то не хотела ему показывать, и как-нибудь хитростью сделать,
посредством вас, чтоб он не приходил... потому он такой раздражительный...
Да и ничего я не понимаю, какой там пьяница умер, и какая там дочь, и каким
образом мог он отдать этой дочери все последние деньги... которые...
Романовна.
вы знали, что он там наговорил вчера в трактире, хоть и умно... гм! О
каком-то покойнике и о какой-то девице он действительно мне что-то говорил
вчера, когда мы шли домой, но я не понял ни слова... А впрочем, и я сам
вчера...
увидим, что делать. Да к тому же пора, - господи! Одиннадцатый час! -
вскрикнула она, взглянув на свои великолепные золотые часы с эмалью,
висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно не
гармонировавшие с остальным нарядом. "Женихов подарок", - подумал
Разумихин.
Александровна, - еще подумает, что мы со вчерашнего сердимся, что так долго
нейдем. Ах, боже мой!
шляпку; Дунечка тоже оделась. Перчатки на ней были не только заношенные, но
даже изодранные, что заметил Разумихин, а между тем эта явная бедность
костюма даже придавала обеим дамам вид какого-то особенного достоинства,
что всегда бывает с теми, кто умеет носить бедное платье. Разумихин с
благоговением смотрел на Дунечку и гордился, что поведет ее. "Та королева,
- думал он про себя, - которая чинила свои чулки в тюрьме, уж конечно, в ту
минуту смотрела настоящею королевой и даже более, чем во время самых пышных
торжеств и выходов".
буду бояться свидания с сыном, с моим милым, милым Родей, как теперь
боюсь!.. Я боюсь, Дмитрий Прокофьич! - прибавила она, робко взглянув на
него.
него. Я верю.
женщина.
приснилась покойница Марфа Петровна... и вся в белом... подошла ко мне,
взяла за руку, а сама головой качает на меня, и так строго, строго, как
будто осуждает... К добру ли это? Ах, боже мой, Дмитрий Прокофьич, вы еще
не знаете: Марфа Петровна умерла!
такая Марфа Петровна.
Дмитрий Прокофьич, у меня в эти дни просто ум за разум заходит. Право, я
вас считаю как бы за провидение наше, а потому так и убеждена была, что вам
уже все известно. Я вас как за родного считаю... Не осердитесь, что так
говорю. Ах, боже мой, что это у вас правая рука! Ушибли?
поправляет... Но, боже мой, в какой он каморке живет! Проснулся ли он,
однако? И эта женщина, хозяйка его, считает это за комнату? Послушайте, вы
говорите, он не любит сердца выказывать, так что я, может быть, ему и
надоем моими... слабостями?.. Не научите ли вы меня, Дмитрий Прокофьич? Как
мне с ним? Я, знаете, совсем как потерянная хожу.
морщится; особенно про здоровье очень не спрашивайте; не любит.
лестница... Какая ужасная лестница!
ласкаясь к ней, - он еще должен быть счастлив, что вас видит, а вы так себя
мучаете, - прибавила она, сверкнув глазами.
и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили,
что хозяйкина дверь отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черные
глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то
дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровна
чуть не вскрикнула от испуга.
минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване.
Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый
и причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната разом
наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и
стала слушать.
вчерашним, только был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил как
бы на раненого человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическую
боль: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил он
мало и неохотно, как бы через силу или исполняя обязанность, и какое-то
беспокойство изредка появлялось в его движениях.
для полного сходства с человеком, у которого, например, очень больно
нарывает палец, или ушиблена рука, или что-нибудь в этом роде.
светом, когда вошли мать и сестра, но это прибавило только к выражению его,
вместо прежней тоскливой рассеянности, как бы более сосредоточенной муки.
Свет померк скоро, но мука осталась, и Зосимов, наблюдавший и изучавший
своего пациента со всем молодым жаром только что начинающего полечивать
доктора, с удивлением заметил в нем, с приходом родных, вместо радости, как
бы тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя уж
избегнуть. Он видел потом, как почти каждое слово последовавшего разговора
точно прикасалось к какой-нибудь ране его пациента и бередило ее; но в то
же время он и подивился отчасти сегодняшнему умению владеть собой и
скрывать свои чувства вчерашнего мономана, из-за малейшего слова впадавшего
вчера чуть не в бешенство.
приветливо целуя мать и сестру, отчего Пульхерия Александровна тотчас же
просияла, - и уже не по-вчерашнему это говорю, - прибавил он, обращаясь к
Разумихину и дружески пожимая ему руку.
обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку
разговора с своим больным. - Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем
будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два... али,
пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось... а?
Сознаетесь теперь, что, может, и сами виноваты были? - прибавил он с
осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
совершенное выздоровление, в главном, зависит теперь единственно от вас
самих. Теперь, когда уже с вами можно разговаривать, мне хотелось бы вам
внушить, что необходимо устранить первоначальные, так сказать, коренные
причины, влиявшие на зарождение вашего болезненного состояния, тогда и
вылечитесь, не то будет даже и хуже. Этих первоначальных причин я не знаю,