чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. - Я бы должен был это
сообразить... Что ж, и похвально; тебе же лучше... и дойдешь до такой
черты, что не перешагнешь ее - несчастна будешь, а перешагнешь - может, еще
несчастнее будешь... А впрочем, все это вздор! - прибавил он
раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. - Я хотел только
сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, - заключил он резко и
отрывисто.
сказала обрадованная мать.
молчание. Что-то было напряженное во всем этом разговоре, и в молчании, и в
примирении, и в прощении, и все это чувствовали.
исподлобья глядя на мать и сестру. Пульхерия Александровна, действительно,
чем больше молчала, тем больше и робела.
Александровна.
ней писала тебе.
встрепенулся он, точно проснувшись. - Неужели умерла? Отчего же?
Александровна, ободренная его любопытством, - и как раз в то самое время,
как я тебе письмо тогда отправила, в тот самый даже день! Вообрази, этот
ужасный человек, кажется, и был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно
избил!
Во многих случаях даже слишком был снисходителен к ее характеру, целые семь
лет... Как-то вдруг потерял терпение.
Дунечка, кажется, его оправдываешь?
могу, - чуть не с содроганием ответила Дуня, нахмурила брови и задумалась.
Александровна. - После того она тотчас же приказала заложить лошадей, чтоб
сейчас же после обеда и ехать в город, потому что она всегда в таких
случаях в город ездила; кушала за обедом говорят, с большим аппетитом...
пообедала, чтобы не запоздать ехать, тотчас же отправилась в купальню...
Видишь, она как-то там лечилась купаньем; у них там ключ холодный есть, и
она купалась в нем регулярно каждый день, и как только вошла в воду, вдруг
с ней удар!
раздражительно и как бы нечаянно проговорил вдруг Раскольников.
Пульхерии Александровны.
улыбкою.
брата. - Маменька, входя на лестницу, даже крестилась от страху.
заговорила в смущении Пульхерия Александровна, - это я, вправду, ехала
сюда, всю, дорогу мечтала, в вагоне: как мы увидимся, как мы обо всем
сообщим друг другу... и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что
я! Я и теперь счастлива... Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива,
что тебя вижу, Родя...
сжал ее руку, - успеем наговориться!
ощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало
совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только
никогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем
больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой
мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем
забылся, встал с места и, не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты.
недоумением.
неожиданно, - скажите что-нибудь! Что в самом деле так сидеть-то! Ну,
говорите же! Станем разговаривать... Собрались и молчим... Ну, что-нибудь!
сказала, перекрестившись, Пульхерия Александровна.
пробормотал Зосимов, подымаясь с дивана. - Мне, однако ж, пора; я еще
зайду, может быть... если застану...
вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и с каким-то
необыкновенным до сих пор оживлением, - уж не помню, где я его прежде до
болезни встречал... Кажется, где-то встречал... Вот и этот тоже хороший
человек! - кивнул он на Разумихина, - нравится он тебе, Дуня? - спросил он
ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
покрасневший Разумихин и встал со стула. Пульхерия Александровна слегка
улыбнулась, а Раскольников громко расхохотался.
ходи... А который час? Есть двенадцать? Какие у тебя миленькие часы, Дуня!
Да что вы опять замолчали? Все только я да я говорю!..