вашими предчувствиями, мамаша! Он только со вчерашнего дня с ней знаком, а
теперь, как вошла, не узнал.
испугалась: глядит она на меня, глядит, глаза такие, я едва на стуле
усидела, помнишь, как рекомендовать начал? И странно мне: Петр Петрович так
об ней пишет, а он ее нам рекомендует, да еще тебе! Стало быть, ему дорога!
ль? А я уверена, что она... прекрасная и что все это - вздор!
отводя Разумихина к окошку...
Соня, откланиваясь, чтоб уйти.
хотел вам еще два слова сказать... Вот что, - обратился он вдруг, не
докончив, точно сорвал, к Разумихину. - Ты ведь знаешь этого... Как его!..
Порфирия Петровича?
любопытства.
вчера-то вы говорили... ведет?
дрянцо, однако ж сестрино колечко, которое она мне на память подарила,
когда я сюда уезжал, да отцовские серебряные часы. Все стоит рублей
пять-шесть, но мне дорого, память. Так что мне теперь делать? Не хочу я,
чтоб вещи пропали, особенно часы. Я трепетал давеча, что мать спросит
взглянуть на них, когда про Дунечкины часы заговорили. Единственная вещь,
что после отца уцелела. Она больна сделается, если они пропадут! Женщины!
Так вот как быть, научи! Знаю, что надо бы в часть заявить. А не лучше ли
самому Порфирию, а? Как ты думаешь? Дело-то поскорее бы обделать. Увидишь,
что еще до обеда маменька спросит!
необыкновенном волнении Разумихин. - Ну, как я рад! Да чего тут, идем
сейчас, два шага, наверно застанем!
много говорил ему о тебе, в разное время... И вчера говорил. Идем!.. Так ты
знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это все обернулось!.. Ах да... Софья
Ивановна...
приятель мой, Разумихин, и человек он хороший...
посмотрев на Разумихина, а от этого еще более сконфузившись.
Семеновна, скажите мне только, где вы живете?
взглядов. Соня дала свой адрес и при этом покраснела. Все вместе вышли.
ними.
прибавил он небрежно. - Счастливые ведь люди, которым запирать нечего? -
обратился он, смеясь, к Соне.
спросил он, как будто желая сказать ей что-то совсем другое. Ему все
хотелось смотреть в ее тихие, ясные глаза, и как-то это все не так
удавалось...
ей адрес дал?
тогда еще вашей фамилии, да и он сам не знал... А теперь пришла... и как
узнала вчера вашу фамилию... то и спросила сегодня: тут господин
Раскольников где живет?.. И не знала, что вы тоже от жильцов живете...
Прощайте-с... Я Катерине Ивановне...
поскорей как-нибудь уйти у них из виду, чтобы пройти как-нибудь поскорей
эти двадцать шагов до поворота направо в улицу и остаться наконец одной, и
там, идя, спеша, ни на кого не глядя, ничего не замечая, думать,
вспоминать, соображать каждое сказанное слово, каждое обстоятельство.
Никогда, никогда она не ощущала ничего подобного. Целый новый мир неведомо
и смутно сошел в ее душу. Она припомнила вдруг, что Раскольников сам хотел
к ней сегодня зайти, может, еще утром, может, сейчас!
замиранием сердца, точно кого-то упрашивая, как ребенок в испуге. -
Господи! Ко мне... в эту комнату... он увидит... о господи!
ей господина, прилежно следившего за ней и провожавшего ее по пятам. Он
провожал ее с самого выхода из ворот. В ту минуту, когда все трое,
Разумихин, Раскольников и она, остановились на два слова на тротуаре, этот
прохожий, обходя их, вдруг как бы вздрогнул, нечаянно на лету поймав слова
Сони: "и спросила: господин Раскольников где живет?" Он быстро, но
внимательно оглядел всех троих, в особенности же Раскольникова, к которому
обращалась Соня; потом посмотрел на дом и заметил его. Все это сделано было
в мгновение, на ходу, и прохожий, стараясь не показать даже виду, пошел
далее, убавив шагу и как бы в ожидании. Он поджидал Соню; он видел, что они
прощались и что Соня пойдет сейчас куда-то к себе.
лицо Сони... - надо узнать".
обернулся и увидел, что Соня уже идет вслед за ним, по той же дороге, и
ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же
улицу. Он пошел вслед, не спуская с нее глаз с противоположного тротуара;
пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой шла Соня,
догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатый вид.
Был он щегольски и комфортно одет и смотрел осанистым барином. В руках его
была красивая трость, которою он постукивал, с каждым шагом, по тротуару, а
руки были в свежих перчатках. Широкое, скулистое лицо его было довольно
приятно, и цвет лица был свежий, не петербургский. Волосы его, очень еще
густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве с проседью, а широкая,
густая борода, спускавшаяся лопатой, была еще светлее головных волос. Глаза
его были голубые и смотрели холодно-пристально и вдумчиво; губы алые.
Вообще это был отлично сохранившийся человек и казавшийся гораздо моложе
своих лет.
ее, он успел заметить ее задумчивость и рассеянность. Дойдя до своего дома,
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Мацумото Сэйте
Посняков Андрей
Зыков Виталий
Посняков Андрей