боровали. Бедняк кричал, что не хочет умирать, и даже со слезами просил
прощения у Фомы Фомича. Последнее обстоятельство придало Фоме Фомичу
впоследствии необыкновенного форсу. Впрочем, перед самой разлукой гене-
ральской души с генеральским телом случилось вот какое происшествие.
Дочь генеральши от первого брака, тетушка моя, Прасковья Ильинична, за-
сидевшаяся в девках и проживавшая постоянно в генеральском доме, - одна
из любимейших жертв генерала и необходимая ему во все время его десяти-
летнего безножия для беспрерывных услуг, умевшая одна угодить ему своею
простоватою и безответною кротостью, - подошла к его постели, проливая
горькие слезы, и хотела было поправить подушку под головою страдальца;
но страдалец успел-таки схватить ее за волосы и три раза дернуть их,
чуть не пенясь от злости. Минут через десять он умер. Дали знать полков-
нику, хотя генеральша и объявила, что не хочет видеть его, что скорее
умрет, чем пустит его к себе на глаза в такую минуту. Похороны были ве-
ликолепные - разумеется, на счет непочтительного сына, которого не хоте-
ли пускать на глаза.
котором у генерала была своя сотня душ, существует мавзолей из белого
мрамора, испещренный хвалебными надписями уму, талантам, благородству
души, орденам и генеральству усопшего. Фома Фомич сильно участвовал в
составлении этих надписей. Долго ломалась генеральша, отказывая в проще-
нии непокорному сыну. Она говорила, рыдая и взвизгивая, окруженная тол-
пой своих приживалок и мосек, что скорее будет есть сухой хлеб и, уж ра-
зумеется, "запивать его своими слезами", что скорее пойдет с палочкой
выпрашивать себе подаяние под окнами, чем склонится на просьбу "непокор-
ного" переехать к нему в Степанчиково, и что нога ее никогда-никогда не
будет в доме его! Вообще слово нога, употребленное в этом смысле, произ-
носится с необыкновенным эффектом иными барынями. Генеральша мастерски,
художественно произносила его... Словом, красноречия было истрачено в
невероятном количестве. Надо заметить, что во время самых этих взвизги-
ваний уже помаленьку укладывались для переезда в Степанчиково. Полковник
заморил всех своих лошадей, делая почти каждодневно по сороку верст из
Степанчикова в город, и только через две недели после похорон генерала
получил позволение явиться на глаза оскорбленной родительницы. Фома Фо-
мич был употреблен для переговоров. Во все эти две недели он укорял и
стыдил непокорного "бесчеловечным" его поведением, довел его до искрен-
них слез, почти до отчаяния. С этого-то времени и начинается все непос-
тижимое и бесчеловечно-деспотическое влияние Фомы Фомича на моего бедно-
го дядю. Фома догадался, какой перед ним человек, и тотчас же почувство-
вал, что прошла его роль шута и что на безлюдье и Фома может быть дворя-
нином. Зато и наверстал же он свое.
так сказать, виновница дней ваших, возьмет палочку и, опираясь на нее,
дрожащими и иссохшими от голода руками начнет в самом деле испрашивать
себе подаяния? Не чудовищно ли это, во-первых, при ее генеральском зна-
чении, а во-вторых, при ее добродетелях? Каково вам будет, если она
вдруг придет, разумеется, ошибкой - но ведь это может случиться - под
ваши же окна и протянет руку свою, тогда как вы, родной сын ее, может
быть, в эту самую минуту утопаете где-нибудь в пуховой перине и... ну,
вообще в роскоши! Ужасно, ужасно! но всего ужаснее то - позвольте это
вам сказать откровенно, полковник, - всего ужаснее то, что вы стоите те-
перь передо мною, как бесчувственный столб, разиня рот и хлопая глазами,
что даже неприлично, тогда как при одном предположении подобного случая
вы бы должны были вырвать с корнем волосы из головы своей и испустить
ручьи... что я говорю! реки, озера, моря, океаны слез!..
дашний исход его красноречия. Разумеется, кончилось тем, что генеральша,
вместе с своими приживалками, собачонками, с Фомой Фомичом и с девицей
Перепелицыной, своей главной наперсницей, осчастливила наконец своим
прибытием Степанчиково. Она говорила, что только попробует жить у сына,
покамест только испытает его почтительность. Можно представить себе по-
ложение полковника, покамест испытывали его почтительность! Сначала, в
качестве недавней вдовы, генеральша считала своею обязанностью в неделю
раза два или три впадать в отчаяние при воспоминании о своем безвозврат-
ном генерале; причем, неизвестно за что, аккуратно каждый раз достава-
лось полковнику. Иногда, особенно при чьих-нибудь посещениях, подозвав к
себе своего внука, маленького Илюшу, и пятнадцатилетнюю Сашеньку, внучку
свою, генеральша сажала их подле себя, долго-долго смотрела на них
грустным, страдальческим взглядом, как на детей, погибших у такого отца,
глубоко и тяжело вздыхала и наконец заливалась безмолвными таинственными
слезами по крайней мере на целый час. Горе полковнику, если он не умел
понять этих слез! А он, бедный, почти никогда не умел их понять и почти
всегда, по наивности своей, подвертывался, как нарочно, в такие слезли-
вые минуты и волей-неволей попадал на экзамен. Но почтительность его не
уменьшалась и, наконец, дошла до последних пределов. Словом, оба, и ге-
неральша и Фома Фомич, почувствовали вполне, что прошла гроза, гремевшая
над ними столько лет от лица генерала Крахоткина, - прошла и никогда не
воротится. Бывало, генеральша вдруг, ни с того ни с сего, покатится на
диване в обморок. Подымется беготня, суетня. Полковник уничтожится и
дрожит как осиновый лист.
внутренности... mes entrailles, mes entrailles!
жает полковник.
сын! умираю!..
полковник толкует кому-нибудь, взяв его за пуговицу:
ка; но, знаешь, привыкла ко всему эдакому утонченному... не чета мне,
вахлаку! Теперь на меня сердится. Оно конечно, я виноват. Я, братец, еще
не знаю, чем я именно провинился, но уж, конечно, я виноват...
создание, безбровая, в накладке, с маленькими плотоядными глазками, с
тоненькими, как ниточка, губами и с руками, вымытыми в огуречном рассо-
ле, считала своею обязанностью прочесть наставление полковнику:
оттого вы и оскорбляете маменьку-с; они к этому не привыкли-с. Они гене-
ральши-с, а вы еще только полковники-с.
телю, - превосходнейшая девица, горой стоит за маменьку! Редкая девица!
Ты не думай, что она приживалка какая-нибудь; она, брат, сама подполков-
ничья дочь. Вот оно как!
которая умела выкидывать такие разнообразные фокусы, в свою очередь тре-
петала как мышка перед прежним своим приживальщиком. Фома Фомич заворо-
жил ее окончательно. Она не надышала на него, слышала его ушами, смотре-
ла его глазами. Один из моих троюродных братьев, тоже отставной гусар,
человек еще молодой, но замотавшийся до невероятной степени и проживав-
ший одно время у дяди, прямо и просто объявил мне, что, по его глубочай-
шему убеждению, генеральша находилась в непозволительной связи с Фомой
Фомичом. Разумеется, я тогда же с негодованием отверг это предположение,
как уж слишком грубое и простодушное. Нет, тут было другое, и это другое
я никак не могу объяснить иначе, как предварительно объяснив читателю
характер Фомы Фомича так, как я сам его понял впоследствии.
выкидыша из общества, никому не нужного, совершенно бесполезного, совер-
шенно гаденького, но необъятно самолюбивого и вдобавок не одаренного ре-
шительно ничем, чем бы мог он хоть сколько-нибудь оправдать свое болез-
ненно раздраженное самолюбие. Предупреждаю заранее: Фома Фомич есть оли-
цетворение самолюбия самого безграничного, но вместе с тем самолюбия
особенного, именно: случающегося при самом полном ничтожестве, и, как
обыкновенно бывает в таком случае, самолюбия оскорбленного, подавленного
тяжкими прежними неудачами, загноившегося давно-давно и с тех пор выдав-
ливающего из себя зависть и яд при каждой встрече, при каждой чужой уда-
че. Нечего и говорить, что все это приправлено самою безобразною обидчи-
востью, самою сумасшедшею мнительностью. Может быть, спросят: откуда бе-
рется такое самолюбие? как зарождается оно, при таком полном ничтожест-
ве, в таких жалких людях, которые, уже по социальному положению своему,
обязаны знать свое место? Как отвечать на этот вопрос? Кто знает, может
быть, есть и исключения, к которым и принадлежит мой герой. Он и
действительно есть исключение из правила, что и объяснится впоследствии.
Однако ж позвольте спросить: уверены ли вы, что те, которые уже совер-
шенно смирились и считают себе за честь и за счастье быть вашими шутами,
приживальщиками и прихлебателями,- уверены ли вы, что они уже совершенно
Каменистый Артем
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Круз Андрей
Корнев Павел
Шилова Юлия