жет быть, он лучший из них. Подойди ко мне, безумец! - вскричала она,
обращаясь к дяде и хватая его за руку, - неужели ты влюблен? неужели ты
способен любить? Смотри на меня: я хочу посмотреть тебе в глаза; я хочу
видеть, лгут ли эти глаза или нет? Нет, нет, они не лгут: в них сияет
любовь. О, как я счастлива! Настенька, друг мой, послушай, ты не богата:
я подарю тебе тридцать тысяч. Возьми, ради бога! Мне не надо, не надо;
мне еще много останется. Нет, нет, нет, нет! - закричала она и замахала
руками, увидя, что Настя хочет отказаться. - Молчите и вы, Егор Ильич,
это не ваше дело. Нет, Настя, я уж так положила - тебе подарить; я давно
хотела тебе подарить и только дожидалась первой любви твоей... Я буду
смотреть на ваше счастье. Ты обидишь меня, если не возьмешь; я буду пла-
кать, Настя... Нет, нет, нет, и нет!
мере, невозможно, даже жаль было ей возражать. На это и не решились, а
отложили до другого времени. Она бросилась целовать генеральшу, Перепе-
лицыну - всех нас. Бахчеев почтительнейшим образом протеснился к ней и
попросил и у ней ручку.
нее: не знал я твоего золотого сердечка!
Татьяна Ивановна, ударила Степана Алексеевича по носу перчаткой и порх-
нула от него, как зефир, задев его своим пышным платьем. Толстяк почти-
тельно посторонился.
ведь подклеили! - шепнул он мне конфиденциально, радостно смотря мне в
глаза.
платком вытирает. Евдоким у меня починил вчера еще; а давеча, как воро-
тились с погони, я и послал верхового... Скоро привезут. Превосходная
вещь!
го счастья! Чем могу я воздать тебе?
обращать на меня внимания и будьте счастливы без Фомы.
и забыли.
ню, где и стою. Слушай, Фома: я обидел тебя. Всей жизни моей, всей крови
моей недостанет, чтоб удовлетворить твою обиду, и потому я молчу, даже
не извиняюсь. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя голова, моя
жизнь, если надо будет броситься за тебя в разверстую бездну, то повеле-
вай и увидишь... Я больше ничего не скажу, Фома.
будь еще, что б сильнее могло выразить его мысль. Он только глядел на
Фому благодарными, полными слез глазами.
девица Перепелицына.
человек, Фома Фомич, и была к вам непочтительна. А вы простите меня, Фо-
ма Фомич, и уж будьте уверены, что я буду вас всем сердцем любить. Если
б вы знали, как я теперь вас почитаю!
я тебя, не знал! Ты, Фома Фомич, не только ученый, но и - просто герой!
Весь дом мой к твоим услугам. А лучше всего приезжай-ка, брат, ко мне
послезавтра, да уж и с матушкой-генеральшей, да уж и с женихом и невес-
той, - да чего тут! всем домом ко мне! то есть вот как пообедаем, - за-
ранее не похвалюсь, а одно скажу: только птичьего молока для вас не дос-
тану! Великое слово даю!
слов, крепко обняла его и поцеловала.
сделали, что я и не знаю, чем вам заплатить за все это, а только знаю,
что буду для вас самой нежной, самой почтительной сестрой...
в голову и сам прослезился.
нуты счастья вспоминайте когда-нибудь про бедного изгнанника! Про себя
же скажу, что несчастье есть, может быть, мать добродетели. Это сказал,
кажется, Гоголь, писатель легкомысленный, но у которого бывают иногда
зернистые мысли. Изгнание есть несчастье! Скитальцем пойду я теперь по
земле с моим посохом, и кто знает? может быть, через несчастья мои я
стану еще добродетельнее! Эта мысль - единственное оставшееся мне утеше-
ние!
тупка, полковник? - спросил Фома с необыкновенным достоинством.
в кресло; его упрашивали, его оплакивали, и уж не знаю, что еще с ним
делали. Конечно, и в мыслях его не было выйти из "этого дома", так же
как и давеча не было, как не было и вчера, как не было и тогда, когда он
копал в огороде. Он знал, что теперь его набожно остановят, уцепятся за
него, особенно когда он всех осчастливил, когда все в него снова уверо-
вали, когда все готовы были носить его на руках и почитать это за честь
и за счастье. Но, вероятно, давешнее, малодушное его возвращение, когда
он испугался грозы, несколько щекотало его амбицию и подстрекало его еще
как- нибудь погеройствовать; а главное - предстоял такой соблазн поло-
маться; можно было так хорошо поговорить, расписать, размазать, расхва-
лить самого себя, что не было никакой возможности противиться искушению.
Он и не противился; он вырывался от непускавших его; он требовал своего
посоха, молил, чтоб отдали ему его свободу, чтоб отпустили его на все
четыре стороны; что он в "этом доме" был обесчещен, избит; что он воро-
тился для того, чтоб составить всеобщее счастье; что может ли он, нако-
нец, оставаться в "доме неблагодарности и есть щи, хотя и сытые, но
приправленные побоями"? Наконец он перестал вырываться. Его снова усади-
ли в кресло; но красноречие его не прерывалось.
здесь языком? разве вы, вы сами, полковник, подобно невежественным детям
мещан на городских улицах, не показывали мне ежечасно шиши и кукиши? Да,
полковник! я стою за это сравнение, потому что если вы и не показывали
мне их физически, то, все равно, это были нравственные кукиши; а
нравственные кукиши, в иных случаях, даже обиднее физических. Я уже не
говорю о побоях...
уж говорил тебе, что всей крови моей недостаточно, чтоб омыть эту обиду.
Будь же великодушен! забудь, прости и останься созерцать наше счастье!
Твои плоды, Фома!..
человека, запрещают любить, отнимают у меня человека! Дайте, дайте мне
человека, чтоб я мог любить его! Где этот человек? куда спрятался этот
человек? Как Диоген с фонарем, ищу я его всю жизнь и не могу найти, и не
могу никого любить, доколе не найду этого человека. Горе тому, кто сде-
лал меня человеконенавистником! Я кричу: дайте мне человека, чтоб я мог
любить его, а мне суют Фалалея! Фалалея ли я полюблю? Захочу ли я полю-
бить Фалалея? Могу ли я, наконец, любить Фалалея, если б даже хотел?
Нет; почему нет? Потому что он Фалалей. Почему я не люблю человечества?
Потому что все, что ни есть на свете, - Фалалей или похоже на Фалалея! Я
не хочу Фалалея, я ненавижу Фалалея, я плюю на Фалалея, я раздавлю Фала-
лея, и, если б надо было выбирать, то я полюблю скорее Асмодея, чем Фа-
лалея! Поди, поди сюда, мой всегдашний истязатель, поди сюда! - закричал
он, вдруг обратившись к Фалалею, самым невиннейшим образом выглядывавше-
му на цыпочках из-за толпы, окружавшей Фому Фомича, - поди сюда! Я дока-
жу вам, полковник, - кричал Фома, притягивая к себе рукой Фалалея, обес-
памятевшего от страха, - я докажу вам справедливость слов моих о всег-
Куликов Роман
Андреев Николай
Корнев Павел
Посняков Андрей
Аникина Наталья
Шилова Юлия