поменьше скромничать. Явился клочок бумаги, и на нем Изумрудов, колыхаясь от
хохота (смерть смешлива), выписал Градусу псевдоним их подопечного, название
университета, в котором тот преподает, и города, в котором сей университет
расположен. Нет, хранить бумажку не следует. Хранить ее можно лишь пока он
будет заучивать, что в ней написано. Бумага этого сорта (ее применяют в
макаронной промышленности) не только легко усваивается, но и очень вкусна.
Веселый зеленый призрак исчез -- не иначе как снова отправился к шлюхам. Как
ненавистны мне эти люди!
отыскать и печатный источник, содержащий эту статью, и настоящее имя дамы;
впрочем, подлинная ученость выше пошлой возни подобного рода.
Шейде в моем письме, которого второй экземпляр (под копирку), по счастью, у
меня сохранился. Письмо было отправлено особе, проживающей на юге Франции, 2
апреля 1959 года:
и не дам ни Вам, ни кому бы то ни было, -- не для того, что боюсь Вашего
приезда сюда, как Вы изволили заключить: а просто вся моя почта -- вся --
поступает на кафедру. Здесь в домах предместья открытые почтовые ящики, и
стоят они прямо на улице, и кто угодно может насовать туда рекламных листков
или, напротив, вытянуть присланное мне письмо (не из обычного любопытства,
заметьте, но из иных, более скверных побуждений). Я отсылаю это письмо по
воздуху и вновь настоятельно повторяю тот адрес, который дала Вам Сильвия:
Д-р Ч. Кинбот, КИНБОТ (но отнюдь не "Карл Кс. Кингбот, эсквайр", как
написали Вы или Сильвия, очень прошу Вас, будьте поосторожнее -- и поумнее),
университет Вордсмит, Нью-Вай, Аппалачие, США.
расшатаны нервы. Я поверил -- поверил глубоко и искренне -- в привязанность
человека, жившего здесь, под моею крышей, но узнал оскорбление и коварство,
немыслимые во дни моих предков, -- те могли подвергнуть обидчика пытке, но
я, разумеется, не охотник пытать кого бы то ни было.
зима сменилась южной весной.
объяснит все моему поверенному, а уж тот объяснит мне.
-- не вздыхайте, дорогая, и не заводите бровей, -- он господин очень старый
-- тот самый старый господин, благодаря которому в Вашем зеленом альбоме
оказался пустячок о гинкго (смотри снова, -- я разумею, читателю следует
снова смотреть, -- примечание к строке 49). Будет куда безопаснее,
если Вы не станете писать ко мне слишком часто, дорогая.
легко помаячил в тучах этого стихотворения. Я хотел бы его привести, но не
имею сейчас под рукой. Здесь тематически возникает как бы смазанный
гротескным произношением старухи "белый вулкан" ее сна, породненный
опечаткой с "белым фонтаном" Шейда.
пятой карточках между закатом 18 и рассветом 19 июля. В то утро я помолился
в двух разных церквах (обстоявших, так сказать, мое земблянское
вероисповедание, не представленное в Нью-Вае) и возвращался домой не спеша,
в возвышенном расположении духа. Ни облачка не белело в заждавшихся небесах
и, казалось, сама земля тихонько вздыхает по Господу нашему Иисусу Христу. В
такие утра, солнечные и печальные, я каждой жилочкой ощущаю, что и для меня
еще не закрыто Царствие Небесное, что и я могу обрести спасение, несмотря на
мерзлую грязь и ужас в моем сердце. Поникнув главой, я поднимался по
гравистой тропе, как вдруг совсем ясно услышал голос Шейда, словно стоящего
за моей спиной, разговаривая громко, как бы с тугим на ухо собеседником, и
этот голос сказал: "Придите вечером, Чарли". Я огляделся с трепетом и
изумлением: я был совершенно один. Я позвонил немедля. Шейдов нет, сообщила
нахальная служаночка, несносная вертихвостка, стряпавшая у них по
воскресениям и несомненно мечтавшая, что в какой-нибудь вдовый денек старый
поэт притиснет ее к груди. Я перезвонил через два часа, попал, как всегда,
на Сибил, настоял на разговоре с другом (моих "весточек" ему никогда не
передавали), залучил его к аппарату и как можно спокойней спросил, что он
делал около полудня, когда я услышал его у себя в саду поющим, точно
огромная птица. Он толком не помнил, попросил обождать минуту, да, он с
Полем (кто таков, не знаю) играл в гольф или по крайности смотрел, как Поль
играет с еще одним коллегой. Я закричал, что вечером должен видеть его, и
сразу же беспричинно разрыдался, затопив аппарат и задохнувшись, -- такого
припадка со мной не случалось с 30 марта, когда мой Боб покинул меня. После
суматошных переговоров между Шейдами Джон сказал: "Чарльз, послушайте.
Давайте мы с вами вечером прогуляемся от души. Встретимся в восемь". Это во
второй раз мы с ним прогуливались от души, считая с 6 июля (тот,
неинтересный, разговор о природе), третья прогулка пришлась на 21 июля и
оказалась на редкость короткой.
рощам Аркадии, под лососевыми небесами.
ночь? Окно у вас в кабинете просто пламенело.
передо мной во всей его мощи и красе. От чудной вести сильнее забилось
сердце, и я почувствовал, что могу теперь в свой черед позволить себе
роскошь великодушия. Я попросил моего друга ничего мне более не открывать,
если только он сам того не захочет. Он отвечал: да, ему не хотелось бы
рассказывать ни о чем, и тут же стал сетовать на сложность задачи, которую
сам перед собою поставил. Он высчитал, что за последние двадцать четыре часа
его мозг работал, на круг, тысячу минут и произвел пятьдесят строк (скажем,
787-838), -- это один слог за каждые две минуты. Он закончил третью,
предпоследнюю, Песнь и начал Песнь четвертую и последнюю (смотри
"Предисловие", сразу же, сразу смотри Предисловие), и если я не очень
против, может быть, мы повернем домой, хотя еще только около девяти, --
чтобы ему снова зарыться в хаос и вытащить оттуда свой космос со всеми его
мокрыми звездами?
творил мою Земблу!
одно касание -- слова mountain [гора] в слово fountain [фонтан, ключ,
источник]: такое не передашь ни по-французски, ни по-немецки, ни по-русски,
ни по-земблянски, -- переводчику останется прибегнуть к одной из тех сносок,
что пополняют криминальный архив находящихся в розыске слов10. И все же!
Сколько я знаю, существует все же один совершенно необычайный, замечательно
изящный случай, в котором участвуют не два, а целых три слова. Сама история
достаточно тривиальна (и всего скорее апокрифична). В газетном отчете о
коронации русского царя вместо "корона" [crown] напечатали "ворона" [crow],
а когда на другой день опечатку с извинениями "исправляли", вместо нее
появилась иная -- "корова" [cow]. Изысканность соответствия английского ряда
"crown-crow-cow" русскому "корона-ворона-корова" могла бы, я в этом уверен,
привести моего поэта в восторг. Больше ничего подобного мне на игрищах
лексики не встречалось, а уж вероятность такого двойного совпадения и
подсчитать невозможно.
-- слезоточивый семидесятилетний старик, хромающий с вывертом, напоминающим
мне о Шейде. Он владеет еще маленькой заправочной станцией неподалеку,
продает червей рыболовам и, как правило, не слишком мне досаждает, но вот на
днях предложил "стянуть любую старую книгу" с полки в его спальне. Не желая
его обидеть, я постоял у полки, задравши голову и склоняя ее то к одному
плечу, то к другому, но там были все замызганные старые детективы в бумажных
обложках, стоившие разве что вздоха или улыбки. Он сказал: "Погодите-ка, --
и вытащил из ниши у кровати потрепанное сокровище в тканевом переплете. --
Великая книга великого человека, -- "Письма" Фрэнклина Лейна. Я
знавал его в Рейнир-парке, в молодости, когда был там объездчиком.
Возьмите на пару дней, не пожалеете."
интонацией, усвоенной Шейдом в конце Песни третьей. Это из записи, сделанной
Лейном 17 мая 1921 года, накануне смерти после сложной операции: "И если я
перейду в этот самый мир иной, кого я примусь там разыскивать?.. Аристотеля!
Ах, вот человек, с которым стоит поговорить! Какое наслаждение видеть, как
он, пропустив между пальцев, словно поводья, длинную ленту человеческой
жизни, идет замысловатым лабиринтом этого дивного приключения... Кривое
делается прямым. Чертеж Дедала при взгляде сверху оказывается простым, --
как будто большой, испятнанный палец некоторого мастера проехался по нему,
смазав, и разом придав всей путаной, пугающей канители прекрасную прямоту."
игре в слова и особенно к той, что зовется словесным гольфом. Он мог
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Кервуд Оливер Дж.
Мацумото Сэйте